Как его найти? Анге не сомневалась, что никакой затаившийся враг к ней не подойдет. Ее дружба с Криди делала ее неподходящим кандидатом в заговорщики. А ведь иначе она была бы самым подходящим кандидатом – инженер, одиночка… Анге вошла в шлюзовой отсек, к которому был пристыкован один из корабельных челноков. Открыла контрольную панель, присела на корточки. Подключила планшет к разъемам. Каждый отсек корабля выдавал такое количество информации, что на центральные посты стекалась лишь значимая выборка. Все параметры можно было снять только на месте. Она выполняла рутинную работу, запуская тест за тестом, а мысли ее крутились вокруг неожиданно полученного задания. Если она – хороший кандидат для вербовки, то кто еще из экипажа годится? Отбросив саму себя, капитана Лерии и ее сестру (уж в ней бы капитан и без нее обнаружила агента), Анге получила одиннадцать человек. Лучше всех, конечно же, Анге знала Гане и Мар – инженеров из ее команды. Она провела с ними бок о бок четыре года, строя корабль, работая и отдыхая на космической верфи. Могли они быть агентами? Анге очень сомневалась. Да, она всегда была в стороне от других, но четыре года – это четыре года. Поневоле узнаешь любого. Мар часто ссорился с Криди, но это были рабочие ссоры, после которых они легко и быстро мирились, Криди уважал братьев как специалистов, и, Анге не сомневалась, те уважали его. Ссоры их были ссорами равных, в которых ничего не значило наличие хвоста и когтей. Анге решила вычеркнуть братьев из числа подозреваемых. Значит, осталось девять. Биологи Кери и Увари. Конечно, профессия биолога, тем более ксенобиолога, изучающего разные формы жизни, хорошее прикрытие для ненавистника кис. Но Анге была готова поклясться, что ни Кери, ни Увари не интересовались ничем, кроме тайны жизни. Они облазили все пять планет системы, где существовала жизнь. Они были в числе инициаторов постройки межзвездного корабля. Они даже семейной жизни толком не вели – вышли замуж, родили по паре детей и, бросив их на попечение мужей, отправились изучать чужую жизнь, куда более интересную для них, чем собственные отпрыски. Две немолодые женщины, фанатки знания – у них в голове просто не поместилась бы еще одна страсть, кроме науки. Анге решила оставить сестер в покое. Семь подозреваемых. Пилоты челноков, по совместительству – военные. Странная профессия из далекого прошлого, когда у людей были разные государства и те частенько воевали. Сейчас военные были чем-то вроде полиции, только для особых, серьезных случаев – они уничтожали крупные банды, наркоторговцев, террористов. Войны ушли в прошлое, но вот преступность, к сожалению, никуда не делась… Анге плохо знала этих молчаливых серьезных мужчин, проводящих время либо в тренажерном зале, либо за симуляторами пилотирования. Но армия наверняка отправила в межзвездную экспедицию своих лучших людей. Проверенных. И армия, в отличие от Анге, должна была знать о тайном обществе ненавистников кис. Так что и пилотов пришлось (с облегчением!) вычеркнуть. Осталось пятеро. Два астрофизика. Как ни странно, но они, увлеченные секретами строения звезд и развития Вселенной, были не такие фанатики науки, как сестры-биологи. Пожилые, но крепкие и веселые, совсем не оторванные от жизни – один занимал крупный пост во власти, был лоббистом от ученых-теоретиков, прославился тем, что сумел рассчитать идеальную стратегию дачи взяток депутатам, после чего выбил для астрофизиков и астрономов финансирование на порядок большее, чем раньше. Когда его расспрашивали, как ему это удалось, – со смехом сказал, что люди куда проще звезд. Нет, никак не мог этот весельчак и народный любимец, ведущий несколько популярных телевизионных передач, автор книг, пропагандирующих науку, быть заговорщиком. Да еще таким, кто готов уничтожить корабль! Он бы просто рассчитал, как добиться популярности своих взглядов среди людей. И брат его, верный соратник и помощник, не ввязался бы в такую глупость. Диал и Кван – вошедшие в экипаж в последний момент социолог и лингвист. Диал был не слишком-то знаменитым социологом, его взяли, скорее, в нагрузку к Квану – специалисту по древним языкам. Только теперь, узнав от капитана о странных сигналах от Соргоса, она поняла причину. Появились серьезные основания подозревать, что их экспедиция закончится контактом с иным разумом. И тут, конечно, нужен и специалист по разного рода культурам, и лингвист. Братья были не похожи, насколько вообще могут быть не похожи близнецы. Диал общителен и дружелюбен, но что-то в нем казалось Анге фальшивым, притворным. Кван погружен в себя, неразговорчив, но это ведь не преступление. Могли они – или кто-то из них – состоять в тайном обществе, ненавидящим друзей Человечества? Анге вынуждена была признать, что это возможно. Да и торопливое введение братьев в экипаж вряд ли позволило досконально их проверить. Анге решила, что Диал и Кван станут для нее подозреваемыми. Остался один человек – геолог Казвар. Годился он на роль агента? Возможно. Он одиночка на корабле, ему нечего терять, кроме своей жизни, если он замыслит террористический акт. Профессия геолога вряд ли располагает к неприязни к кисам, но… допустим, изучив всю систему, он и впрямь считает, что кисы заграбастали себе самую лучшую планету, богатую минералами и рудами… Анге засмеялась. Бред. Нелепое подозрение. Да и если уж честно, то Ласковая в плане минералов и руд ничего выдающегося собой не представляет, зато как раз Огненная и Ледянистая – рай для геолога. Но то, что Казвар одиночка, – подозрительно. Придется как-то проверить и его. Вот только как? Глава четвертая Мегер вошла на камбуз, привлеченная негромким и, надо признаться, вполне мелодичным пением. Io son sicuro che, Per ogni goccia Per ogni goccia che cadrà, Un nuovo fiore nascerà E su quel fiore una farfalla volerà… Пела, разумеется, Лючия, и это неожиданностью для Мегер не было – она узнала голос девушки. Куда удивительнее было то, что пела Лючия на итальянском, на котором при Мегер никогда не говорила. Еще более странным оказалось то, что, напевая песню, Лючия готовила лазанью – огромную, для всего экипажа, она занимала весь противень. И самым неожиданным оказалось присутствие на кухне Уолра – крот, надев исполинских размеров фартук, раскатывал тесто, тихонько подвывая-подпевая девушке. Надо сказать – очень мелодично подвывая. Можно было даже сказать, что они поют дуэтом. Io son sicuro che, In questa grande immensità Qualcuno pensa un poco a me Non mi scorderà… Лючия наконец-то увидела Мегер и замолчала, смутившись. – Вы чудесно поете, кадет, – сказала Мегер. – Продолжайте, прошу вас. Я вам не помешаю? Но Лючия явно была сконфужена настолько, что петь не продолжила. Только Уолр, хитро поглядывая на Мегер, продолжал мурлыкать мелодию. – О чем эта песня, Лючия? – спросила Мегер, ощущая редкое для себя чувство неловкости. – О любви, кажется, – сказала Лючия. – Я плохо знаю итальянский. Эту песню любила петь бабушка. Уолр перестал мурлыкать и запел: Sì, io lo so Tutta la vita sempre solo non sarò. Un giorno io saprò D’essere un piccolo pensiero Nella più grande immensità Del suo cielo.[6] – У вас получился чудесный дуэт, – сказала Мегер. – Так это о любви? – Не совсем, – отряхивая с лап муку, сказал крот. – Любовь, конечно, присутствует, поскольку итальянская песня без любви – что итальянская кухня без помидоров. Но в целом – об одиночестве. О том, что в бесконечности мира кто-то задумается обо мне, и я не останусь одинок. О том, что я стану лишь крошечной мыслью в безбрежном небе. – Очень поэтично, – сказала Мегер. – Я попросил любезнейшую Лючию приготовить что-нибудь итальянское, – продолжал Уолр. – Но только не спагетти. Спагетти слишком напоминает червей, а я хотел что-нибудь экзотическое. Мы сошлись на лазанье, только жаль, что в кладовой не нашлось свежей зелени, а кулинарный процессор выдает не слишком аппетитный шпинат. – Я немного расклеилась, – сказала Лючия, посмотрев на Мегер. Теперь Анна заметила, что глаза у девушки были припухлые от слез. – Извините. Как-то неожиданно все. И что мы в другой реальности, и что мы… что наших двойников… – К этому надо относиться как к философской проблеме, – жизнерадостно сказал Уолр. – Иначе и впрямь становится очень грустно. Но если мы понимаем, что это лишь одна из бесчисленных версий будущего, что мы здесь краткие гости, которые скоро вернутся домой, то становится легче. Правда, девочка? – Правда, – сказала Лючия. – Хочешь конфетку? – поинтересовался Уолр. Лючия рассмеялась и сказала: – Мне мама не разрешает брать конфетки у незнакомых! – Очень правильная мама, – согласился Уолр, разворачивая фантик и бросая конфету в рот. – Но я знакомый. Может, все-таки конфетку? – Фу, это ведь жучиный сок, я знаю, – поморщилась Лючия. Уолр разразился довольным ухающим смехом: – Это была шутка! Конфета из сладких корешков, вываренных в сиропе. Он помолчал, перекатывая конфету во рту. Потом вздохнул: – Хотя жучков из корешков не выбирают, это верно. И сироп делает медоносная тля… Ну что, тебе нужно еще тесто? Лючия кивнула. – Я пойду, – неловко сказала Мегер, выходя с камбуза. Зачем-то уточнила: – Посмотрю, как там мальчики. В коридоре она минуту постояла, размышляя. Мегер знала себе цену – и как пилоту, и как учителю. К сантиментам она склонна никогда не была, но о кадетах заботилась искренне. Тем более неприятно было понимать, что чужой опередил ее и позаботился о девочке, которая, похоже, была на грани нервного срыва. Собственные переживания и заботы Мегер не оправдывали, она все-таки была куратором, а не только пилотом. Вздохнув, Мегер отправилась на поиски Алекса. Психологическое состояние Тедди ее беспокоило в наименьшей мере: их юный системщик, по мнению Мегер, был самым здравомыслящим подростком на свете, от природы не способным на глупости. К сожалению, в этом вопросе Анна Мегер ошибалась.