Я не могу вспомнить, когда в последний раз я был так зол на кого-либо. София, похоже, не понимает, на какой хрупкой ниточке висит ее жизнь, что я единственный, кто сохраняет эту тему нетронутой, и как сильно Дон Росси хотел бы получить повод прекратить всю эту дорогостоящую возню и просто убить ее. Пуля дешевле обручального кольца. А развод будет стоить ей жизни. Это было последнее, что он сказал мне на той встрече, когда я солгал ему о девственности Софии. И теперь мне блядь все надоело. Я провел последнюю неделю, спасая ее, защищая ее, лгал ради нее и шел на брак, которого я для себя не хочу, а теперь она так запутала меня, что я даже не могу нормально потрахаться, чтобы развеяться. Мои яйца и мой мозг кипят от разочарования, и сейчас мне приходится иметь дело с ее исчезновением посреди нашего гребаного предсвадебного ужина, на котором присутствуют все члены моей семьи и семьи Дона Росси, члены самого высокого ранга, что приводит к вопросам о том, куда подевалась моя прекрасная будущая жена, которая ставит меня в неловкое положение перед всеми. Терпение лопнуло. Сегодня вечером она собирается научиться, как себя вести, понять наконец, как настоящая жена мафиози ведет себя на публике, и в какой опасности она на самом деле находится. София не произносит ни слова за всю обратную дорогу до моей квартиры. Она остается в дальнем конце лимузина, обхватив себя руками, и, честно говоря, мне все равно. Я пытался дать ей пространство, я пытался максимально потакать ее эмоциям, и теперь ей нужно понять, раз и навсегда, что всему, что она знала раньше, пришел конец. От этого зависит ее жизнь. И я не могу допустить, чтобы Дон поверил, что я не могу контролировать свою жену. — Вон. — Холодно говорю я, как только машина заезжает на парковку. Я даже не жду, пока мой водитель обойдет машину и откроет дверь. Я открываю ее сам, ожидая, пока София посмотрит на меня снизу вверх с намеком на вызов в ее прекрасных темных глазах. — Лука я… — Вон отсюда! — Я чувствую, как нить моего контроля начинает ослабевать. Она выбирается из машины, слегка побледнев, пока ждет, когда я направлюсь к лифту. Вопреки тому, во что, я уверен, она верит, мне не нравится повышать голос. Мне не нравится мысль о том, что моя жена боится меня. Честно говоря, я не уверен, какие эмоции я хотел бы, чтобы она испытывала по отношению ко мне, возможно, двойственное повиновение. Если бы мы могли добраться до этого к концу вечера, у меня было бы искушение начать петь припев "аллилуйя". Подъем на лифте тоже проходит в тишине. София не произносит ни единого слова, пока мы не заходим в пентхаус и в гостиной мягко не зажигается свет. — Ты обещал, — обвиняющим тоном говорит она. Я скрещиваю руки на груди, глядя на нее с остатками своего терпения. — Что именно обещал, София? — Ты обещал больше не поднимать на меня руку! — Она прикусывает нижнюю губу, ее глаза расширяются. — Ты солгал мне. — Ты обещала не пытаться убежать. Не уходить. Повиноваться мне… — Я никогда не обещала повиновение! — Что ж, ты собираешься сделать это сегодня вечером. Ты узнаешь, София, что здесь все под контролем у меня. Не у тебя. Она смотрит на меня, в ее глазах все еще горит тот огонь, который я начинаю так хорошо узнавать. Это заводит меня больше, чем я хочу признать. — Ты собираешься дойти до спальни пешком сама или мне придется нести тебя на руках? Ее глаза становятся еще шире на ее нежном лице. — Ты обещал… — выпаливает она, и я холодно улыбаюсь ей. — Ты уже нарушила часть своего соглашения, София. И не утруждай себя повторением того, что ты не убегала. Возможно, ты этого не планировала, и, возможно, ты даже не хотела, но какая-то часть тебя все же пыталась убежать. — Я была напугана, и… — Мне все равно. — Мой голос звучит настолько ровно и бесцветно, насколько я могу. — И я задал тебе вопрос. Последнее, чего я хочу, это чтобы она увидела, как она влияет на меня. Как сильно я хочу ее прямо сейчас, как нелепо, глупо возбуждает ее неповиновение. Последняя гребаная вещь в мире, которая мне сейчас нужна, это чтобы София знала, что у нее есть такое преимущество. — Я не пойду в твою спальню. — Она проглатывает каждое слово, как будто это отдельное предложение, пристально глядя на меня, несмотря на ее очевидную неуверенность в том, что произойдет дальше. Я холодно улыбаюсь ей. — Не волнуйся. Тебе не придется. Она моргает, глядя на меня, как будто не совсем уверена, что я имею в виду, и прежде чем она успевает открыть рот, чтобы выпалить в мой адрес какое-то другое утверждение, я пересекаю пространство между нами, отбрасывая всякую сдержанность на ветер. Я тянусь к моей прекрасной, упрямой, безрассудной, приводящей в бешенство невесте, хватаю ее за плечи, притягиваю к себе и целую со всей силой и страстью, которые я не смогу вложить в завтрашний поцелуй у алтаря. И Боже, это так чертовски приятно. Ее тело прижимается к моему всего на мгновение, прежде чем у ее мыслей появляется шанс наверстать упущенное, и ее губы такие мягкие. Они погружаются в мои, полные и теплые, и в тот момент, когда я прижимаю ее к себе, мой член становится чертовски твердым, моя эрекция бушует в пределах моего костюма, пока я борюсь с желанием взять ее прямо здесь и сейчас. Моя рука скользит вверх по ее волосам, выдергивая шпильки, которые удерживают их наверху, и ее теперь уже темные локоны рассыпаются вокруг ее лица в виде копны мягких надушенных волос, которые заставляют меня застонать у ее рта, когда я чувствую, как они выскальзывают у меня из пальцев. Я провожу языком по ее губам, приоткрывая ее рот, когда хватаюсь за ее затылок, желая попробовать ее на вкус, почувствовать тепло ее языка напротив моего, вдохнуть ее… — Блядь! — Я дергаюсь назад, когда чувствую острую боль от того, что ее зубы снова впиваются в мою губу, и я смотрю на нее сверху вниз, кипя от сдерживаемого гнева и возбуждения. По крайней мере, она больше не дает мне пощечин. Но она смотрит на меня своими вызывающими глазами, почему-то более красивая, чем когда-либо, с губами, слегка припухшими и розовыми от моего поцелуя, с мягкими каштановыми волосами, разметавшимися по лицу, и в этот момент я не могу вспомнить, чтобы когда-либо хотел обладать чем-то большим. София моя. Моя жена. Моя невеста. Она блядь вся моя. Моя. Моя рука обнимает ее за талию, все еще прижимая ее к себе. Она не борется, но я чувствую, как она напряжена; от страха, или гнева, или желания, или, возможно, от всего вместе. — Ты обещал, — снова шипит она, и я смотрю на нее сверху вниз, мой рот кривится от удовольствия. — Я не собираюсь трахать тебя сегодня вечером, София. Твоя драгоценная девственность в безопасности. В конце концов, даже если бы я планировал воспользоваться этим, я бы не отказал себе в удовольствии сделать это в нашу первую брачную ночь. Я даже не собираюсь доставлять себе удовольствие раздевать тебя догола, чтобы до завтра посмотреть, что я купил. — Ты меня не купил! — Она извивается в моих руках, пытаясь ударить меня в грудь, но она слишком близко ко мне, чтобы это было эффективно. Ее кулаки едва ли делают больше, чем подпрыгивают на моих твердых, мускулистых грудных клетках, и я хихикаю глубоко в горле, наблюдая, как она извивается в моих объятиях. — О, но у меня это есть, София. И я не имею в виду это смехотворно дорогое кольцо на твоем пальце, или новую одежду стоимостью в тысячи долларов, висящую в твоей комнате, или шикарную вечеринку, которую устраивают завтра вечером в честь свадьбы, которой никто из нас на самом деле не хочет. Я подарил тебе твою жизнь. И все же у тебя есть абсолютная наглость поставить меня в неловкое положение перед всеми сегодня вечером! — Я не хотела… — Ее губы приоткрываются, и я ничего так не хочу, как снова поцеловать их. — Ты должна иметь в виду все, что делаешь в этой жизни, София. Здесь нет места ошибкам, нет места для того, чтобы просто не подумать. — Я ни о чем из этого не просила! — Я тоже. — Я смотрю на нее сверху вниз, моя собственная грудь вздымается от разочарования. Я наклоняюсь, моя рука скользит по ее талии и вниз по бедру, запутываясь там в кружевах ее платья. — Ты можешь сколько угодно доказывать, что ты мне не принадлежишь, София, но все, что для этого потребуется, это один телефонный звонок, и ты будешь мертва, даже если сбежишь. Ты проведешь свои последние несколько дней, оглядываясь через плечо, пока, наконец, не прилетит пуля. Ты закончишь свою жизнь в холодном мокром переулке, или у себя на кухне, или, может быть, в этой самой гостиной, если дон Росси не будет терпелив. Моя рука проскальзывает под ткань ее платья, и впервые я чувствую теплую гладкость ее бедра, упругую шелковистость ее кожи. Она тихо ахает, и я чувствую, как мой член пульсирует от потребности даже при этом крошечном намеке на желание. — Какая-то часть тебя знает это, София. Твое тело знает это, даже если ты продолжаешь это отрицать. Я провожу кончиками пальцев по внутренней стороне ее бедра, подавляя стон от жара, который я чувствую там, разливающегося по моей руке. — И к концу сегодняшнего вечера сомнений не останется. — Что ты имеешь в виду? Ее голос, едва слышный шепот, вьющийся в воздухе между нами, как дым. — Я имею в виду вот что, София. — Моя рука скользит вверх по внутренней стороне ее бедра, ощущая его мягкий изгиб, который умещается в моей ладони. Ее тело прижимается ко мне, когда мои пальцы касаются шелка ее трусиков, и моя рука сжимается вокруг них. Я чувствую, какая она влажная даже через ткань. — Ты хочешь меня. Ты говоришь мне, что ты мне не принадлежишь, что ты ничего этого не хочешь, но это говорит о другой истории. Что я найду, если просуну сюда пальцы, хм? — Я провожу кончиками пальцев по промежутку между ее бедрами, и, к моему восторгу, она издает тихий звук, который почти похож на хныканье. Я такой чертовски твердый, что это причиняет боль. Но сегодня дело не в том, что мне нужно кончить, или в том, как сильно я хочу погрузиться в тепло, которое прямо сейчас обжигает мои пальцы. Дело также не в том, чтобы доставить Софии удовольствие. Речь идет о том, чтобы заставить ее понять свою новую реальность и свое место в ней. — Ничего, — шепчет она, извиваясь в моих объятиях. — Лука, пожалуйста… — Пожалуйста, что? — Я улыбаюсь ей сверху вниз. Я чувствую биение ее сердца у своей груди, трепещущее, как птица в клетке. Я немного повышаю голос, подражая ее хриплому тону. — Пожалуйста, Лука, засунь свои пальцы мне в трусики? Пожалуйста, Лука, я такая мокрая, мне нужно кончить? — Нет! — Ее лицо заливается ярким румянцем, но мои пальцы уже у края, проскальзывая под шелк. — Это не то, что я имею в виду, Лука, пожалуйста, я… — Она задыхается, когда я провожу по складке ее внутренней стороны бедра, приближаясь к этой мягкой, влажной плоти, к которой я жажду прикоснуться. — Никто никогда… — Я знаю, — бормочу я, мой голос понижается на октаву, хриплый от желания. — Я знаю, насколько ты неопытна, София. Как я буду первым, кто прикоснется к тебе во всех отношениях. Это только усиливает мое желание обладать тобой еще больше, показать тебе, как всецело ты будешь принадлежать мне, как только сдашься. — Я не буду… — Нет? — Мои пальцы скользят по мягким внешним складочкам ее киски, и я чувствую, как она дрожит в моих объятиях. — Ты такая влажная, что я чувствую это и здесь тоже. И здесь… София вскрикивает от шока и удивления, когда я просовываю пальцы между ее складочек, и мне приходится стиснуть зубы от шока вожделения, который пробегает по моему телу при ощущении ее влажного тепла, когда мой член напрягается под моими штанами. Я не могу удержаться от того, чтобы прижать его к ее бедру, волна удовлетворения наполняет меня, когда я вижу, как ее глаза расширяются, когда она ощущает его толстый выступ. — Однажды ты будешь умолять меня об этом, — рычу я на нее сверху вниз, мои пальцы скользят вверх по скользкому теплу между ее ног, пока я не нахожу ее маленький, пульсирующий клитор. — Ты будешь умолять о моем члене, а не о моих пальцах. Но сегодня ты будешь умолять меня о чем-то другом. — Что? Я… Я отдергиваю от нее пальцы, разворачивая ее. Одним быстрым движением я толкаю ее вперед через край кожаного дивана, ее руки вытягиваются, чтобы удержаться, когда я перегибаю ее через подлокотник. Она сразу начинает извиваться, но я держу руку на ее пояснице, удерживая ее на месте, пока задираю юбку ее платья. — Ты сказал, что не собираешься … — Ее пальцы царапают кожу, пытаясь приподняться, но я прижимаю ее. — Я сказал, что не собираюсь трахать тебя, и я это имел в виду. Мне требуется всего секунда, чтобы спустить ее трусики с бедер, и вида Софии, склонившейся над моим диваном, шелковой ткани, обернутой вокруг ее бедер, когда ее голая задница и мягкие пухлые губки ее киски впервые обнажаются передо мной, достаточно, чтобы я почувствовал, что могу вообще потерять контроль. — Лука! — Лежи спокойно, или я тебя свяжу, — предупреждаю я ее. Я протягиваю правую руку, левой все еще прижимая ее к себе юбкой ее платья, зажатой в кулаке, и провожу пальцем по складке между ее бедер, влажно поблескивающей от возбуждения. — Есть так много вещей, которые я мог бы сделать с тобой, которые не связаны с моим членом, София. Вместо этого здесь мог бы быть мой язык, пробующий тебя на вкус, облизывающий тебя, пока ты не будешь извиваться, умолять и стонать, дразнящий тебя, пока ты не отчаешься кончить. Ты знаешь, сколько раз я могу довести женщину до оргазма своим языком, София? Она молча качает головой, отказываясь поворачиваться и смотреть на меня. — Я сбился со счета. — Я провожу пальцем вниз. — Однако я мог бы заставить тебя кончать, София, снова и снова. Я мог бы оставить тебя бездыханной и измученной еще до того, как мой член окажется внутри тебя. И к тому времени, когда я был бы готов трахнуть тебя, ты бы умоляла об этом. — Никогда, — шепчет она. — Я никогда ни о чем не буду тебя умолять.