Немного спустя раздался строгий голос: — Кога-сан, очень прошу вас следить за Кадзи. Скорее всего, до следующего года. Со своей стороны собираюсь продолжить выяснение подробностей поездки в Кабукитё и поиски данных, которые смогут воспрепятствовать его самоубийству. Кога не знал, что ответить. Он не мог так просто принять просьбу Сики. До следующего года… Это означает, что Кога должен быть наготове до момента своего ухода на пенсию. — Судя по всему, полицейское управление не особенно внимательно относится к Кадзи. Почему же вас-то он так беспокоит? — Я не хочу позволить Кадзи Соитиро умереть. Кроме того… Пауза длилась неожиданно долго. — Возможно, это связано с вашей недавней критикой в адрес полиции, но… я воспринял это дело очень близко к сердцу. Обычно, когда подозреваемый делает подобное признание, после приведения в порядок всех документов дело быстро и легко проходит через полицию, прокуратуру и суд. Совсем как на конвейере. И даже если при этом совершенно не видно, что внутри у подозреваемого, на это не обращают внимания, и это страшно. Пример такого подхода — Кадзи. Он ведь совершил полупризнание. Никто ничего не знает, а в итоге он уже в тюрьме… У Коги было чувство, что на него возложили большую ответственность. Возможно, тюрьма раскрывает человеческие сердца? Ему показалось, что Сики слегка улыбнулся. — Извините. Я много наговорил, но на самом деле, может быть, я делаю это для собственного удовлетворения… Для собственного удовлетворения? Означает ли это, что он раскаивается в том, что, так ничего и не выяснив, отправил дело Кадзи в прокуратуру? — Хотелось бы иметь хотя бы одно дело, которым я мог бы гордиться. Возможно, суть в этом. Не может быть, что это говорит следователь. Ведь рассказы о собственных подвигах — их монополия! Этих подвигов у них великое множество… Кога лег на разложенный футон[63]. Хмель полностью выветрился. Надзиратель чувствовал еле заметную боль в висках. Когда он положил трубку, ему показалось, что Сики совсем рядом. Во всяком случае, было ощущение, что он, Кога, не может втиснуться между Сики и Кадзи, поэтому костлявой рукой он нащупал лежащую на своем постоянном месте открытку… 4 Кога имел верный глаз. Хотя на следующий день обстановка в тюрьме М. была напряженная, в поведении Кадзи Соитиро не наблюдалось никаких изменений. Трое ночных дежурных, включая Когу, по очереди следили за камерой № 5 на первом этаже во втором корпусе. Практически непрерывно они наблюдали за Кадзи в специальное для использования ночью отверстие с врезанным «волшебным зеркалом», но до утра не произошло ничего, что могло бы их насторожить. Прошло три дня, пять, неделя, но ни в облике, ни в поведении Кадзи ничего не менялось. Состояние повышенной готовности было снято, Кадзи перевели из одиночной камеры в общую шестиместную. Что касается тюремных работ, то, по результатам рассмотрения специальным советом, он был распределен в типографию. Кадзи был эрудирован, а искусством каллиграфии владел настолько, что являлся лауреатом выставок, проводившихся на уровне префектуры. Члены совета посчитали, что он — «подходящая кандидатура для работы, связанной с документами или книгами», но Кадзи изъявил сильное желание работать на производстве. К середине апреля он совершенно слился с окружающей обстановкой. Даже стал более откровенным с сокамерниками. То, что Кадзи — бывший полицейский, тщательно скрывалось. Делалось это, поскольку существовала вероятность того, что в случае распространения слухов среди заключенных он мог стать объектом издевательств и даже линчевания. Подъем. Проверка. Выход из камеры. Личный досмотр. Тюремные работы. Кадзи молча проводил день за днем, совершенно одинаковые. Он ни разу не нарушал дисциплину, не просил о разговоре или о встрече. Надзиратели в жилых и производственных корпусах все в один голос твердили: «Все-таки бывшие полицейские отличаются от своих коллег». 50 лет… Было понятно, что так называемый «первый кризис» прошел. Непонятно было, можно ли ожидать наступления «второго кризиса» до 51-го дня рождения. Кадзи и сейчас хочет умереть. У него нет причин жить… Если верить словам Сики, то еще целый год, до наступления дня, когда Кадзи исполнится 51 год, нельзя ослаблять наблюдение. Кога по меньшей мере раз в день наблюдал за Кадзи. Он делал это с тяжелым сердцем. То был его последний год перед уходом на пенсию. И ему казалось несправедливым, что ради одного заключенного он вынужден так волноваться. «Все благополучно…» С каждым днем Кога все чаще повторял это заклинание, и в конце концов оно превратилось в некое подобие молитвы. Сразу в начале марта к Кадзи пришел посетитель. Это была его свояченица, Симамура Ясуко. Во время поступления Кадзи в тюрьму она была единственной, кого тот указал в графе «родственники». Симамура Ясуко являлась старшей сестрой убитой им жены Кэйко. На суде она выступала в качестве свидетеля со стороны защиты, и, хотя заявляла, что «не питает злобы к нему», на протяжении их свидания Кога не находил себе места, беспокоясь о содержании их разговора. После завершения свидания он одолжил у присутствовавшего сотрудника запись разговора. Его содержание разочаровало Когу. Слов, произнесенных Кадзи, было совсем мало. «Прошу прощения за доставленное беспокойство», «у меня всё в порядке», «прошу посещать могилы». Единственное, что вызвало у Коги беспокойство, — вопрос заключенного: «Письма не было?» Это было единственное, о чем спросил Кадзи. От кого же письмо? Кога никак не мог успокоиться и решил позвонить Сики. Когда он сообщил про услышанный им вопрос, тот ответил: то, что Кадзи ждет от кого-то письма, — факт, и он как раз сейчас занимается выяснением этого. Но с тех пор следователь не звонил. В газетах и по телевизору постоянно сообщали об убийстве на территории префектуры ученицы старшей школы, и Кога подумал, что сейчас, при наличии реальных дел, у Сики, наверное, попросту нет лишнего времени, чтобы заниматься делом Кадзи, которое, в принципе, уже закрыто. На последнюю неделю мая было назначено совещание всех сотрудников. Кога, как обычно, пришел на работу рано утром и наблюдал за проходящим проверку Кадзи. Он составил черновик выступления, где говорилось о том, что ничего необычного замечено не было, и вошел в кабинет, где проходило совещание. В этот день поднималась тема продолжающейся голодовки некоего Таканаси, сидящего по делу о грабеже с причинением вреда здоровью. Причиной стали слова старшего надзирателя Асады: «У тебя страшное лицо», которые вызвали гневную реакцию заключенного. Поскольку у Таканаси заканчивается срок, угрозы типа отмены условно-досрочного освобождения, которая является слабым местом заключенных, в данном случае не проходят. В итоге Таканаси был переведен из карцера в специальную камеру, и раз в день начальник санитарной части, имеющий медицинскую лицензию, осматривал его. Кроме этого, было много других тем, и совещание затянулось. Кога уже начал думать, что, похоже, сегодня докладывать о Кадзи не потребуется, как вдруг во время паузы между обсуждением вопросов начальник тюрьмы Мотохаси обратился к нему: — Сегодня утром звонили из полицейского управления; сказали, что хотят допросить инспектора. Завтра пришлют двух следователей, так что займись этим. Кога был поражен. Он даже забыл встать, когда отвечал. — Допрос?.. — Да. Сказали, что вроде пропала видеокамера из учебного отдела, к которому был приписан инспектор, и теперь они хотят выяснить, что там было да как… М-да, хотя до нас им далеко, но полиция тоже, как ни странно, бывает скрупулезна. — А кто приедет? — с трепетом спросил Кога. Мотониси опустил глаза в лежащие перед ним записи. — Сики Кадзумаса из первого отдела расследований, и еще один… У направлявшегося в офис Коги внутри все кипело. Ему были понятны две вещи. Сики пытается встретиться с Кадзи. Поэтому «допрос» — явная ложь. Он не понимал истинных намерений Сики. Зачем нужно выдумывать ложную причину? Обратившись к руководству, можно получить разрешение на личное свидание. Ведь узнал же Сики у кого-то из начальства домашний телефон Коги… Вернувшись в офис, он позвонил в главное управление полиции. Его соединили с первым отделом расследований, но Сики отсутствовал. В комнату вошел Карино, поэтому Кога понизил голос. — Куда уехал Сики-сан? — Я не могу ответить. — Я сотрудник тюрьмы М. Мне нужно срочно связаться с ним. У вас есть номер его мобильного телефона? — Я не имею права давать кому бы то ни было информацию о перемещениях и контактах наших сотрудников. Совершенно никакой субординации… — Когда примерно он вернется? — Я не могу ответить. Пожалуйста, поймите меня правильно. Это правило. Кога швырнул трубку. И тут же раздался телефонный звонок. Он взял трубку. — Это Сики. У него было предчувствие. Но… — Я сейчас на станции М. Мы можем встретиться с вами. Он совершенно растерялся. — Вы уже здесь? Но ведь допрос завтра… — Но до этого я очень хотел бы поговорить с вами. Вы сможете прийти? А этот Сики настойчив… Нельзя просто так взять и отправиться за пределы тюрьмы на обед, как это делают в обычных учреждениях. Кога подождал окончания рабочего дня в 17 часов и на машине отъехал от здания тюрьмы М. Через полчаса он прибыл на место. Оставив машину на парковке, быстро вошел в здание.