— Разве нет? — Нет, у него не было причин причинять нам вред, если только мы не угрожали ему. Остаток пути к коттеджу мы проходим в молчании. Я вздрагиваю, когда вижу дым, поднимающийся из трубы, тоскуя по теплу огня. — Как же холодно, — говорю, ускоряя шаги по направлению к коттеджу. Он тоже ускоряется, вставляет ключ в дверь и открывает ее для меня. Я вздрагиваю в тот момент, когда теплый воздух касается меня. — Я скажу тебе, что мне нужно прямо сейчас. — Что же это? — Горячее какао. Хочешь немного? — Я иду на кухню. Он кивает в ответ. Я достаю молоко и подогреваю его на плите, прежде чем добавить какао и сахар. Оак смотрит на меня странным взглядом. — Не мог бы ты найти мне две кружки? — Спрашиваю, снимая кастрюлю с плиты. Оак встает и, взяв две кружки, ставит их на стойку. — Давай я, — говорит он, забирая кастрюлю у меня из рук и разливая содержимое в кружки. Он также включает духовку и, взяв со стойки огромную индейку, кладет ее в центр. — Возможно, я взял слишком большую индейку для двоих. — Он пожимает плечами. — У них не было ничего поменьше. Я передаю ему кружку, в которую добавила сливки и шоколадную крошку. — Спасибо, — говорит он, садится на табурет и усаживает меня к себе на колени. Он утыкается носом в мой затылок, глубоко вдыхая. — Я думаю, что это уже лучшее Рождество, которое у меня было за последние годы. — Я тоже, — говорю. Потягивая горячий шоколад и наслаждаясь теплом его тела, прижатого к моему, я чувствую, как боль возвращается глубоко в груди. Чувство защищенности, а, главное, чувство принадлежности, которое он мне дает, — это то, чего я жаждала всю свою жизнь. Оак дает мне все. Хотела бы я, чтобы весь остальной мир исчез, оставив нас наедине в этой фантазии навсегда.  — Я наелась, — говорю я, откладывая нож и вилку и откидываясь на спинку стула. Оак посмеивается. — На следующей неделе мы будем есть много индейки. Я морщу нос. — Не уверена, что смогу переваривать это еще целый год, — говорю, глядя на еду, которую мы только что съели. Он качает головой и встает, убирая посуду со стола, чтобы поставить ее в мойку. Я помогаю, собирая остатки и относя их к дальней стойке. — Где ты хранишь посуду Tupperware? — спрашиваю я. Он указывает на ящик справа от меня, и я выдвигаю его, выуживаю и складываю остатки, чтобы спрятать в холодильник. Как только мы всё убираем, он смотрит на меня со слишком знакомым голодным выражением лица. — О чем ты думаешь? — Я спрашиваю. Он подходит ко мне, сокращая расстояние между нами. — Я думаю, что этот день был идеальным, но есть один способ сделать его еще лучше. Воздух покидает мои легкие, когда он прижимает меня к своей твердой, мускулистой груди. — Как? — спрашиваю я. Он наклоняется и шепчет мне на ухо. — Если ты позволишь мне растянуть твою маленькую попку своим членом. Мои бедра сжимаются при этой мысли, заставляя меня вцепиться в его руки для поддержки. — Ты разорвал бы меня на части, — выдыхаю я, сбитая с толку, почему мои соски твердеют в тот момент, когда я говорю это. — Я бы никогда не причинил тебе боль. — Он проводит руками по моей спине, посылая потребность прямо в сердцевину. — Но если ты не готова, я пойму. — Нет, я готова, — говорю, удивляя саму себя. — Я хочу, чтобы ты сделал это. Оак рычит, хватая меня за волосы и оттягивая за шею назад. Его губы опускаются на мое обнаженное горло, когда он покусывает мой пульс, заставляя его биться сильнее. — Иди в спальню и разденься для меня, — бормочет он, кусая мою ключицу так, что становится больно. — Опустись на четвереньки и жди на кровати. Я смотрю ему в глаза. — Да, сэр, — отвечаю я, и поворачиваюсь, чтобы сделать то, что он сказал. Он шлепает меня по заднице, посылая жгучее желание прямо в мой центр. — Такая хорошая девочка, — мурлычет он мне вслед, вызывая во мне странное чувство гордости. Каждый раз, когда он хвалит меня, это сводит меня с ума, и он это знает. Я направляюсь в спальню и быстро снимаю брюки и блузку, бросая одежду на ближайший стул. Оказавшись полностью обнаженной, бросаю взгляд на кровать. Мне приходит в голову идея, но я не знаю, сколько у меня времени. Я быстро бегу в ванную и хватаю анальную пробку, которую Оак уже использовал на мне, и смазку, после чего возвращаюсь в спальню. Становлюсь в позу, и вставляю анальную пробку в свою попку. Покончив с этим, бросаю смазку на тумбочку и жду, чувствуя себя как никогда нуждающейся, с пробкой в заднице, и не зная, когда он войдет в эту дверь. Его мягкие шаги эхом разносятся по коттеджу, пока он приближается, заставляя мое сердце учащенно биться. Когда он подходит к двери, я слышу, как из его груди вырывается дикое рычание. — Я говорил тебе вставить эту пробку? — спрашивает он глубоким и хриплым голосом. Я оглядываюсь через плечо. — Нет, сэр, но я подумала, что это могло бы помочь для начала. Его глаза вспыхивают, и он подходит ко мне, хватает мои ягодицы и широко раздвигает их. Я задыхаюсь, когда он опускается на колени и всасывает клитор в рот, заставляя мои бедра дрожать. — Оак, — выдыхаю я его имя. Он стонет, скользя языком у меня между ног, пробуя меня на вкус. — Так чертовски сладко. Я сильнее прижимаюсь к нему, что вынуждает его схватить меня и удерживать на месте. — Не двигаться. — Его доминирующий тон заставляет меня дрожать от желания. Я не могу поверить, что собираюсь позволить ему трахнуть мою задницу. Это так грязно, так запретно, и все же это возбуждает меня сильнее, чем я когда-либо могла себе представить. Оак хватает меня за бедра, а затем тянет за пробку, осторожно вытаскивая ее. Я стону от внезапного ощущения пустоты. Оак вводит в меня три пальца, заполняя дырочку за считанные секунды. Растягивание жалит, так как они больше, чем анальная пробка, но я чувствую, как в животе разгорается глубокая боль, когда он вводит и выводит их, добавляя при этом больше смазки. — Эта маленькая жадная дырочка практически засасывает мои пальцы внутрь, — рычит он, выдавливая на нее еще больше смазки и добавляя четвертый палец. — Черт, — кричу я, и покачиваю бедрами, чтобы привыкнуть к ощущению того, что меня так широко растягивают. Возбуждение и смазка стекают по внутренней стороне моих бедер на кровать, создавая беспорядок. Оак двигает четырьмя пальцами, пока я не начинаю стонать и царапать простыни. А затем он убирает их, заставляя меня хныкать. — Думаю, ты готова, малышка. Я тяжело сглатываю, понимая, что он имеет в виду. — Ты уверен?