Похоже, Камилла и Адрианна правы. Каждый раз, когда поднимается тема Элиаса, она замыкается. Я киваю в ответ, и мы вместе погружаемся в тишину, ожидая прибытия водителя Натальи. Зал пустеет, когда студенты уезжают, в основном с водителями, хотя я видела несколько родителей, приехавших за своими детьми. Кто-то в этой школе шантажирует Оака из-за наших отношений, и тот факт, что я остаюсь в Академии на зимние каникулы, только усугубит проблему. Оак уверяет меня, что может это исправить, но я не уверена. Кажется немного глупым, что я остаюсь здесь. Возможно, мне следовало принять приглашение Натальи провести Рождество в Бостоне. Однако сейчас уже слишком поздно. У Натальи звонит телефон, и она встает. — Он здесь. Проводишь меня? — Спрашивает она. Я улыбаюсь и киваю. — Конечно. Следовало ожидать, что тебе понадобится помощь с сумками. — Из трех девушек у нее больше всего багажа для двухнедельного перерыва. — Я никогда не видела, чтобы кто-то брал с собой столько вещей на две недели. Она пожимает плечами. — Я не знаю, какие мероприятия буду посещать, пока буду дома, поэтому мне пришлось собрать вещи на все случаи жизни. Я смеюсь, надевая рюкзак на плечо и берясь за ручку одного из ее тяжелых чемоданов, оставляя ее хвататься за два других. — Показывай дорогу. Я провожаю Наталью до ее водителя, пока последние несколько студентов садятся в машины. Водитель быстро забирает у нас сумки и кладет их в багажник. Наталья поворачивается ко мне. — Серьезно. Если тебе станет скучно, позвони мне и приезжай в Бостон. Я киваю. — Обещаю, — говорю я, несмотря на то, что знаю, что этого никогда не произойдет. — Хорошо, теперь еще раз обнимашки. Она обхватывает меня руками и выжимает из меня всю жизнь, после чего поворачивается и забирается на заднее сиденье черного лимузина. Я стою и отмахиваюсь от нее, чувствуя, как по позвоночнику пробегает волна возбуждения при мысли о том, чтобы позже отправиться в коттедж Оака. Мы оба согласились, что безопаснее подождать до ночи, чтобы убедиться, что все ученики разъехались. Я поворачиваюсь, собираясь вернуться в здание, но на моем пути стоит Дмитрий. Его нос все еще выглядит ужасно после того, как Оак практически сломал его. — Дмитрий, что ты… — Я слышал, ты остаешься здесь на каникулы. Это правда? — Спрашивает он, приподнимая бровь. Я киваю в ответ. — Да, мои родители не хотят, чтобы я возвращалась домой. Он придвигается ко мне вплотную, ухмыляясь. — Почему бы тебе не поехать ко мне? Я содрогаюсь от этой мысли, вспоминая, как он прикасался ко мне против моего согласия на вечеринке в руинах. — Только через мой труп. Его глаза вспыхивают, но он ухмыляется мне. — Ты можешь отрицать это сколько угодно, но я видел, как ты смотришь на меня. — Его голос понижается, и он подходит еще ближе. — Я знаю, что в глубине души ты — маленькая грязная шлюха. Я выпрямляюсь и влепляю ему пощечину, которая оглушает его. Позади нас останавливается машина, и выходит водитель. — Это твои сумки, Дмитрий? Дмитрий выглядит раздраженным из-за того, что его прервали, кулаки сжаты, как будто он собирался ударить меня. Я отхожу от него. — Отличных тебе каникул, придурок, — говорю, шагая обратно в школу. Он что-то бормочет в ответ, но мне все равно, что. Наступили зимние каникулы, и я собираюсь провести две блаженные недели с Оаком. И даже Дмитрий Яков не сможет меня расстроить. Глава 29 Оак Ева сидит в моей гостиной, подогнув под себя ноги, и читает книгу. Сегодня канун Рождества, и я с удивлением отмечаю, что её родители ни разу не поинтересовались, где она находится. Она не получила от них ни одного сообщения или телефонного звонка. Мои инстинкты были верны с самого начала. Ева — такая же жертва жестокости своих родителей, как и я, поэтому можно лишь надеяться, что она поймет, когда я расскажу ей правду, но это может подождать до Рождества. Я тяжело сглатываю, понимая, что еще никогда не чувствовал себя так непринужденно с другим человеком. С Евой каждое взаимодействие происходит так естественно, без каких-либо усилий. Заметив меня, она кладет закладку в книгу, которую читала, откладывает ее на журнальный столик и смотрит на меня. — Есть новости? Я нервно сглатываю, зная, что тайна шантажиста разъедает ее изнутри. К сожалению, тот, кто отправил сообщение, не идиот. Они использовали одноразовый телефон, и контакт Эйнсли все еще пытается разыскать владельца. Он уверяет меня, что все возможно, но на это уйдет пара недель. — Пока нет. Сейчас Рождество, и я не жду от него вестей до Нового года. Ева вздыхает. — Может от человека, который тебя шантажирует? Я качаю головой. — Нет, я сделал первоначальный взнос. Уверен, они будут хранить молчание до начала следующего семестра. Ева слегка расслабляется, но склоняет голову. — Это все моя вина. Если бы я послушала тебя и отказала Дмитрию, возможно… — Это не твоя вина. — Я сажусь рядом с ней на диван, обнимая ее за плечи. — Виноват тот мудак, который нас фотографировал. Она кладет голову мне на грудь, и прижимается ко мне, обхватив руками мою шею. — Я так рада, что я здесь с тобой на зимних каникулах. Я улыбаюсь, думая о том же. — Чем ты хочешь заняться сегодня вечером? — спрашиваю её. Она садится ровнее и заглядывает мне в глаза. — Я не знаю. Что ты обычно делаешь в канун Рождества? — Честно говоря, ничего, — говорю я, пожимая плечами. — Никогда не любил Рождество. Она хмурится. — Что случилось с твоей семьей? Я тяжело сглатываю, понимая, что не могу ответить на этот вопрос. С моей семьей ничего не случилось, и когда я сказал ей, что они погибли, это была ложь. Насколько мне известно, все они счастливо живут по ту сторону Атлантики, в Неаполе, калеча, убивая и создавая империю на крови и душевной боли. Я усердно работал, чтобы избавиться от итальянского акцента и как можно лучше вписаться в американское общество. — Не хочу сейчас зацикливаться на этом. — Я улыбаюсь и сжимаю ее бедро. — Как насчет того, чтобы я приготовил пиццу, и мы могли бы посмотреть кино? Ева наклоняет голову набок. — Ты собираешься готовить пиццу с нуля? Я улыбаюсь. — Я достал из морозилки немного теста, которое испек ранее. Так что да.