– Убежден. Хотя бы потому, что я лучше вашего мужа, уж простите. – Прощаю. Каждому свое. Не скрою, буду рада, если у вас получится. Простите, мне нужно прилечь, потому что от известия про Светлану я что-то совсем расклеилась. Если я правильно понимаю, тут сейчас опять станет полно полиции. Господи, когда же это все кончится. – Скоро, – пообещал ей Глеб, имея в виду все сразу. – Потерпите немного. Совсем скоро все закончится. Она пристроила дождевик на вешалку и повернулась к коридору, ведущему в западное крыло, направляясь в свою комнату. Из коридора в холл в этот момент вышла Марианна, чуть не столкнулась с Натальей, ойкнула и отошла в сторону, давая той пройти. – Елка плачет и плачет, – сказала она Глебу встревоженно. – Пойду чаю заварю, вдруг поможет. Она скрылась в направлении кухни, а Глеб остался стоять, пораженный внезапным озарением. «У вас так бывает, чтобы вы о чем-то подумали и сразу забыли?» – спросила Наталья. Да, у него так было, причем сегодня. Когда Глафира сказала, что осталась в живых, потому что преступник услышал его, Глеба, топающие шаги на лестнице и сбежал, он подумал о том, что в этом есть что-то неправильное, но не зацепился за эту мысль. Понимание того, что именно показалось ему неправильным, пришло только сейчас, когда Наталья и Марианна столкнулись в коридоре, в который одна входила, а вторая выходила. Спеша в комнату к Глафире и спугнув находившегося там убийцу, он обязательно должен был с ним столкнуться. Но он никого не видел. Глеб вспомнил, что днем раньше Клавдия, пришедшая на Глафирин зов, чтобы отпереть дверь ее комнаты, тоже не видела Наталью, устроившую злую шутку. Как получилось, что они разошлись в узком коридоре? Это требовалось срочно выяснить. – Наташа! – вскричал Глеб и кинулся догонять Лаврецкую. – Постойте. Мне нужно спросить у вас одну очень важную вещь. Она остановилась и спокойно подождала, пока он приблизится. – Скажите, в то утро, когда вы заперли Глафиру в ее комнате, вы стояли снаружи и слышали, как она пытается открыть дверь, а потом звонит Инессе Леонардовне? – Да, конечно, – ответила Наталья. – Только почему вы сейчас про это спрашиваете? Вы все-таки считаете, что это я сегодня напала на эту девчонку? – Нет, я уже сказал, что я так не считаю, – нетерпеливо отмахнулся Глеб. – Когда она позвонила, вы поняли, что сейчас кто-то придет ей на помощь, вытащили то, что засунули в замочную скважину… Кстати, что это было? – Просто смятая бумага. – Хорошо. Вытащили и ушли. Так? – Да. – Но если бы вы спускались по лестнице, ведущей на первый этаж восточного крыла, то обязательно столкнулись бы со спешащими на помощь Клавдией и Осипом. Но они утверждали, что никого не видели. Как так получилось? Лицо Натальи осталось совершенно спокойным. Она не волновалась и совершенно ничего не скрывала. – Я ушла через чердак. В конце и западного, и восточного коридоров есть кладовая, где хранятся средства для уборки, пылесос, гладильная доска и прочая домашняя утварь. И там же небольшая лестница на чердак. Что-то типа пожарного хода. Она всегда открыта. Я понимала, что, если пойду обычным путем, обязательно столкнусь с тем, кто поспешит к Глафире на помощь, поэтому пошла другой дорогой. А что, это важно? – Да. Важно. Тем же путем ушел человек, который топил Глафиру в ванне. Получается, он тоже знал, что черный ход существует. – Мы все знали, – Наталья пожала плечами. – Когда тетя в первый раз демонстрировала нам дом, то и эти лестницы показала тоже. – Ладно, спасибо. Вы идите. Наталья снова пожала плечами и скрылась за дверью своей спальни. Немного подумав, Глеб поднялся на второй этаж западного крыла, дошел до конца коридора, миновав спальни Светланы, Кирилла и пустующую комнату, в которой никто не жил, толкнул последнюю дверь, за которой действительно оказалась кладовая, заполненная всяким хозяйственным скарбом, аккуратно разложенным на металлических стеллажах. В конце комнаты находилась узкая деревянная лестница, довольно крутая. Поднявшись по ней, Глеб толкнул еще одну дверь, переступил порог и оказался на той части чердака, которая находилась над западными спальнями. Здесь он уже был, когда обследовал чердак в поисках злоумышленника, скинувшего вниз чугунный шар. Еще одна лестница, и теперь он оказался на чердаке над центральной частью дома, там, где нашел портативную колонку. Несколько ступенек вниз – и теперь под Глебом располагались спальни восточной части дома, в том числе и комната Глафиры. Он дошел до самого конца чердака, толкнул дверь, сбежал по очередным ступенькам и огляделся в хозяйственной комнатке, почти такой же, как та, где был парой минут ранее. Здесь тоже все было аккуратно расставлено и разложено по стоящим вдоль стены металлическим стеллажам. В углу стоял пылесос, ведро с торчащей из него шваброй, гладильная доска и какой-то запертый сундук, такой же, как на чердаке. На нем кучей валялось что-то темное. Глеб наклонился и поднял брезентовый дождевик, еще не до конца просохший. Убийца, убежав из комнаты Глафиры, скинул его здесь. Удовлетворившись тем, что одной загадкой стало меньше, он толкнул дверь в коридор, вышел туда, спустился вниз, вернулся в центральный холл, не поддался соблазну заглянуть в кухню, откуда неслись упоительные запахи и раздавался звонкий голос Тайки, чтобы увидеть дочь и Глафиру Северцеву, сорвал с вешалки оставленный Натальей макинтош, набросил его на себя и шагнул под дождь. Осипа он нашел там, где оставил его пятнадцатью минутами ранее. Одноглазый великан стоял под дождем, безучастно глядя на беседку. – Мужик, ты ничего не хочешь мне рассказать, пока полиция не приехала? – осведомился Глеб, подходя. – Тобольцева имела отношение к тому пожару, в котором вы все потеряли, да? Это ты решил ее наказать? Или твоя жена? Осип повернулся и уставился Глебу в лицо. Черная повязка на левом глазу делала его похожим на пирата. Глафира назвала его Балором, сказав, что это какой-то герой ирландского эпоса, но в эпосах Глеб Ермолаев был не силен. Вид у Осипа был совсем больной. – Мы ее пальцем не трогали, – начал он с надрывом в голосе. – Ни я, ни Клавка. Хотя, как поняли, что это она и семья ее причастны к нашей беде, так покоя лишились. Инесса Леонардовна нам спасла если не жизнь, так рассудок точно. Мы в том пожаре все потеряли. Дом, бизнес, имущество, деньги, надежду. Ничего не осталось. Она нам помогла на новом месте обосноваться, кров дала, работу. Понятно, что это ничто по сравнению с тем, что у нас было, но жить-то можно. Когда выяснилось, что ее родственница – заказчица того пожара, у меня в голове помутилось. Как оставаться в доме, если это чудовище рядом ходит? Как уйти, если уходить некуда? Как Инессе сказать, если она в этой Светлане души не чает? Не смогли мы с Клавдией ответы на эти вопросы найти. Но я ее не убивал. Да и не смог бы. – Как так получилось, что вы только в этот ее приезд узнали, что Тобольцева имеет отношение к пожару? Она же не впервые в поместье оказалась. – Она нечасто бывала, пару раз в год. И оба раза так получалось, что меня здесь не было. В первый раз я в больнице лежал. Последствия сотрясения мозга сказываются. А во второй раз, в июне, я на завод ездил, где нам релейные ворота для хоздвора изготавливали. Еще один раз Светлана ненадолго заезжала, дочку свою забрать, Машу. Но я тогда на стройке занят был, близко не подходил, так что не разглядел ее особо. Так и получилось, что только в этот раз узнал. – А Клавдия? – А что Клавдия? Клавдия ее никогда до этого не видела. Все переговоры о покупке нашего бизнеса со мной сын этой Светланы вел. Фамилия у него другая, он не Тобольцев, а Сивов, видать, по отцу. В общем, я ему сразу сказал и в последующие встречи тоже, что наш мотель мы продавать не будем. А ему очень участок приглянулся, чтобы на нем свой гостевой дом поставить. У нас место и впрямь козырное, на пересечении двух больших трасс. Было. Да и прикормленное, мы клиентов пятнадцать лет нарабатывали. Сервисом, едой вкусной. В общем, отказался я продавать наотрез. И вот однажды он с матерью приехал. Этой самой Светланой, – он кивнул в сторону беседки, где все еще лежало тело Тобольцевой. – Та начала мне задвигать, что звезды пророчат большую беду. Мол, если я не продам бизнес и не уеду, то все равно мне сохранить его не удастся. – Вы снова отказались и вскоре случился пожар? – Через три дня. В общем, все сгорело, со страховкой ничего не вышло, потому что был доказан умышленный поджог, а виноватого, как водится, не нашли. Мы переехали сюда. И тут я Светлану и увидел. Сначала решил, что показалось мне, но с Клавой поделился. Так, мол, и так, очень уж лицо знакомое. И про астрологию все вещает. А потом Клава случайно услышала, как Светлана рассказывала вам про их семейный бизнес, гостевые дома и про то, как одно дело у них выгорело после того, как звезды помогли. Тут Клава и поняла, что это действительно она. Врагиня наша. Ей плохо стало, давление подскочило. Хорошо, что вы ей тогда помогли корзину с помидорами в баню донести. Потом она позвонила знакомому полицейскому, попросила справки навести, и тот подтвердил, что Тобольцева – мать Ивана Сивова. Все сошлось, понимаете? Но я клянусь, что мы с Клавдией пальцем ее не трогали, не то что ножом. – В беседку сегодня зачем приходил? – Поговорить хотел. В лицо ей посмотреть. Ну, вдруг там что-то человеческое осталось. Хотя куда там. Ей и Инесса Леонардовна, когда они во флигеле разговаривали, так и сказала: «Светка, посмотри, во что ты превратилась». – Вы слышали, о чем они говорили? – Я – нет. Клава слышала. Светлана денег просила, потому что крупно проигралась на тотализаторе. Она играла, сильно. Дети ее про это знали и денег ей не давали, а она все равно играла. И ей нужна была крупная сумма срочно, чтобы долг закрыть. – Насколько крупная? – Миллион. – Рублей? – Глеб засмеялся. – Для вас не деньги, а для нас с Клавой – огромная сумма. Да и для Тобольцевой тоже. Сын бы ей ни за что не дал, он требовал, чтобы она лечиться пошла. От зависимости, значит. – И Инесса Леонардовна тоже отказала? – Да. Сказала, что долг оплатит, но только после того, как Светлана ляжет в клинику. А та отказалась, психанула, хлопнула дверью и ушла. Сказала, что сама денег найдет. Мол, знает где. Глеба вдруг осенила неожиданная мысль. – Машину, на которой Тобольцева приехала, знаешь? – Да. – Пошли на парковку. – А тут как же? – Ну, она уже не убежит, – цинично сказал Глеб, которому погибшую Светлану было совершенно не жалко. Вдвоем они дошли до парковки, где в ряд стояли несколько машин. Осип рассказывал, где чья. «Уазик», обеспечивающий нужды поместья, китайский автомобиль, купленный Инессой Леонардовной для него, «Тойота Рав 4», принадлежащий самой Резановой, «Ауди» Павла, BMW Глеба, маленькая, юркая «Тойота Ярис» Глафиры Северцевой (ее Глеб незаметно погладил по капоту), еще одна «Ауди», на этот раз Натальина, несколько «Лад», на которых приезжали рабочие. Светланин «Ниссан» Осип показал тоже, и Глеб удивился, что Тобольцева ездила на сравнительно недорогой машине. – Так у нее до этого BMW был, сын подарил, но она его продала, чтобы предыдущий долг закрыть, – пояснил Осип. – Ключи где? – У меня. Я же все машины вымыть должен был. Да и вообще. Он зашел в стоящую на парковке небольшую будку, что-то типа поста охраны, правда, пустовавшего. Вышел с ключами от «Ниссана», щелкнул кнопкой. Машина мигнула фарами. Глеб открыл водительскую дверь, не залезая внутрь, осмотрел салон. Повторил то же самое с задней дверью. Пусто. Немного подумав, он поднял багажник, увидел лежащий в нем чемодан. – Перчатки есть? – спросил он у Осипа. Тот достал из кармана и протянул садовые перчатки. Потрепанные, но чистые. Натянув их, Глеб щелкнул замками и откинул крышку чемодана. Позолоченные старинные часы лежали в нем. На подставке, увитой гроздьями винограда, расположились пять ангелочков, поддерживающих циферблат. Глеб закрыл чемодан, багажник, поставил машину обратно на сигнализацию, стянул с рук перчатки и отдал их застывшему рядом Осипу. – Вот как Светлана решила вопрос со своим долгом, – объяснил он. – Пока все сидели в беседке после обеда, а она ходила взад-вперед, делая вид, что разговаривает по телефону, Светлана сбегала в дом, стащила часы из комнаты Глафиры и спрятала их в машине. В обычной ситуации, даже заметив исчезновение часов, гостья вряд ли стала бы об этом кого-то спрашивать. Мало ли зачем они понадобились хозяйке. – Мы с Клавдией ее не убивали, – снова сказал Осип. – А уж Инессу Леонардовну и подавно. Мы ж на нее молиться были готовы. – Ладно, следствие разберется. Ты, мужик, главное – не скрывай ничего, и тогда все будет хорошо. И вот еще что. Ты про Григория Муркина что знаешь? – Про Гришку-то? Он в поместье первый год работает. Хороший мужик, работящий, руки золотые, на стройке незаменим, в общем. Но не без странностей. – А странности в чем выражаются? Осип замялся. Было видно, что он разрывается между желанием поделиться и боязнью как-то навредить Муркину. Тот был для Осипа своим, в отличие от чужого и непонятного Ермолаева. С другой стороны, в поместье произошли уже два убийства, у самого Осипа был мотив для совершения как минимум одного из них, вот-вот должна была снова приехать полиция, а потому молчать ему сейчас все-таки не с руки. – Когда Резановы приезжали, Павел с семьей, значит, Гришку как магнитом в хозяйский дом тянуло. Я его оттуда не раз и не два гонял. А как понял, зачем он туда таскается, так и вовсе запретил приближаться к особняку, но знал, что он все равно запрет нарушает. – И зачем он это делал? – Я точно знать не могу, но мне кажется, что у него в прошлом было что-то, что его с Резановыми связывало. И именно из-за этой связи он и работать сюда устроился. Чтобы к ним поближе быть. – К ним – это к кому?