Она ждёт, пока он перестанет кричать, и вынимает полотенце у него изо рта. — Ну? — спрашивает она. Он сжимает челюсти, и, клянусь, её улыбка становится шире. Он ничего не говорит, и тогда отлетают два других пальца. Камилла хлопает его по щеке. — Никаких обмороков. Она выдёргивает полотенце у него изо рта и пересекает маленькую комнату, поднимая канистру с бензином, стоящую у моих ног. Мой телефон жужжит в кармане, и я быстро отключаю его, наблюдая, как кровь расползается по ковру. Какая-то часть меня хочет выхватить нож у Камиллы и нарезать его кубиками, как настоящий шеф-повар, но я подавляю это желание. — Последний шанс, прежде чем произойдёт действительно непоправимый ущерб, — говорит она, но Педро молчит. — Тогда ладно, — она открывает канистру и макает полотенце, лежащее у него на коленях. Затем она снимает огнетушитель со стены у двери и достаёт из кармана зажигалку. — Я могу убрать его в любое время. Помни об этом, — она щелкает кремнём, наблюдая за пляской огня, прежде чем прикоснуться им к полотенцу. Пламя пожирает материал за считанные секунды, облизывая торс Педро. И крики, о, эти крики очень похожи на успокаивающее звучание квартета. Гладкие. Устойчивые. Великолепные. — Остановись! — наконец кричит он. — Прекрати. Стоп. Остановись! Камилла стоит перед ним, как ангел ярости. Пламя отражается в её бирюзовых глазах, окутывая её тёплым сиянием. — Назови мне грёбаное имя! — кричит она совершенно безжалостно. — Марио Лука, — кричит он. — Спасибо. Она нажимает на огнетушитель, покрывая пламя белой пеной. Педро опускается на сиденье, с его губ срывается вздох облегчения, когда Камилла гладит его по щеке. — Пожалуйста, сделай это быстро, — шепчет он. — Я ничто, если не верна своему слову. Я не убью тебя, — она поворачивается, направляясь ко мне, но останавливается, прежде чем пройти мимо. — Хотя… Я так ненавижу, когда люди умирают страшной смертью, — глаза Камиллы встречаются с моими. — А тебя послали сюда, чтобы разрушить дом Ронана Коула, такие вещи имеют ужасные последствия. Мои мышцы напрягаются. Адреналин разливается по моим венам, и я медленно поворачиваюсь, чтобы посмотреть на Педро. Его глаза расширяются, и он сглатывает, ёрзая на своём месте. Камилла бросает нож мне на колени, прежде чем пересечь комнату, освобождая мне место. Я не должен опускаться до убийства человека в грязном номере мотеля. Однако утончённость будет утрачена — я оглядываюсь по сторонам, моя кровь кипит добела под поверхностью — в такой банальной обстановке есть определённая грубая красота. Смеясь, я хватаюсь за лезвие и поднимаюсь на ноги, не сводя взгляда с Педро. — В том доме у меня были картины времён династии Мин, Ренуар, Моне, — говорю я, присаживаясь на корточки рядом с ним и проводя острым кончиком лезвия по его руке. — Но ты бы не понял ценности искусства, не так ли? — я ухмыляюсь. — Я могу научить тебя, Педро, — я подношу нож к его всё ещё тлеющей груди, отрывая кусочки полотенца, впившиеся в плоть. — Я могу научить тебя искусству. Я рисую большой квадрат у него на животе. Шум его криков и тяжёлого дыхания создавал нездоровую симфонию. — Видишь ли, Моне проявлял большую осторожность в каждом, — я провожу ещё одну линию, — крошечном, — и ещё одну, — штрихе. Мужчина корчится подо мной, что ещё больше затрудняет создание идеальной копии моста Чарнинг-Хаус, который он отправил в пламя. К тому времени, как я заканчиваю, кровь покрывает мои руки, рубашку и брюки. Я вытираю пот, стекающий по моему лбу, металлический привкус в воздухе заставляет моё сердце биться быстрее. Сделав шаг назад, я восхищаюсь своей работой. — Видишь ли, Педро, важна каждая деталь. Искусство — это выражение любви, гнева, неистовства, — мои ноздри раздуваются, и я бросаю взгляд на Камиллу. Она отталкивается от стены и встаёт передо мной. — Кто бы мог подумать, что ты такой талантливый, — говорит она, проводя рукой по моей шее сзади и прижимаясь своими губами к моим. — Мне нравится смотреть, как ты теряешь контроль, — шепчет она мне в губы. Всё ещё сжимая в руке нож, я хватаю её за волосы и оттаскиваю через всю комнату. Я не могу отдышаться, внутри меня, как вулкан, бурлит растущая потребность. Растёт. Растёт. Растёт до тех пор, пока… Я просовываю окровавленный нож под свитер Камиллы и разрезаю его, отрывая от её тела. В исступлении мы срываем друг с друга одежду, в то время как Педро умирает рядом с нами. В тот момент, когда она обнажена, я врезаюсь в неё, сжимая и не отпуская, как будто никак не могу подобраться к ней достаточно близко. А я и не могу. Камилла — это жизненная сущность сама по себе, то, что мне нужно, чтобы выжить, почувствовать себя человеком. Её ногти царапают мои лопатки, впиваясь в кожу, прежде чем я кусаю её за шею. — Ронан, — стонет она моё имя, откидываясь спиной от стены, в то время как её бедра прижимаются к моим, как у одержимой. — Оседлай меня, маленькая кошечка, — шепчу я, прежде чем оторвать её от стены и бросить на кровать. Я ложусь на спину, прежде чем схватить её и затащить на себя. Она берёт мои руки, проводя ими по своему телу, оставляя кровавый след. То, как её губы приоткрываются при каждом соблазнительном стоне, то, как её груди подпрыгивают в такт последним вздохам Педро… это самая совершенная форма искусства, с которой я когда-либо сталкивался. Её щеки розовеют, и она замирает на мне, тяжело дыша, трахая меня снова и снова. Как по команде, мои мышцы напрягаются, и волна жара захлёстывает меня, как яростный прилив. Я хватаю её за бёдра, прижимая к себе, когда кончаю. Когда она падает на меня сверху, я вижу Педро с запрокинутой головой, безжизненно сидящего на кресле. И, похоже, когда мы с ней достигли вершины наслаждения, он подошёл к концу своей жизни. Должно быть, это увертюра, которой мог бы гордиться даже Бетховен. Глава 26 КАМИЛЛА Я устраиваюсь на заднем сиденье машины, застёгивая пиджак Ронана, чтобы не демонстрировать свою обнажённую грудь. Ронан забирается внутрь, его рубашка забрызгана кровью, как у каннибала, но каким-то образом он всё равно выглядит совершенно изысканно. Ронан смотрит прямо перед собой, и машина мгновенно наполняется потрескивающим напряжением. Я знаю, что меня ждёт. Борис уезжает из грязного отеля, оставляя тело Педро местным правоохранительным органам и, в свою очередь, Всаднику для обнаружения. Ронан напрягается рядом со мной, из его горла вырывается низкий стон. Он уставился в свой телефон, мышцы на его челюсти напряглись. Когда он поднимает глаза, чтобы посмотреть на меня, в них бушует тот самый слишком знакомый огонь. — Ты скрывала от меня информацию, — говорит он сквозь стиснутые зубы. — Я просто придержала её до подходящего момента, — говорю я. У него едва заметно дёргаются губы. — Думала, что, поскольку это была информация, предоставленная мне моим братом из мелкого картеля, тебя бы она не заинтересовала, — я осматриваю свои ногти, счищая засохшую кровь с кутикулы. — Марио Лука… — А что с ним? Недоверчивый смешок срывается с его губ. — Его банк только что получил платёж… — он что-то печатает на экране, гнев исходит от него, как ядерное устройство. — За ракету. Ракету, которую я не продавал, — его пристальный взгляд перемещается на меня, пригвоздив к месту. — Ракету, информацию о которых ты предоставила моему врагу! О, он может идти к чёрту. — Знаешь, чем больше времени я провожу с тобой, тем меньше жалею об этом, — огрызаюсь я. Его окутывает туман, как будто Ронан находится где-то в другом месте. Он откидывается на спинку сиденья и закидывает одну ногу на колено. Его грудь неровно поднимается и опускается, когда он проводит рукой по своей щетине. Я ожидаю, что в любой момент он сорвётся. Машина мчится по городу, автомобилисты проносятся мимо окон, не подозревая о надвигающемся апокалипсисе внутри этой машины. Без предупреждения он прижимает меня к сиденью за горло. — Ты отдала им десять лет работы! — он тяжело дышит, с трудом подбирая слова. Я чувствую, как кончик ножа вонзается мне под подбородок, когда он ещё сильнее откидывает мою голову назад, обнажая моё горло, чтобы у меня пошла кровь. — Я не могу тебе доверять. Лезвие впивается мне в кожу, и я стискиваю зубы. — Потому что думаешь, что я предала тебя? Нет, Ронан. В то время я предприняла шаг против своего врага, — я поднимаю руку, обхватываю его подбородок и заставляю посмотреть на меня, чтобы увидеть сквозь его слепую ярость. — Ты бы сделал то же самое. — Дело не во мне, — его ноздри раздуваются. — Это касается тебя. Я издаю негромкий смешок. — Ах, всё это всегда касается тебя, Ронан. Тогда я тебя не любила. Его глаза закрываются, и нож глубже вонзается в мою кожу, укол страха заставляет моё сердце биться чуть сильнее. — Я проигрываю, — говорит он так тихо, что я едва ли уверена в том, что он сказал. — Я должен был убить тебя, когда забрал тебя. — Мы не проигрываем. Нож падает мне на колени, и он хватает меня за лицо, проводя большими пальцами по моей челюсти. — Ты делаешь меня слабым, а человек с сердцем никогда не выиграет войну. — Только если ты влюбишься в слабую женщину. Ты обещал мне, что мир сгорит у наших ног. Позволь мне помочь тебе, — шепчу я. — Не давай мне ещё одной причины не доверять тебе. — Не отгораживайся от меня, и я ничего не буду от тебя скрывать. Мы можем сделать это вместе или по отдельности, Ронан, но я замешана в этом так же сильно, как и ты. Я более чем способна вести войну в одиночку, — я приподнимаю бровь. — Но я бы предпочла стоять рядом с дьяволом, пока делаю это. У него звонит телефон, и он откидывается на спинку сиденья, говоря по-русски. Я смотрю в окно, поднося пальцы к тонкой струйке крови на шее. Снаружи машины раздаётся низкий, гудящий звук, навязчивое эхо, которое, кажется, пронизывает всё вокруг. — Что это, чёрт возьми, такое? — спрашиваю я, поворачиваясь лицом к Ронану. — Сирена воздушной тревоги, — говорит он так, как будто это вообще не имеет значения. Я смотрю на него ещё мгновение. — О, и всё? — я машу рукой в воздухе, и он снова переключает своё внимание на телефон. Я хлопаю его по бедру. — Ронан! — Борис, — говорит Ронан, всё ещё уставившись в свой телефон. — Пожалуйста, притормози на углу Пятой и Семнадцатой. Пронзительный вой продолжается, и люди бегут по улице, как крысы, спасающиеся от наводнения. — Это всего лишь тренировка, верно? — Я в это не верю, — ухмыляется он. Он ухмыляется!! Мой телефон звонит. Я достаю его из кармана, бросая взгляд на экран. Появляется текст, весь написанный на русском языке. — Что здесь написано? — я сую телефон ему в лицо.