– Светлана Тобольцева знает, кто убил Инессу Леонардовну, или, что вероятнее, догадывается. – С чего вы взяли? – Мы разговаривали с ней в беседке, и ее очень встревожило, что деревенские ребята, ну, Игорь и Лиза, пришедшие ночью смотреть на звездопад, могли видеть настоящего преступника. Почему-то ей хочется это скрыть. – А может, это она сама убила жену своего отца? – Не знаю, не уверена. Она совсем не похожа на убийцу. – Вы много убийц видали в своей жизни? – в голосе Глеба прозвучала ирония, хотя он и хотел ее скрыть. – Нет, но я, как вы изволили выразиться, видала людей. Светлана что-то знает, и надо придумать, как заставить ее поделиться информацией. – С вами? – Глеб снова усмехнулся. – Нет, со следователем. Или хотя бы с вами, потому что вы ведь тоже совершенно убеждены, что должны самостоятельно во всем разобраться. Случившееся убийство нарушило какие-то ваши планы, и вас это злит. Черт, а она действительно хорошо разбиралась в людях, эта писательница. – А еще Светлана почему-то боится Балора. – Кого? – вот сейчас Глеб совершенно точно ничего не понял. – Ой, простите. Балор – это ужасный одноглазый бог-великан из ирландского эпоса. Я так про себя Осипа называю. – А что, очень даже похож, – согласился Глеб, которому хотелось во всем с ней соглашаться. – И почему вы решили, что Тобольцева его боится? – Может, не боится, а опасается. Видела своими глазами. Когда я заскочила в беседку, спасаясь от дождя, они были там вдвоем, и даже воздух был тяжелый от скопившегося напряжения. Хотя вы, возможно, в такие вещи не верите. Глеб верил, потому что сам обладал мощной интуицией, не раз ему помогавшей. – Я что-нибудь придумаю, – сказал он и улыбнулся Глафире, благодарный за то, что она не убегает от него и не бьет маленькими кулачками по голове. – А сейчас вы все-таки поднимитесь к себе, вам нужно принять горячий душ и переодеться. Футболка на вас теперь сухая, а вот штаны мокрые и ноги тоже. Еще не хватало простудиться и заболеть. Лучше от этого вам точно не будет. – Да, я, пожалуй, пойду, – спохватилась она. – Спасибо, что одолжили свою футболку, я ее обязательно верну. А вам бы тоже было неплохо одеться, потому что не я одна могу замерзнуть. Она хихикнула, и только тут Глеб осознал, что стоит посреди гостиной с голым торсом. Глупая мысль, что он, к счастью, может не стесняться своего тела, мелькнула и тут же ушла, потому что расхаживать в таком виде по чужому дому все же было не очень прилично. – Пойду накину что-нибудь, – немного смущенно сказал он. – Заодно захвачу зонтик и прогуляюсь до беседки, попробую поговорить со Светланой. Глафира прошла вглубь комнаты, подняла с ковра телефон, к счастью давно переставший звонить, вышла из гостиной. Глеб видел, как она пошла по направлению к коридору, ведущему в восточное крыло, вздохнул и направился к лестнице на второй этаж, чтобы действительно переодеться, а заодно узнать, все ли в порядке у дочери. Он успел подняться на один пролет, когда изнутри его вдруг захлестнула тревога, такая сильная, что он даже споткнулся, словно кто-то невидимый толкнул его в спину. В животе скручивалась вихрем, нарастая, острая, требующая срочного выхода боль. В последний раз такое случилось с ним лет двадцать пять назад, когда еще Тайки не было и в помине, он даже со своей будущей женой Ольгой тогда был еще не знаком и являлся не уважаемым бизнесменом, а всего-навсего черным лесорубом, чьи машины пробирались, объезжая милицейские посты, в обход по лесным дорогам, а на случай нежелательной встречи все водители имели в кармане поддельные накладные и солидную, перетянутую резиной «котлету» налички, причем в долларах. Один из лесовозов Глеб тогда перегонял сам, потому что водитель заболел и признался только в самый последний момент, когда искать замену было уже поздно. Глеб не чурался никакой работы, поэтому уселся за руль и погнал по ночной дороге, чтобы успеть выехать на трассу до смены поста ГАИ. Этой ночью дежурили «его люди», а на рассвете должны были смениться, и нужно было успеть, чтобы не попадать ни в лишние неприятности, ни на лишние деньги. Он тогда гнал как сумасшедший, насвистывая какую-то веселую песенку и безостановочно грызя семечки, чтобы не заснуть за рулем. И в какой-то момент, когда до поворота на трассу оставалось всего-то с километр, вдруг почувствовал такой же внутренний удар, выплеснувший в кровь тревогу и заставивший перестать дышать. Глеб тогда съехал на обочину, потому что физически не мог ехать дальше, и стоял минут семь, наверное, стараясь отдышаться и унять бешено колотящееся сердце. За это время вперед проехала вторая его фура, за рулем которой сидел Сергеич, один из самых старых и опытных его водителей. Разумеется, он остановился и подбежал к Глебу, чтобы убедиться, что у него все в порядке. – Ты чего, Ермолай? – спросил он, залезая на подножку и заглядывая в опущенное стекло кабины, впускающее внутрь студеный зимний воздух, которым Глеб все не мог надышаться. – Плохо тебе, что ли? – Нормально, – проскрипел Глеб, который ненавидел любые проявления слабости, потому что ужасно их стеснялся. – Живот скрутило. Наверное, съел что-то не то. – Подсобить чем или сам справишься? Много раз на протяжении последующих лет Глеб пытался найти ответ на вопрос, почему он тогда вообще решил поменяться машинами. Логики в его действиях не было никакой, и то объяснение, что его фура была гружена под самый верх с большим перегрузом на ось, что, в случае остановки ментами, грозило потерей больших денег, подходило для всех, кроме него самого. – Езжай на моей машине, Сергеич, – сказал Глеб, открывая дверцу и практически вываливаясь из кабины на мерзлую землю. – В ней веса больше, на ней важнее пост проскочить, пока наши ребята дежурят. А я оклемаюсь, вон, под кустом посижу без штанов и потихонечку следом поеду. Лады? – Лады, – согласился Сергеич. – Сейчас только за курткой схожу, а то в ней права, деньги, да и вообще все документы. Аптечку еще тебе захвачу, у меня там вроде таблетка от живота была. Он уехал практически сразу, потому что медлить действительно было нельзя, а Глеб скатился по обочине вниз насыпи, проваливаясь по пояс в сугробы, добежал до какой-то разлапистой елки, справил внезапно напавшую на него нужду, вернулся в машину, пусть и другую, уселся за руль и поехал дальше, чувствуя себя совершенно здоровым и не понимая, что именно на него нашло. До поста ГАИ был действительно километр, и там на посту он и увидел расстрелянную из автомата фуру и мертвого Сергеича, уронившего голову на руль. Его, Ермолаева, ждали там, чтобы выкинуть из бизнеса. К тому моменту он являлся для многих конкурентов серьезным чирьем на заднице, и убрать его мечтали многие. А один мечтал и решился. Сергеича он тогда похоронил по высшему разряду, дав неприлично много денег семье. Так много, что они смогли купить себе новую трехкомнатную квартиру. Вот только вину свою перед старым водителем этим так и не избыл. И заказчика он тогда вычислил, нашел и покарал. И наказания гаишников, взявших деньги и уехавших с поста, добился. В память о тех давних событиях он с тех пор носил на цепочке пулю, выпущенную из автомата по его, Ермолаева, фуре и подобранную на дороге. Он ничего не забыл. И то чувство, что заставило его съехать на обочину и пересесть в другую машину, тоже. И вот сейчас оно билось изнутри, выворачивая внутренности. Бежать до своей спальни и тамошнего туалета было некогда, это он понимал, поэтому слетел по лестнице вниз и ворвался в гостевой туалет, заперев щеколду и попутно набирая дочкин номер телефона. В первую очередь нужно было удостовериться, что все в порядке именно с ней. – Да, пап, – услышал он и вытер ладонью лоб, ставший совершенно мокрым. – Тая, у тебя все в порядке? – Абсолютно, – его дочь всегда отвечала на поставленный вопрос, даже если он казался ей странным. – А у тебя? С Глебом Ермолаевым сейчас совершенно точно было не все в порядке, но проблема имела простое физиологическое решение, а значит, думать о ней не стоило. – Да, – коротко ответил он, надеясь, что дочь не слышит некоторые шумы, которые он сейчас против воли производил. – Никому не открывай, жди меня, поняла? Тая, это серьезно. – Хорошо, – согласилась дочь. – Я обещаю, что никому не открою и никуда не выйду. Пап, ты там осторожнее, ладно? Господи, спасибо тебе, что ему так повезло с ребенком. Скрутившая его боль отступала, жуткие спазмы больше не рвали внутренности на части. Вытерев невольно выступившие слезы, Глеб смог выпрямиться и привести себя в порядок. Машинально вымыл руки, плеснул на лицо холодной водой, возвращая ясность мысли. Так, если с Тайкой все в порядке и с ним тоже, то кому тогда угрожает опасность? Ответ был таким очевидным, что Глеб невольно застонал от нового приступа боли, вот только рассиживаться в туалете было некогда. Это понимание пришло откуда-то из недр сознания и было совершенно ясным. Рванув дверь, он вывалился в холл и побежал по длинному коридору, ведущему в восточное крыло, тому самому, по которому пятью минутами раньше удалилась Глафира Северцева. У Глеба всегда было развито чувство времени, поэтому про пять минут он был уверен. Господи, как это много, если задуматься. Ему было нужно пробежать по этому коридору метров пятьдесят, чтобы добраться до боковой лестницы, ведущей на второй этаж. Ступеньки он преодолел, перепрыгивая через две, а то и три, снова повернул в очередной коридор, к счастью, короткий, ведущий к гостевым спальням. Он понятия не имел, какую из них Инесса Леонардовна выделила приглашенной в поместье писательнице. В самую дальнюю по коридору комнату была приоткрыта дверь. Глеб рванул туда. За несколько шагов он услышал страшный, точнее, даже жуткий надрывный кашель. Так, раз человек кашляет, значит, он совершенно точно жив. Ворвавшись в комнату, Глеб с размаху угодил в лужу крови. Она была скользкая, и он проехался на ней, чудом не впечатавшись лбом в дверцу старинного дубового шкафа. Дверь в ванную комнату оказалась приоткрыта, туда вели кровавые следы, словно он был не первым, кто угодил в скопившуюся у порога лужу. Внутренне похолодев при виде такого количества крови, Глеб ворвался в ванную комнату, где у налитой до кроев старой чугунной ванны стояла на полу на коленях Глафира Северцева в его футболке. И футболка, и голова Глафиры, да и вся она целиком были совершенно мокрыми. Вцепившись в борта ванны обеими руками, Глафира надсадно кашляла, с хрипом втягивая в себя воздух. Изо рта у нее летели брызги воды. Глеб бросился к ней, тоже упал на колени, начал ощупывать с головы до ног, пытаясь понять, куда она ранена. Балетки и спортивные штаны, все те же, в которых она уходила из гостиной, были заляпаны кровью, но никаких страшных ран, явно не совместимых с жизнью при таком количестве крови, на Глафире не было. – О… отпустите меня, – хрипя, проговорила она, отцепилась наконец от края ванны и положила ладони ему на грудь, – что вы меня вертите, как тряпичную куклу? – Пытаюсь понять, куда вы ранены. – Я не ранена. Меня просто пытались утопить. В ванне, – уточнила она, хотя это было и так понятно. – А кровь откуда? – Я не знаю. Она уже была в комнате, когда я вошла. Ее начало трясти, мелко-мелко, но довольно сильно, даже зубы клацали. Глеб обхватил ее голову, прижал к себе. – Тихо, тихо, все уже позади, все хорошо, маленькая. Какое-то время она всхлипывала и дрожала, но потом потихонечку затихла, видимо, начиная успокаиваться. – Так, Глафира, вы можете рассказать мне, что тут произошло? Она посмотрела на него затравленным, совсем больным взглядом и кивнула. – Да. Я попробую. Я пошла к себе, чтобы переодеться. – Дверь была заперта? – Да, я открыла ее своим ключом. Зашла и наступила в лужу на полу. Я сразу поняла, что это кровь. Ее было много, большая лужа, я поскользнулась и упала. У меня все было в крови, одежда, руки, я побежала в ванную комнату, чтобы умыться. Глеб, я была в шоке, потому что не понимала, что тут произошло, никого же не было в комнате. Я имею в виду, никакого тела не было. Ты понимаешь? Глеб понимал. Она говорила ему «ты». Хорошо. Так и оставим. – Я забежала в ванную, нагнулась над раковиной, начала крутить кран, и тут сзади на меня набросился какой-то человек. Он толкнул меня в сторону ванны, я упала на колени и больно ударилась головой о край. Ванна же старинная, чугунная… Глеб видел. – А потом этот человек окунул меня головой в ванну, которая оказалась полная воды, и начал меня топить. Ее снова затрясло, и Глеб затрясся вместе с ней, потому что образно представил, чем все это могло кончиться. – У меня почти не оставалось сил, воздух кончался, я пыталась вырваться, но ничего не получалось, этот человек был гораздо сильнее меня, и я уже приготовилась к тому, что сейчас, наверное, умру. Мне даже страшно не было, только маму очень жалко, потому что я понимала, что она будет плакать. А больше бы никто не стал, так что не страшно. Каким-то внутренним зрением Глеб увидел, как находит ее тело, или ему сообщают о том, что писательница Северцева найдена мертвой, и на мгновение перестал дышать. Сердце пропустило удар и застучало с удвоенной скоростью. Когда он найдет эту суку, он ее убьет. Просто своими руками. – А потом этот человек вдруг меня отпустил. Я не поняла почему, но он перестал удерживать мою голову под водой, выскочил из ванны и исчез. Я сначала никак не могла откашляться, из меня вода текла и дышать было невозможно, а потом появился ты. Она вдруг замолчала и уставилась на Глеба своими невозможными глазами. Кажется, он прочитал в них подозрение.