«Папа, сегодня же понедельник», — со страхом шептала ему в ухо Сумико, и тогда отец направлял пустой взгляд на настенный отрывной календарь. Листки календаря не отрывали, на нем всегда был «понедельник». Отец садился и начинал читать лежавшую на столе газету. Политические новости. Международные новости. Экономические новости… Изо дня в день он продолжал читать выпуск газеты за понедельник. Он стал меньше буйствовать, когда препятствовали его попыткам пойти постричься. Но это лишь свидетельствовало о том, что болезнь прогрессировала. «Жена подсудимого Кадзи Соитиро Кэйко, страдающая от болезни Альцгеймера, понимая, что дальше будет только хуже, умоляла мужа дать ей умереть…» Эта часть обвинительного акта мелькнула в голове Фудзибаяси, вызвав в нем еле заметный гнев. «Убийство жены полицейским», взбудоражившее общественное мнение в конце прошлого года. На послезавтра было назначено первое слушание дела в суде. «Подсудимый сразу решился на убийство. Он стал давить на шею потерпевшей обеими руками, в результате чего наступила смерть от удушения». Фудзибаяси участвовал в судебном разбирательстве в качестве младшего судьи коллегии. Ему шел 38-й год, он был помощником судьи. Из трех судей[50] это была низшая должность, но по данному судебному делу он был назначен главным и должен составлять текст приговора. Почему Кадзи так легко совершил убийство? Разве он исчерпал все возможности по уходу за женой? Согласно информации из газет, после того как Кадзи Соитиро убил Кэйко, он не сразу явился с повинной, а ездил в Кабукитё, в Синдзюку. Более того, есть даже подозрение, что, для того чтобы скрыть эту загадочную поездку, полицейское управление и прокуратура сговорились и подделали протокол показаний Кадзи. Фудзибаяси обратил внимание на белые снежинки, ударявшиеся в окно. Снег в Токио в январе — нечастое явление. А может быть, поезд уже пересек границу префектур… Уже не светились неоновые вывески и высотные здания, и в темном окне то тут, то там печально мелькали силуэты домов. И в каждом из них жили люди, и у каждого были свои, хоть и маленькие, дела. Радость и печаль идут рука об руку. Где-то, наверное, живут старики, которые, подобно отцу, из-за тяжкого недуга потеряли человеческое достоинство. Наверняка есть много семей, которые, изнуряя себя и физически, и душевно, продолжают усердно ухаживать за ними. Неуклонное старение общества в дальнейшем все больше и больше будет разрушать семьи и, несомненно, приведет к тому, что с лиц людей исчезнут улыбки, а из их душ — покой… Фудзибаяси тихо вздохнул. Неужели о судьях думают, что они не могут понять даже такие очевидные вещи? Ему запомнился специальный выпуск телепрограммы, посвященный теме судебной реформы, шедший несколько дней назад. Судья — не человек, ведь он ничего не знает о народе. Фудзибаяси вспомнил, как почувствовал желание дать возможность всем этим компетентным людям, с пеной у рта доказывающим свою точку зрения, заглянуть в его душу в то время, когда он со сжимающей грудь тоской ехал из дома на север… И действительно, поводов для беспокойства было много. Киси слезно умолял Сумико, чтобы та разрешила ему бросить секцию. Вряд ли была необходимость в том, чтобы насильно заставлять его продолжать тренировки. Похоже, он изначально начал заниматься настольным теннисом лишь потому, что это было популярно, а не потому, что ему это нравилось. Нет, все-таки плохо, если у него войдет в привычку бросать все на полпути. И друзей, возможно, потеряет… Пусть еще немного позанимается. Надо подбодрить его и посмотреть, что будет дальше. Масами говорит, что хочет учиться играть на электрооргане. Да как она может это говорить! Ведь всего лишь полгода назад после длительных рыданий бросила фортепиано… Головную боль вызывал и их новый сосед, профессор университета. Он настаивал на том, что граница их земельных участков проведена неправильно. Документ о праве на землю находится в банковской ячейке, которую арендовал еще отец. Они перерыли весь дом и в конце концов нашли ключ, но открывать ячейку можно только в будний день, поэтому для того, чтобы отправиться в банк, нужно брать выходной. Придется найти время, но сейчас у него накопилось больше ста судебных дел, находящихся в производстве… Попросить Сумико? Нет, это исключено. Отец даже маме не разрешал открывать ячейку; неизвестно, что там в ней внутри. 2 15 января, 9.45 утра. Кабинет председателя судебной коллегии по уголовным делам территориального суда. — Сегодняшнему обвиняемому сорок девять лет, так? — обратился к Фудзибаяси главный судья Цудзиути, просовывая рукава в мантию. — Да, верно. — Ты читал статью в газете некоторое время назад? Главное управление полиции провело статистический анализ и выяснило, что за последние пять лет среди преступников, обвиненных в совершении убийств в Японии, больше всего тех, кому было сорок девять лет. Говоря это, Цудзиути повернулся к зеркалу, висевшему на стене. Каваи, стоявший в этот момент у зеркала и приглаживавший волосы, продемонстрировал чрезмерное удивление. Цудзиути самодовольно продолжал: — Пятидесятилетие — рубеж в жизни человека; думаю, так это можно назвать. Я понимаю это, поскольку сам близок к этой дате. В данном возрасте чувство собственного достоинства очень велико, и люди сами решают свою судьбу. Говорят, что и самоубийств очень много. «Экономика пузыря» потерпела крах; из-за этого, вдобавок к ужасающей ситуации с работой и ухудшению отношений между людьми, те, кто попал под внезапное сокращение, не имея возможности посоветоваться ни с семьей, ни с друзьями, продолжают страдать в одиночку и в итоге ищут выход в совершении преступления или в самоубийстве. Наше сегодняшнее дело, конечно, связано с проблемой ухода за страдающими болезнью Альцгеймера, да; но если б подсудимый посоветовался с кем-нибудь, возможно, это убийство можно было бы предотвратить… Очень жаль, что так произошло. Фудзибаяси подумал, что это удивительно точное мнение. Однако последняя фраза резанула его. — Но, начальник, по-моему, сложно сказать, что подсудимый хорошо ухаживал за женой. К тому же, хотя причина и неизвестна, убив жену, он бросил тело и уехал в Токио… Цудзиути нахмурившись, откровенно продемонстрировал, что ему неприятно слышать это. — Фудзибаяси-кун, нельзя заранее делать выводы. Не став развивать эту тему, Цудзиути повернулся к двери. Секретарь Акита заглянул и сообщил, что пора начинать. По традиции, они выходили в соответствии с рангом: во главе шел председатель суда Цудзиути, следующим — младший судья Каваи, и замыкал тройку помощник судьи Фудзибаяси. Проходя по специальному коридору для судей, он немного сожалел о том, что сказал. Несмотря на мягкую манеру вести себя, Цудзиути был ревнив и к тому же высокого мнения о себе, поэтому не позволял подчиненным высказывать свое мнение или возражения. Он принадлежал к тому же крылу, что и председатель территориального суда — они тесно общались, — поэтому, возможно, докладывал ему даже о незначительных промахах своих подчиненных. Нужно быть благоразумным. Так твердил себе Фудзибаяси. Если выполнение им своих служебных обязанностей получит низкую оценку, его могут отправить в какую-нибудь глушь, и ездить в Сэтагая станет, скажем так, проблематично… Зал суда № 3. Перед дверью, предназначенной для судей, стояли в ряд три фигуры в мантиях, напоминавшие три тени. Цудзиути взглянул на часы. Глядя на него, Фудзибаяси тоже посмотрел на часы. Ровно 10 часов. «Ну, пошли», — тихо произнес Цудзиути и, поднявшись на три ступеньки вверх, толкнул двустворчатую дверь. За ним последовал Каваи. «Сегодня или никогда», — как обычно, произнес про себя Фудзибаяси и вслед за первыми двумя переступил порог зала суда. 3 — Встать! Громкий голос судебного пристава эхом отозвался в зале суда, в котором не было окон, и все присутствующие встали. Первым, поклонившись, занял свое центральное место председателя Цудзиути. Волной прокатился шум — это люди вновь усаживались на свои места. Фудзибаяси устроился слева от Цудзиути и посмотрел вниз в сторону, где сидел подсудимый. Высота на уровне трех ступенек, на которые они поднялись при входе в зал, отражала огромную пропасть, разделяющую тех, кто смотрел сверху, и тех, на кого смотрели сверху. Кадзи Соитиро, по обеим сторонам от которого стояли два конвоира, сидел, слегка опустив голову. Лицо его было видно плохо, но при взгляде на белый затылок и ноги в сандалиях создавалось впечатление, что ему холодно. Из тридцати предназначенных для зрителей мест была заполнена примерно половина. Похоже, что присутствовали представители всех тринадцати юридических изданий. Людей, похожих на родственников подсудимого и членов семьи умершей, видно не было. На последнем ряду в левом углу сидела группа из пяти мужчин в костюмах, все с каменными лицами. Скорее всего, это были люди из полицейского управления, однако они не были похожи на следователей, пришедших услышать собственными ушами, что скажет подсудимый. Возможно, это люди, относящиеся к административному департаменту. Дело Кадзи сильно тряхнуло все полицейское управление. Похоже, что обычной публики не было. В последнее время нередко происходят неординарные происшествия, приводящие публику в изумление и потрясающие ее. Но даже события, привлекающие вначале всеобщее внимание, быстро забываются — в случае если обвиняемый не является известной личностью или если они не связаны со скандальными фактами и не имеют сенсационную окраску. Однако даже если о них и не забудут, специально прийти на рассмотрение дела публика может, только чтобы получить сильные эмоции. А тут… Инспектор полиции. Убийство жены. Болезнь Альцгеймера. Подобные выражения, относящиеся скорее к сфере социальных проблем, хоть и могут заставить людей впасть в уныние, но «зрелища» не обещают. На прокурорском месте сидел второй заместитель прокурора Сасэ Морио. Скрестив руки и закрыв глаза, он, как обычно, выглядел отстраненно. Что касается защитника, то имя Уэмуры Манабу было знакомо Фудзибаяси по документам, но видел он его впервые. Неухоженный, с начинающими редеть волосами пятидесятилетний мужчина. По рассказам секретаря Акиты, его работа в Токио закончилась провалом, поэтому в прошлом году он вернулся сюда. По своему прошлому опыту Фудзибаяси втайне многого ожидал от Уэмуры. Тот — не государственный защитник, а частный адвокат. Если то будет в интересах подсудимого, он наверняка коснется подозрения в сговоре полиции и прокуратуры для подделки показаний Кадзи. — Начинаем слушание дела. Подсудимый, пройдите вперед, — властно провозгласил Цудзиути. Кадзи поднялся и напряженной походкой пошел к месту для дачи показаний. Фудзибаяси пристально всматривался в его лицо. Ясные глаза гармонируют со спокойным выражением лица. Ни тени позерства или вызова. Конечно, красивые глаза и гладкая речь не обязательно отражают сущность человека; Фудзибаяси понял это за девять лет, проведенных в залах суда. Однако все равно почувствовал, что ясный взгляд глаз Кадзи какой-то особенный. Цудзиути начал задавать вопросы для установления личности. — Ваше имя? — Кадзи Соитиро, — голос тихий и немного хриплый. — Дата рождения? — Двадцать третье марта тысяча девятьсот пятьдесят второго года. — Возраст? — Сорок девять лет. — Род занятий? Кадзи помрачнел. — Бывший… полицейский. — В момент совершения преступления вы занимали эту должность, так? — Да. — Должность и звание? — Заместитель начальника учебного отдела главного полицейского управления префектуры. Звание — инспектор полиции.