— Я не люблю тебя, Русский. Кто теперь лжёт сам себе? Он хватает сигару из пепельницы и глубоко затягивается. Его глаза останавливаются на мне, разбирая меня по кусочкам. — Правда? — спрашивает он, поднимаясь со стула. Моё тело напрягается от осознания, когда он кружит у меня за спиной. — Тебе не нравится власть? — шепчет он, убирая волосы с моей шеи. — То, как я трахаю тебя? — его зубы впиваются мне в горло. — То, как я защищаю тебя? — Даже если бы мне и нравилось в тебе всё это, такие люди, как мы, не любят, Ронан, — отвечаю я, и мой голос звучит сильнее, чем я себя чувствую. — Даже монстры любят, Камилла. Как ты и сказала, в этом нет ничего традиционного, но… — он хватает меня за плечи, разворачивая к себе. Его холодные глаза впиваются в меня, и я чувствую, как они разрывают мою душу. — Я бы преследовал тебя так же, как тьма преследует свет. Даже если я никогда не смогу тебя догнать, — он заправляет прядь волос мне за ухо, и я закрываю глаза. Я не знаю, что на это сказать, особенно учитывая, что это исходит от него. Это то, что заставляет меня хотеть забыть Мексику, мой бизнес, всё, что я когда-либо знала, и остаться прямо здесь, в его объятиях. Потому что, когда Ронан Коул говорит мне, что хочет меня, кажется, что больше ничего в мире не имеет значения. Враги или любовники, друг или недруг, это просто не имеет значения. Я знаю, без сомнения, что никто другой никогда не заставил бы меня чувствовать себя такой безжалостно любимой, такой совершенно бесценной в мире, где деньги не имеют значения. — А теперь скажи мне, что ты этого не чувствуешь, — он целует мои губы с таким благоговением, что, кажется, затрагивает саму мою душу и заставляет меня усомниться во всём, чем я когда-либо была или когда-либо буду, кроме него. — Это притяжение, эта потребность… скажи мне, что ты этого не чувствуешь, Красивая? Чувствую. Я всегда чувствую это с ним, и я это ненавижу. Я ненавижу то, что я слаба перед ним, даже если он тоже слаб передо мной. — Я не хочу этого чувствовать, — честно говорю я. — Но эти вещи находятся вне нашего контроля. Возможно, он прав, но, когда я смотрю в его холодные, прекрасные глаза, я задаюсь вопросом, могла ли я сделать большее. Могла ли я бороться сильнее? В этот момент я чувствую, что выбрала Ронана, а не Габриэля, и не думаю, что смогу жить с этим решением. Я предательница — моё сердце грёбаное предатель, потому что мой разум, моя голова всегда знали, что Ронан — враг. — Мой брат отстраняет меня, — шепчу я, изо всех сил стараясь произнести эти слова вслух. Габриэль — мой младший брат. Он всегда следовал моему примеру, а я защищала его всю свою жизнь, а сейчас… Ронан приподнимает бровь. — Что значит «отстраняет тебя»? Я опускаю взгляд на пуговицу на его пиджаке. — Он назвал меня предательницей и сказал, чтобы я не возвращалась. Это причиняет боль, и что ещё хуже, так это то, что я говорю это Ронану, когда он является причиной. Нет, я и есть причина. Мой выбор. — Но ты не хочешь возвращаться. Я поднимаю на него взгляд. — Конечно, я хочу вернуться. Это мой дом. Он мой брат. — Но скоро я стану твоим мужем. Я закатываю глаза. — Я в курсе, Ронан. — У Габриэля нет власти… — Ты говоришь о любви и всё же мало в ней понимаешь, Русский, — говорю я, рассеянно поглаживая пальцами его рубашку спереди. — Он мой брат, и он ненавидит меня. Я чувствую, как напрягаются его мышцы под моей ладонью. — Он делает тебя слабой, маленькая кошечка, — я пристально смотрю на него, и в его глазах пляшет веселье. — Гнев тебе идёт гораздо больше, — говорит он, прижимаясь губами к моему лбу. Я отхожу от него и, развернувшись на каблуках, выхожу за дверь, не сказав больше ни слова. Назад и вперёд. Назад и вперёд. Ронан и Габриэль. Мысли вертятся, пока у меня не закружится голова. Моя преданность никогда не была такой разделённой, но так и должно быть. Ронан — это то, что её разделяет. Ронан — это то, что сделало меня человеком, которым я никогда не хотела быть. Я пытаюсь точно определить момент, когда он перестал быть врагом, но не могу, потому что, по правде говоря, он всё ещё мой враг. Дыра в моей руке — прекрасное доказательство этого. Но, чёрт возьми, я жажду этого непостоянного притяжения между нами. Я жажду власти и насилия. Может быть, всё изменилось, когда он убил ради меня в первый раз или во второй. Всё определённо изменилось, когда он привёл ко мне Себастьяна, или, если честно, всё изменилось, когда он потребовал, чтобы я вышла за него замуж ради защиты. Он делает меня слабой и в то же время укрепляет так, как никто другой не может. Застонав, я провожу обеими руками по волосам. Всё было хорошо до того, как я встретила его. У меня был мой бизнес, мой брат, моя жизнь. В той жизни я обладала властью и была счастлива. А потом ему пришлось всё это испортить. Если бы он просто взял меня и использовал, чтобы добраться до моего брата, я бы справилась с этим, потому что легко защититься от известного врага, но он этого не сделал. Он вовлёк меня в ядовитый ёбанный танец, заставляя меня жаждать власти до тех пор, пока я буквально не усомнилась в своих собственных мотивах, в своей верности. Всё. Рациональность и рассуждения, похоже, просто больше не имеют значения. Но в какой-то момент я подумала, что это закончится, не так ли? Конечно, так и должно быть? Даже согласившись выйти за него замуж… я никогда по-настоящему не собиралась доводить это до конца. Всё это просто тянуло время, подыгрывало мне, в то время как я случайно попала в свою же ловушку. Я смотрю в окно на замёрзшую пустошь, так непохожую на мою любимую Мексику. Я жажду жары, дикости, варварской природы Хуареса. Если и есть что-то, что я знаю, так это то, что я должна вернуться домой. Глава 18 РОНАН Я поднимаю взгляд от своей электронной таблицы, когда Игорь медленно открывает дверь кабинета и заходит внутрь. Он стоит, как шут гороховый, выпятив грудь и наморщив лоб. — Что? — я снова смотрю на экран, отслеживая банковские переводы. — Интерпол здесь. Я приподнимаю брови. — Что? — шиплю я, отодвигая свой стул от стола. — Интерпол? Он кивает. Мой пульс учащается, тревожный жар проникает под воротник рубашки. Мне требуется мгновение, чтобы собраться с мыслями, провожу рукой по рубашке спереди, прежде чем шагнуть к двери. Я едва успеваю сделать три шага в фойе, как вижу двух мужчин в форме, стоящих рядом с Донованом. — Предложи джентльменам чаю, Игорь, — говорю я, пересекая фойе с фальшивой улыбкой. — В этом нет необходимости, — сухо говорит один из них. — Я агент Ренвольф, а это агент Малком. — Ронан Коул, — я протягиваю руку, и они неохотно пожимают её. — Вы не хотите войти? — говорю я, указывая на гостиную слева. Выражения их лиц остаются невозмутимыми, когда я веду их в комнату и усаживаю. Есть миллион причин, по которым они должны быть здесь, но я заплатил огромные гонорары, чтобы гарантировать, что их никогда не будет. К сожалению, я не могу подкупить Интерпол, только людей, которые отчитываются перед ними. — Итак, чем я могу вам помочь? — я беру сигару и закуриваю её. — Вы присутствовали на поминальном обеде президента Деривичи, верно? Я хмурюсь. — Да. К сожалению, да. Похоже, в наши дни никто не находится в безопасности. Они смотрят друг на друга. — Вы заметили какую-нибудь подозрительную активность? — Нет. — Вы знаете что-нибудь о том, почему здание было эвакуировано? — Малком выхватывает блокнот. Я пожимаю плечами, попыхивая сигарой. — Я видел новости, кажется, там говорили что-то о какой-то биологической атаке, — я морщу лоб. — Могу я спросить, почему вы допрашиваете меня? — Стандартная процедура, — говорит Малком и делает пометку. — Что ж, мне очень жаль, но я не знаю, смогу ли чем-нибудь помочь. Я был несколько отвлечён своей невестой, — я изучаю их, оценивая, есть ли реакция. — Она довольно сногсшибательна. Они смотрят друг на друга и кивают, прежде чем встать. — Спасибо вам, мистер Коул. Если вы вспомните что-нибудь необычное, пожалуйста, дайте нам знать. — Конечно, — я встаю, чтобы проводить их. Когда мы подходим ко входу, Малком поворачивается ко мне лицом. — Могут быть дальнейшие расспросы, — говорит он. — Но уверен, что с этим не будет проблем? — Конечно, нет, — я улыбаюсь, и Игорь открывает дверь. Как только дверь закрывается, я врываюсь в свой кабинет, кипя от злости. Это не совпадение. Что-то здесь не так. Я расхаживаю перед камином, перебирая возможных предателей, когда появляется Игорь. — Босс, — говорит он, и я быстро поворачиваюсь к нему лицом. — Это серьёзно. — Думаешь, я этого не знаю, Игорь? — Итальянцы, Всадник… теперь Интерпол, никто никогда не выступал против вас подобным образом, — он переводит дыхание. — При всём моём уважении, вы упускаете из виду некоторые вещи. Я свирепо смотрю на него, мои ноздри раздуваются. — Эта женщина, она как будто овладевает вами. Вы убили двух своих людей. — Выйди, Игорь! — мой голос эхом разносится по комнате. — Я всего лишь пытаюсь выполнять свою работу, сэр, — говорит он, выходя из комнаты. Что я наделал? Я потерялся в игре в кошки-мышки, поглощённый животным магнетизмом, который исходит от неё. Если бы она была любым другим человеком, я бы убил её. Никаких вопросов. Без колебаний, но вместо этого я убиваю ради неё. Я привёл Себастьяна сюда. Я ввязался в глупые войны картелей, чтобы успокоить её — осмелюсь сказать, завоевать её расположение. Волна гнева проходит сквозь меня. Я испытываю отвращение к самому себе. Я могу сочувствовать ей, и, хотя она может быть сильной сама по себе, она только ослабляет меня. Я сказал, что буду преследовать её, как тьма преследует свет, но в этом и заключается дилемма, когда тьма ловит свет. Она поглощает его.