– К Марианне и к Еленке. – Так. Ну-ка, пошли. – Куда? – К Муркину. Мне кажется, пришло время задать ему пару вопросов. Дождь кончился. Солнце пробивалось сквозь не до конца рассеявшиеся тучи вместе с радугой, которая повисла над озером, одним концом упираясь куда-то в окраину Резанки, а другим уходя в лесную чащу. Ту самую, которую еще совсем недавно Ермолаев собирался вырубить. Может, еще и получится. Он скинул с головы капюшон дождевика, на солнце под брезентовой тканью становилось невыносимо жарко. В молчании они вдвоем дошли до одного из вагончиков, в которых жили рабочие. После дождя те высыпали на улицу покурить и активно обсуждали что-то, умолкнув при приближении начальства в лице Осипа и чужака, которым являлся Глеб. Впрочем, не нужно было быть провидцем, чтобы понять, что обсуждают они совершенные убийства. Муркин топтался среди них. Это Глеб увидел сразу. – Отойдем, – сказал он, подойдя, – потолковать надо. Не при всех. Осип, ты иди обратно к беседке. Негоже ее все же без внимания оставлять. – А чего бы и не потолковать, – спокойно ответил Григорий, сплюнул, отшвырнул сигарету, двинулся, увлекая Глеба подальше от вагончиков. – Потолковать – это мы завсегда. Только ты учти, на всякий случай, что я ее в обиду не дам. Потому что она тут точно ни при чем. – Она – это Марианна Резанова? – А ты, Глеб Валентинович, головастый. И информацию собирать умеешь. – Я видел вас в день приезда у озера. Точнее, встретил Марианну, которая возвращалась в дом, а ты намеренно начал отвлекать мое внимание ничего не значащей болтовней про пиво и все такое. Не было тебе никакой нужды со мной разговаривать, но важно было сообщить мне повод, по которому ты оказался у озера. А на самом деле ты встречался с Марианной. И сегодня утром тоже. Розовый помпон от ее пеньюара нашли в траве. – Видимо, оторвался, когда я пытался ее удержать, чтобы она не уходила. – Я ни за что не поверю, что вы – любовники. Даже совершенно постороннему человеку понятно, что Марианна любит своего мужа. – Ну да. Вот уже двадцать лет, как она любит Пашку, а я все эти годы люблю ее. Мы – одноклассники, понимаешь. И несколько лет дружили, пока ее отец не познакомил ее с Резановым. Он был убежден, что я – не пара его дочери, потому что она с золотой ложкой во рту родилась, а я из простой семьи. Мама – повариха в ресторане, отец – крановщик на стройке. – То есть ты вырос в полной семье и знаешь, кто твои родители? Муркин смотрел на него, явно сбитый с толку. – Ты, Глеб Валентинович, чего нанюхался, что ли? – с подозрением спросил он. – Просто, говорят, у хозяйки поместья был внебрачный ребенок, которого она куда-то с рук сбыла, чтобы за границу уехать. Вот я и проверяю, не ты ли это, часом. – Не, не я, – замотал головой Муркин. – Я свою родословную до прабабушки и прадедушки знаю. Ничего дворянского в моем происхождении нет. К сожалению. Потому что, будь иначе, может, у меня и был бы шанс Марианну завоевать. Но нет, для нее папочка судьбу жены бизнесмена прочил, а я рылом не вышел, значит. – В поместье как оказался? – Случайно. Я после того, как Марианна замуж за Павла вышла, из региона уехал. Завербовался в Тюмень, строителем. И прожил там, почитай, двадцать лет. Вернулся недавно, начал работу искать, устроился в бригаду, которая коттеджи строит. Вместе с ней сюда и попал. Тут уже фамилию хозяйки узнал и сразу понял, что она Павлу родственница, а потом они с Марианной в гости приехали, и я впервые за столько лет ее увидел. – Она тебя узнала? – В первый раз я не рискнул ей на глаза показаться. Издали наблюдал. Увидел, что она еще красивее стала. Надеялся, что, может, за столько лет разладилось у них с мужем что-то. Но нет. Убедился, что она все так же с него глаз не сводит. А вот девочка их неприкаянной мне показалась. Елочка. Она так на Марианну в юности похожа, аж глазам больно. И все пытается родителям что-то доказать, но им до нее словно и дела нет. Павел про свой бизнес думает, Марианна про Павла, а девчонка сама по себе. Ну да. Это Глеб знал и сам. Часто так бывает, что ребенок предоставлен сам себе. Даже если родители – очень хорошие люди. Мозг у него сейчас работал, как мощный компьютер, связывал воедино оборванные концы, распутывал узлы, действуя на грани разума и интуиции. – История с привидением – твоих рук дело? – спросил он. – Да, – кивнул Муркин. – В один из первых приездов Елочка в беседке книжку оставила, про привидения, живущие в старых домах. Ну, я и стал ей подыгрывать. В дом пробирался, перестукивался с ней. Мы так в школе иногда с Марианной перестукивались. У нас даже особый код был. Только Елочка, разумеется, его не понимала. Она стала плошку с молоком и печеньем оставлять, я потихонечку забирал, чтобы никто не видел. Она считала, что в доме привидение живет, а я радовался, думая, что ее привидение – это я. – Значит, это твои шаги над головой слышала Глафира. И сегодня ты тоже печенье забрал. Тебя Наталья видела. Ладно. А скрипка? Моцарт? – Да не знал я ни про какого Моцарта. Просто решил, что это красиво будет, если невесть кто на скрипке заиграет. Колонку на чердак установил, так чтобы звук в воздуховод шел, а когда все за стол сели, включил с телефона. Я первую попавшуюся мелодию включил, а это оказался «Реквием по мечте». Марианна так на меня ругалась. Оказывается, у ее мужа проблемы с бизнесом, и она боялась, что он этот реквием на свой счет воспримет. А он даже и не догадался, потому что толстокожий, как носорог. Ни о чем, кроме денег, думать не может. – Она встречалась с тобой для этого? – Да. Когда я осмелился ей показаться, мы телефонами обменялись. Я для нее был друг из прошлой жизни. И я начал ей сообщения слать. С признаниями в любви. Дурак, конечно. В прошлый приезд она просила меня уволиться и больше в усадьбе не появляться. Говорила, что не хочет, чтобы Павел меня увидел и узнал. Я этого не сделал. Встречу у озера она назначила, чтобы попытаться меня уговорить. И сегодня снова попросила прийти к озеру. Сказала, что «Реквием по мечте» – это жестоко, что она запрещает мне приближаться к Елочке и вообще больше никогда не хочет меня видеть. А я бы и сам уехал. Я той ночью, когда шар с крыши упал, был в доме и видел, как они с Павлом на кухне обнимались. Я окончательно понял, что ничего не изменилось и то, чего я больше всего на свете хочу, никогда не произойдет. Реквием по моей мечте оказался. Вот как. В голосе Муркина звучала такая неприкрытая тоска, что Глебу стало его жалко. Но только на мгновение. – Кто еще видел, что вы встречались у озера? Инесса Леонардовна? Светлана? Это тебя она называла Мурзиком? Ты поэтому их убил? Григорий отступил на шаг. В изумлении воззрился на Ермолаева. – Ты чего, мужик? Глеб Валентинович! Никого я не убивал. Да и какого лешего мне это было нужно. И Мурзика я никакого не знаю. Глеб не успел ответить, потому что в этот момент к ним подошли вновь приехавшие в усадьбу Дмитрий Воронов и следователь Михаил Зимин. – Слушай, Глеб, тут такое дело, – чуть смущенно начал Воронов, но Зимин его перебил. – Позвольте, я сам. Как процессуальное лицо, так сказать. Глеб Валентинович Ермолаев? – Ну да. Можно подумать, вы этого не знаете, – Глеб был абсолютно спокоен, потому что ему было совершенно нечего скрывать. – Я позвонил адвокату госпожи Резановой, который ознакомил меня с содержанием ее завещания, после чего у меня появились к вам дополнительные вопросы. Боковым зрением Глеб видел, как из дома вышли Глафира и Тайка и быстрым шагом направляются в их сторону. – Появились, так задавайте, – сказал он, по-прежнему, совершенно безмятежно. Смотреть на тандем своей дочери с писательницей Северцевой он мог до бесконечности. – Правда, мне непонятно, какое отношение я имею к завещанию Инессы Леонардовны. – Самое прямое. Вы указаны в нем одним из наследников. Вы и ваша дочь. Именно вам завещано ружье, стоимостью в миллион долларов, принадлежащее авторству Петера Хофера, а также земельный участок с расположенными на нем лесными угодьями, за исключением собственно поместья, которое вместе с домом переходит Павлу Резанову. Ваша дочь же наследует скрипку Страдивари. И все это на том основании, что вы приходитесь Инессе Резановой сыном, а ваша дочь, соответственно, внучкой. Глеб покачнулся, как будто его со всего размаху ударили по голове. – Что вы сказали? – Вы будете меня уверять, что этого не знали? – Но я действительно этого не знал. Это какая-то ошибка. Он вспомнил, как однажды спросил у отца, когда приедет мама. Нет, он привык жить без нее, вдвоем с отцом, просто у других детей были мамы, а у него нет. Интуитивно он обходил эту тему молчанием, потому что чувствовал, что его расспросы будут неприятны отцу. И только однажды не выдержал, спросил. Отец тогда действительно заметно расстроился, но обещал когда-нибудь все-все ему рассказать. Но не смог, потому что, будучи сотрудником уголовного розыска, погиб при задержании особо опасного преступника. Маленького Глеба, который был больше никому не нужен, отправили к бабе Дусе, отцовской бабушке, и он жил у нее до тех пор, пока ему не пришла пора отправляться в школу. Забрала его сестра отца, и в сельскую школу он ходил в деревне Соловьево, и подрабатывать на черных лесозаготовках начал там же, потому что все время хотел есть. Не было в теткиной семье достаточно денег. Да и на него, сироту, брошенного матерью, тратить их никто особо не собирался. О том, что его бросила мать, сдала в детдом, а отец узнал и забрал, тоже рассказала тетка. Вот только, кто именно та ехидна, которая смогла так поступить, она была совершенно не в курсе. Что ж, это была Инесса Резанова, забеременевшая от неподходящего ей по статусу человека. Делать аборт было поздно, поэтому она родила, никому не сказав, кроме родной сестры, сдала сына в детдом и уехала концертировать в Венгрию, где и встретила Алексея Тобольцева. Видимо, к старости она собралась исправить то, что когда-то натворила. Рассказать об этом Глебу прямо она боялась. Вот почему Инесса Леонардовна заказала писательнице Северцевой книгу. Вот почему ей было так важно, чтобы он, Глеб, ее прочел. Вот почему так долго молчала, когда он позвонил ей с просьбой о встрече, а потом попросил разрешения привезти в поместье Тайку. Не была готова к встрече лицом к лицу, но, видимо, решила, что это судьба. Скрипка… ружье… Все вставало на свои места. И как теперь с этим жить? Глеба так сильно затошнило, как будто его, правда, ударили по голове. По всему выходило, что следствие теперь будет считать его главным подозреваемым. Что ж, он и сам пришел к мысли, что убийцей может быть никому не ведомый сын Резановой. Как там говорится? Главное при расследовании не выйти на самого себя? Что ж, его можно поздравить. Именно это он только что и сделал. Зимин и Воронов смотрели на него. Первый требовательно, второй с сочувствием. Сказать Глеб ничего не успел, потому что Глафира и Тайка подошли к ним вплотную. – Очень хорошо, что вы уже приехали, – заявила писательница, глядя на следователя. – Вы очень нам нужны. Дело в том, что мы с Тасей знаем, кто и за что убил Инессу Леонардовну и Светлану. Мы только что это вычислили. Глафира Разумеется, Глаша рассказала Таисии все. И про то, как ее топили в ванне, и про то, к каким выводам они с Глебом успели прийти, и о том, чего так и не поняли. – Наверное, нужно дождаться полицию и все им сообщить, а дальше они уже сами разберутся, – со вздохом закончила она. Разговаривали они шепотом, чтоб никто другой не услышал. Впрочем, в кухне, кроме них, находилась только зареванная Клавдия, выдавшая им по тарелке куриного супа и пюре с котлетой, а также Кирилл Резанов, видимо решивший не отходить от Таси ни на шаг. Впрочем, девушка решительно отправила его на другой конец стола, а Глафире велела говорить так тихо. В какой-то момент в кухню еще заглянула горничная Ксения, ловко расставившая на подносе еду для старших Резановых. По ее словам, Павел и Марианна собирались обедать в спальне, успокаивая расстроившуюся дочь. На Кирилла девушка старалась не смотреть, впрочем, как и он на нее. Уместить на поднос три тарелки с супом и три со вторым, было непростой задачей, и руки Ксении мелькали, переставляя посуду так, чтобы все влезло. Глафира невольно обратила внимание на ее ногти – короткие и неаккуратные, видимо, от постоянной возни с водой и моющими веществами. Впрочем, Ксения быстро ушла, и Глафира тут же о ней забыла. – Мы не будем никого ждать, – сообщила ей Тая, когда она закончила свой рассказ. – Мы сами все узнаем. Доедай и пошли. – Куда? Твой отец запретил нам заниматься самодеятельностью, и я за тебя отвечаю. Тася посмотрела на нее снисходительно, будто в их тандеме именно она была старшей. – Балда, это я за тебя отвечаю. А пойдем мы в мою комнату, запремся там изнутри и будем искать необходимую информацию. – Где? – В интернете, где же еще. Поверь, там есть все, что нужно, если уметь искать. – А ты, разумеется, умеешь, – подколола ее Глафира. – Я – да! – спокойно ответила Таисия Ермолаева. – Это, в том числе, моя работа, а так как стою я дорого, то и работу свою выполняю хорошо. Глаша, ну, доедай ты уже. Времени мало. Забрав графин с компотом наверх, они действительно расположились в Тасиной комнате, шуганув попробовавшего пробраться за ними Кирилла. – Он, конечно, ни при чем, – сказала Тася, вздохнув, – но папа велел не оставаться ни с кем наедине. Вот мы и не будем.