– А какая нам разница? – буркнула Лена себе под нос. – У него своё расследование, важное, а у нас своё… Мученически возведя глаза к небесам, Андрей ничего на это не ответил: он хорошо знал, что его коллега и друг иной раз позволяет себе предаваться унынию, особенно ранней весной или поздней осенью. Знал и то, что долго это состояние не продлится, сменившись нормальной для Елены Аскановой бодростью… – Ты лучше вот о чём подумай, – сказал он. – Чернегов уволился в один день и куда-то уехал после общения с покупателем. Его запугали или что-то пообещали? Покупатель скрывает своё имя, а в качестве адреса даёт клуб… – Ну, это иной раз делают, – непримиримо буркнула Лена. – Мало ли, у кого-то с женой контры, или ещё по каким-то причинам не хотят домашний адрес светить. – Вот посмотрим, что Гай добыл в клубе, и попросим его разузнать, кто же там в начале ноября особо часто бывал. Вдруг знакомое лицо появится? * * * Дома Лена сразу прошла к себе в комнату и плотно закрыла дверь. Да, она не в духе, и не надо её беспокоить! Имеет она право на личное время и пространство? Старательно накаляя себя до праведного гнева, она рывком выдвинула ящик тумбочки и достала тетрадку, заведённую в начале этого года. Дневник Елена Асканова вела с детства, лет с двенадцати. Сперва начала следом за подругами, потом как-то втянулась и продолжала даже тогда, когда другие девочки переключились на собирание кристаллов со снимками актёров из головидео, на мальчиков классом старше, на котиков и ещё какие-то очень важные девчачьи ценности. Каждый год она заводила новую тетрадку, а старые отправляла куда-нибудь, где их не могли случайно увидеть чужие глаза. Когда переезжали из Саратова в Москву, детские тетради она торжественно сожгла, а остальные взяла с собой и хранила теперь в личном сейфе. Зачем? На этот вопрос у неё не было ответа. Такое вот чудачество. Впрочем, сама Елена считала, что записи помогали структурировать происходящее, выделить главное и сформулировать для себя непонятное, чтобы знать, в чём надо разобраться. Очень даже нужное подспорье сыщику. Раскрыв последнюю заполненную страницу, она написала размашистым почерком: «Мне надоело заниматься расставаниями. Мне надоело копаться в чужом грязном белье. Мне надоели чужие неприятности. Только вот беда, ничего другого я делать не умею, гончую не обучишь пасти стадо или собирать нектар для мёда. Значит, нужно найти отдушину, способ, как можно будет отвлечься от Вадима Снигирёва и его поместья, и вообще – ото всех вадимов этого мира. Буду искать. Спасибо, дорогой дневник, за поддержку». Тем временем Андрей сел за свой письменный стол и достал коммуникатор. – Вадим? Привет. Слушай, я забыл спросить, когда умер твой отец? – Восемь лет назад. Если совсем точно, третьего марта семьдесят восьмого года. А что? – Да понимаешь, – Андрей замялся. – Дошёл до нас слух, что у него был внебрачный ребёнок. Сын. И родился он то ли незадолго до кончины твоего батюшки, то ли вскоре после. Ты ничего об этом не слышал? Собеседник помолчал, потом ответил неохотно: – Что-то слышал… Знаю, что примерно за год до смерти отец завёл серьёзные отношения с молодой женщиной, вроде бы даже и играть перестал. Обещал меня с нею познакомить… – Но? – поторопил его Беланович. – Но мы с ним сильно поссорились осенью семьдесят седьмого, как раз когда Самайн праздновали. Настолько сильно, что вплоть до начала марта даже не разговаривали ни разу. А потом он мне позвонил… То ли в послдений день февраля, то ли первого марта, не упомню уже. Попросил придти. – То есть, вы встречались? – Нет, увы. Мы договорились, что я приеду к нему в Снигири вечером в пятницу, это как раз и было третье марта. Я приехал, а там Наташа плачет, маг-медик за столом сидит и пишет, а в прихожей уже и похоронный агент мнётся… – Что было причиной смерти? – Сердечный приступ, как написал медик, спровоцированный сильным волнением, – Вадим вздохнул. – Точно знаю, что к отцу в предыдущие несколько дней никто не приезжал, значит, связались по коммуникатору или магвестник прислали. Связались, и что-то такое сказали, что ему сердце и прихватило… – Ну, или он поговорил с кем-то, кто был в эти дни в Снигирях, – осторожно предположил Андрей. – Да там никого и не было, кроме Натальи Петровны. Ты ж её-то не подозреваешь? Много чего можно было бы сказать об экономке, но Беланович промолчал. Попрощался с Вадимом, отключил коммуникатор и долго сидел, бессмысленно глядя на тёмный пустой экран. Примерно часов в пять Андрей вышел на кухню, где юная гномка убирала по местам кастрюли, тарелки и всё прочее, помялся неловко и спросил: – Джеслики, вы уже уходите? – Через час, господин Беланович, – ответила девушка откуда-то из посудного шкафа. – Приберусь и уйду. А что? – Видите ли, сегодня соберётся много народу… – Сколько? – деловито спросила она, выныривая из холодильной камеры. Андрей быстро посчитал на пальцах: четверо сотрудников бюро, плюс Алекс, плюс инспектор Никонов… – Шесть. Э-э-э… Или семь. Но никак не больше восьми! – Значит так, – Джеслики отодвинула полотенце, которым была накрыта большая фарфоровая миска. – Здесь пироги: круглые с мясом, длинные с капустой, с гребешком – с грибами, треугольные с яблоками и квадратные с вареньем. Там, – тонкий пальчик уткнулся в холодильную камеру, – буженина, мочёные яблоки и ростбиф. Здесь, – и пальчик переместился к хлебному ларю, – четыре батона, каравай и три десятка булочек. Хочется надеяться, что до завтра этого хватит! Она развязала завязки фартука, повесила его на гвоздик у входа в кухню и вышла, гордо задрав нос. Андрей посмотрел на миску с пирогами… на холодильник… на хлебный ларь… И прикусил губу, чтобы не расхохотаться. * * * Вренн уже сидел в своём любимом кресле в рабочем кабинете, что-то писал в тетради, подсчитывал, загибая пальцы. Когда Андрей и Лена вошли, гном поднял на них взгляд и сказал: – За два дня, что у нас работает Джеслики, мы сэкономили на еде сорок два дуката! Это семь килограммов картошки, или три килограмма муки, или килограмм хорошей баранины… – Или десять шоколадок! – сообщил Гай, сидящий в любимой позе на спинке дивана. – Очень хорошо, – кивнул Андрей. – Но это мы обсудим по окончании испытательного срока, когда ясно будет, годимся ли мы ей в качестве работодателей. А пока… Гай, что в клубе? – Значит, так, – приосанился пикси. – В «Грифоне» есть шестнадцать спален, где могут заночевать члены клуба… ну, ты понимаешь – перепил, переел, с женой поссорился и предпочитает временно с глаз скрыться… – Понимаю. Дальше? – Примерно полтора десятка членов клуба получают корреспонденцию на его адрес. Вот список, – Гай подал компаньону сложенный во много раз листок бумаги. Андрей развернул его: бисерным почерком там был записан перечень имён и фамилий, который он быстро пробежал глазами, остановившись на трёх пунктах. – Юрий Тороканов, Владимир Марков, Федор Петровский-Тардеев. Отлично! Все наши подозреваемые! И куда теперь двигаться? – он отложил список и пожевал губы. – Все, да не все! – пикси ловко перескочил со спинки дивана на стол и схватил листок. – Смотри, здесь есть пометки! – Да? я, честно говоря, считал, что это брызги чернил… – Ой-ой-ой, какие мы остроумные! Вот же, написано, что с середины октября Петровский-Тардеев отправился на юг Галлии, где и пребывает по сей момент, – Гай ткнул пальцем в конец строчки. – Та-ак… – забрав у него список, Андрей достал из ящика стола лупу и просмотрел остальные пометки. – А Тороканов был в клубе первого ноября и одиннадцатого… – То есть, пятого он никак не мог там встречаться с парнем из риэлторской фирмы и подписывать договор, – резюмировал Вренн. – Помимо этого, у Тороканова нет и никогда не было таких денег, чтобы поместье купить. Унаследовать – да, а купить никак, – добавила Елена. – И таким образом, у нас остаётся Марков. – У которого уже не выяснишь, откуда взялись в таком количестве деньги, почему он отказался от подписания договора, чего испугался Саша Чернегов… – буркнул Вренн. – Покойники чаще всего молчаливы. – Слишком уж просто всё получается! – с сомнением качнула головой Елена. – Просто? – возопил пикси. – Просто?! Да я… Да мне… Да вы… Что б вы понимали, сколько мне всего пришлось совершить, чтобы получить эту информацию! Напряжённое молчание, повисшее в комнате, разрядил стук в дверь. Гай свалился за диван, Вренн вразвалочку пошёл к входной двери. Из коридора раздалось его хмыканье, и через минуту в дверях появился старший инспектор Никонов, а из-за его плеча выглядывала знакомая веснушчатая физиономия. – Олег! – обрадовалась Елена. – Ты какими судьбами? – Распоряжением руководства откомандирован в распоряжение коллег по Устретенской слободе! – браво откозырял Коваль и залился краской. – Поскольку все фигуранты дела перебрались в столицу… Ну, кроме хозяина дома и его экономки. – Заходите, ребята, садитесь. Сейчас чаю сделаем, – Андрей вышел на кухню и вскоре вернулся, сопровождаемый вереницей из летящих следом подносов и блюд с чайником, чашками, пирогами и прочей снедью, оставленной предусмотрительной Джеслики. Следом за этой кавалькадой вошёл Алекс, принюхался к витающим ароматам и одобрательно кивнул. Потом занял кресло в углу и затих. Судя по тому, как решительно Коваль ухватил сразу два пирога, он успел изрядно оголодать. Лена поймала себя на том, что смотрит на жующего молодого человека с некоторым даже умилением, шикнула на себя и приказала немедленно перестать. Когда еда начала заканчиваться, Вренн открыл свой неизменный блокнот и спросил у Андрея: – Читать стенограмму, или вкратце изложишь? – Давай коротко. а то мы до утра просидим. – Значит, вот где у него было гнездо, – задумчиво проговорил Никонов, дослушав рассказ. – Клуб «Грифон»… Чтоб вы знали, завтра там планируется большой обыск. Упоминавшийся здесь шулер как раз вернулся в столицу, так что его прихватим, заодно и в марковских бумагах покопаемся. Тут у Елены засигналил коммуникатор, и она, извинившись, вышла из комнаты. Разговор получился довольно долгим. Вернувшись, она молча включила компьютер, дождалась загрузки и что-то отправила на печатающее устройство. Мужчины, обсуждавшие в её отсутствие причины поспешного отъезжа риэлтора Чернегова, замолчали и уставились на неё.