Остальные засмеялись. Грейс улыбнулась, но промолчала. Девушки-новички пили горячий какао и ели лепешки, намазанные маслом с фермы и малиновым джемом, пока старшая не пришла напомнить, что следующая дойка – в пять часов утра. Девушки со стонами закончили ужин, умылись и пошли наверх спать. Грейс проделала процедуры отхода ко сну как можно быстрее: на третьем этаже, где жили девушки, было холодно. – Сейчас постели мягкие и теплые, но мне жаль, что я не могу провести в комнату отопление. Летний класс постоянно жалуется на жару, а под одеялами и вовсе жарче, чем в теплице, но вокруг все равно холодно, – объяснила старшая девушка. Работницы просто мечтали очутиться в чудесной жаркой теплице, особенно теперь, в феврале, когда ледяные ветра находили каждую щелочку в стенах и крыше. Некоторые идеально отточили искусство раздеваться и одеваться под одеялами. Не из-за скромности, а ради комфорта. Грейс, выросшая в почти таком же убогом старом доме, с единственным работающим камином, привыкла к неудобствам и одевалась и раздевалась с годами отработанной скоростью. – Неужели мы никогда не согреемся, Грейс? У меня ноги, как лед, – озвучила ежевечернюю жалобу лежавшая на соседней кровати Олив. – Не снимай носков, глупая, – откликнулась другая девушка, но скоро они, утомленные длинным, мучительно тяжелым трудовым днем, уже спали. Грейс по достоинству ценила длинные шерстяные носки до колен, выданные ей вместе с униформой, но не слишком любила рубашки из сетчатого трикотажа фирмы «Аэртекс». Они никогда не сидели как надо, и она была рада, что днем они оказывались скрыты зеленым джемпером военного образца. Она очень заботилась об одежде. Благодаря матерям Салли и Дейзи на каждый день рождения она получала что-то новенькое, даже если это был кардиган, связанный из шерсти, на которую была распущена ранее ношенная вещь. Кардиган был связан специально для нее, и, следовательно, не имело значения, что шерсть старая. Женщины вроде миссис Бруэр и миссис Петри являлись большими специалистами в области переделки и штопки, задолго до того как были выпущены правительственные плакаты с призывом к англичанам быть экономнее. Громкие стоны донеслись с кроватей несколько часов спустя, когда зазвонил большой металлический будильник, стоявший в оловянном тазике, чтобы шума от него было еще больше. Словно возвещая миру, что уже четыре утра, будильник не прекращая звенел. Девушки медленно просыпались. – Господи боже, почему я не вступила в армию или не стала медсестрой? Этот вопрос задавался ежедневно. – Солдаты никогда не спят, а «утки» и вовсе – веский довод против профессии медсестры. – Пожалуйста, неужели недостаточно того, что приходится вставать еще до чертовых петухов, так еще и выслушивать все эти стенания! Грейс улыбнулась. Она любила жизнь, ей нравилось общество ровесниц. «Если все фермы, – думала она, – на которых придется работать во время проклятой войны, похожи на эту, то причин жаловаться не будет». Чаще всего вокруг произносили слово «чистота». Владелец молочной фермы требовал от девушек чистоты и безупречных белых передников и лично осматривал руки каждой доярки. Работа была тяжелой. Первая увиденная Грейс корова перепугала ее. Это большое, теплое, коричневое с белыми пятнами животное с чудесными глазами вдруг злобно уставилось на Грейс, когда та попыталась подоить ее, как ей показывали и объясняли. Корова вполне намеренно перевернула ведро, разлив драгоценную жидкость, которая вылилась в сток. Главный по дойке окинул девушку неприязненным взглядом. – Старайтесь сохранить молоко, Патерсон. Идет война, и нам необходима каждая капля. Теперь, через неделю обучения, Грейс была вполне уверена в своих возможностях. Она умела вымыть теплой водой вымя коровы, прежде чем начать ручное или машинное доение. Самой неприятной работой была уборка коровника после дойки. Вода всегда была холодной как лед, и Грейс не выносила вони коровьего навоза. – Вздор, – объявил Джордж, старший дояр, когда некоторые девушки пожаловались на жуткий запах. Шотландский акцент придавал его словам излишнюю свирепость. – Что плохого в добром чистом запахе скотного двора? Некоторые из вас уж больно изнежены. Джорджу было трудно угодить, зато он отличался терпением и справедливостью, и девушки ничего не имели против его постоянного ворчания. После дойки коров гнали на пастбища неподалеку от фермы. Новая травка еще не пробилась, поэтому Грейс и Олив Тернер велели вилами накладывать сено в большие кормушки-колоды, отчего надсадно ныла спина, зато девушки согревались. – Надеюсь, нам оставили завтрак, – простонала Олив, когда урчание в пустом желудке напомнило ей о времени. – Повариха позаботится, чтобы мы не голодали. – Ты права, но я больше волнуюсь о том, что будет потом. Сколько историй я слышала о жадности и злобе фермеров! Им нужен только дешевый труд, и чем меньше они будут давать нам взамен, тем для них выгоднее. Грейс тоже слышала пугающие истории, но предпочитала им не верить. Фермеры – всего лишь люди, и очень разные: некоторые злые, как ее сестра Меган, есть и порядочные, щедрые, как Петри и Бруэры, например. – Все будет хорошо, Олив. А теперь заканчиваем работу и возвращаемся в дом. – Правда, было бы здорово, если бы резиновые сапоги подбивались мехом? Олив, только сейчас вступившая во что-то отвратительно вонючее, выглядела ужасно, была вся мокрая и тряслась от холода. И стояла на одной ноге. Вторая увязла намертво. Грейс помогла ей вытащить сапог. Тот поддался с отвратительным чавканьем. Работницы часто теряли сапоги в грязи и были вынуждены «танцевать» вокруг на одной ноге, пытаясь не опустить в навоз другую, в чистом носке. – Лучшей идеи я не слышала, дорогая Олив. А пока постарайся надевать сразу несколько пар носков. – У меня их немного, а толстых всего одна. – Я тебе одолжу. Развеселись! Скоро настанет весна: нарциссы, примулы, маленькие ягнята. А теперь – выше нос и лови аромат завтрака. Они вошли в кухню, где их встретил аромат жареных колбасок. – Надеюсь, вам двоим хватит овсянки, но у нас осталось три колбаски, можете съесть каждая по полторы. Вместе со свежей булочкой. Ах да, еще вам крупно повезло, ведь я только что заварила чай, – сказала мисс Райленд, заведующая общежитием. Грейс и Олив вымыли руки в глубокой раковине и с благодарными улыбками сели за стол, поставив перед собой тарелки с овсянкой. – Амброзия, – блаженно вздохнула Олив, опустошив миску. – Никогда раньше не слышала этого слова. Что оно означает? Я бы хотела написать его в письме к моей подруге Дейзи. Она обожает учить новые слова. – В общем, не знаю, – пожала плечами Олив. – Полагаю, что-то особенное. Слышала, что такое говорят о чем-то по-настоящему вкусном. – Амброзия – сдобренная медом пища греческих богов, девушки, – пояснила мисс Райленд. – И если она действует на вас так, как на богов, значит, впереди вас ждут годы и годы чистки коровников. Девушки изумленно воззрились на нее. – Пожалуйста, мисс Райленд, не расскажете подробнее? – спросила Грейс. – Не знаю, как насчет Олив, но я с радостью буду чистить коровники, если это поможет фронту. Но сколько лет, по-вашему, мне придется это делать? – Амброзия обещает бессмертие. Грейс. Вы будете жить вечно, занимаясь уборкой коровников. Олив выглядела так, словно вот-вот разразится слезами. – Она шутит, – утешила ее Грейс. – Это всего лишь сказка, но на всякий случай начинай вязать толстые носки. – Довольно болтовни! Доедайте колбаски и идите в следующий коровник. Закончив сытный завтрак, девушки снова закутались в старые одежки и вышли из общежития. – Что дальше? Олив уже тряслась от холода. – Когда нам должны были выдать теплые пальто? – Надеюсь, их скоро пришлют, но, думаю, мисс Райленд из тех, кто не станет возражать, если мы ее о них спросим. Грейс глянула на почти посиневшую от холода подругу. – Тебе нужно натянуть два джемпера или по крайней мере жилет. У тебя нет такого? Если нет, я дам тебе свой, когда пойдем на обед. Грейс слишком хорошо помнила, каково это – не иметь достаточно теплой одежды. Сестра была ужасно скупой и жалела каждый пенни, потраченный на маленькую девочку, которую по причине, известной только ей, поклялась растить и воспитывать. – У меня был прекрасный жилет, – пробормотала Олив, чихая. – Мама советовала взять его с собой и носить поверх джемпера, но я больше не ребенок. – Нет, ты молодая женщина, которая простудилась. Кстати, у нас урок скоро. Сможешь согреться и надеть поверх одежды все, что найдешь, до того, как пошлют ухаживать за овцами. Пойдем. Они поспешили в главное здание, где, как они уже знали, шла интересная лекция по земледелию. Но им не позволили войти. Лектор долго орал на них за то, что посмели явиться в таких грязных сапогах. – Никто не научил вас смывать грязь перед тем, как войти в здание? – Мы все вымыли, – начала Грейс, но ей не дали возможности объяснить, что грязь налипла на резиновые сапоги по пути в аудиторию. – Никогда не пытайтесь оправдаться и выжать слезу. Убирайтесь и приведите себя в порядок. Они попятились так быстро и грациозно, как только могли. Смыли грязь и снова вошли. Бетти Гуд уже ждала их. Круглое розовое лицо было встревоженным. – Вы пропустили первую половину лекции, но я дам вам конспект. Просто потрясающая информация! Вы позавтракали? – Да, спасибо, Бетти, – кивнула Грейс. Олив громко чихнула. Обе девушки обеспокоенно переглянулись поверх головы Бетти, и Грейс тут же приняла решение, основанное на не оставлявшем ее воспоминании о собственных одиночестве и неустроенности. Дело было не только в том, что Олив непрерывно чихала, но еще и в том, что ее трясло в ознобе, хотя в вестибюле было довольно тепло. – Я отведу ее к мисс Райленд. Если меня вызовут, скажи, что приду как можно скорее. Олив слабо запротестовала. – Проведешь остаток дня в постели с бутылкой горячей воды, и все как рукой снимет, – улыбнулась Грейс. «Я делаю для Олив то же самое, что Роуз, Дейзи и Салли всегда делали для меня». Это было прекрасное чувство, и она вспомнила, что так и не написала подругам. «Они не Меган; они простят меня, потому что любят».