Перед сдвигом Валентин, Гюнтер и Ксения прижали ко рту гигиенические пакеты, и это было очень разумным поступком. Внутри катера не было искусственной гравитации, и только приклеившиеся к коже пакеты не позволяли рвотным массам разлететься по кабине. И людей, и Третью-вовне трясла мелкая дрожь, желудок сводили судороги, на лице проступили капли пота. «Вырождение расстояния», единственный и любимый метод перемещения Ауран, всеми иными участниками Соглашения воспринимался как пытка. А учитывая, что максимальная дальность прыжка подобным образом не превышала восьми световых суток, путешествие к любой соседней звезде стало бы нестерпимой мукой. – Merde, – выругался Гюнтер, отнимая ото рта серый бумажный пакет. Тот хлопнул, закрываясь и сворачиваясь в тугой шарик. Отпустил, полюбовался, как пакет плавает в воздухе – невесомость, бывшая неизменным спутником космонавтов прошлого, сейчас стала редким аттракционом, сгреб и сунул в карман комбинезона. – Прошу простить мой французский. – Я не знал, что вы используете методы Ауран, – признался Валентин. – Метод перемещения есть лишь метод перемещения, – ответила Ксения. Ей сдвиг дался ничуть не легче, она тяжело дышала и сжимала ладони на подлокотниках кресла. – Ракс знал его раньше Ауран. Он неприятен для большинства разумных видов… но он удобен для коротких перелетов. Сдвиг – наиболее малозаметный способ перемещения. Вторичное излучение демаскирует нас, но мы зашли со стороны звезды… – У них есть солнечные обсерватории. – Есть, но они не включены в единую систему планетарной обороны. Наше появление – как спичка, зажженная перед мощным прожектором. Ее могут заметить, но пока поймут, что это не солнечная активность, мы уже закончим операцию. – В радиодиапазоне и в оптике мы, конечно, не видны? – уточнил Гюнтер. – Практически, – коротко сказала Ксения. – Не надо об этом беспокоиться. Нас могут заметить, но опять же – не сразу. Это проверено. – Ксения, скажи честно, – попросил Валентин. – Вы на этих штуках посещали Землю до Соглашения? Третья-вовне слабо улыбнулась: – Большей частью это были Ауран. Они же признали, что курировали вас. – Но их корабли другой формы, – настаивал Валентин. – Форма – это лишь форма, – уклонилась Ксения. – Посмотрите, какая чудесная планета, командир. Валентин понял, что прямого ответа не будет. В кабине они размещались лежа, как космонавты в старину. Ксения в центре, Валентин справа, Гюнтер слева. Разве что ложементы были универсальные, подстраивающиеся под каждого, и многочисленные приборы, которые заполняли кабину «Союзов», «Аполлонов» и шаттлов, отсутствовали. Крыша кабины была то ли прозрачной, то ли представляла собой экран с великолепным качеством изображения – Валентин решил не спрашивать, опасаясь наткнуться на очередной двусмысленный ответ. Ракс не любили рассказывать о своих технологиях. Ощущение было таким, будто они лежат втроем под звездным небом, в центре которого висит шар планеты. Желанная, как называли эту планету кисы (в той, правильной, реальности, откуда прибыл «Твен», кисы перешли на слово «Земля», практически идентичное человеческому, здесь – нет), конечно же, была красива. Но по-своему красивы все планеты. И раскаленный ад, и вымороженная пустыня, если смотреть на них с орбиты, изумительны. Газовые гиганты завораживают атмосферными вихрями, каменные, лишенные атмосферы планеты – узорами кратеров и первозданными скалами. Желанная – Валентину не хотелось называть ее Землей – была красива именно наполнявшей ее жизнью. Зеленое, белое и голубое, три цвета-индикатора жизни, правили бал. Бескрайний океан – лазурно-голубой даже с орбиты, может быть, потому, что при всех своих размерах он был не слишком глубоким. Огромный зеленый материк, напоминающий формой Австралию, но расположенный на экваторе и размерами превосходящий Евразию с Африкой, вместе взятые. Редкие крапинки островов, россыпи архипелагов – единственный крупный, размером с Тайвань, остров, насколько знал Валентин, располагался на противоположной стороне планеты. И белые пряди облаков – над береговой линией гуще, над центром материка реже. – Земля красивее, конечно, – сказала вдруг Ксения. – У вас несколько материков, это большая редкость. – Да, у нас Пангея разломилась, – осторожно сказал Валентин. – До Пангеи у вас были Ваальбара, Кенорленд, Нуна, Родиния, Паннотия. Вашу планету все время лихорадило. Очень редкое явление. – То есть у вас тоже один материк? – спросил Валентин. Это даже не было попыткой что-то узнать, он привык к скрытности Ракс. Скорее традиционной шуткой. Но Ксения ответила: – В прошлом – да. Сейчас все совсем иначе. Планета приближалась, неуклонно и неотвратимо. Двигатели катера молчали, но они вошли в сдвиг на скорости около пятисот километров в секунду, с этой скоростью и вышли – несущаяся к планете тень, летающая тарелка, одна из тех, что сводит с ума ученых и обывателей в мирах ниже пятого уровня. – Полчаса до посадки, – сказала Ксения. – Тормозить будем жестко, уже в атмосфере. Нас заметят, но должны будут принять за космический мусор. Она помолчала и добавила: – Надеюсь. * * * Бродяги появились днем. Ян с молодежью занимался утеплением – они обкладывали стены домика пластами снега, используя в качестве арматуры прутья. – Есть железобетон, а у нас будет деревоснег, – рассуждал Ян вслух. – Наглядная иллюстрация принципа ремонта при помощи соплей и палок. Лан тихонько рассмеялась. Девочка стала смелее, привыкала к ним, и Ян радовался этому, как настоящий глава семьи. – Сверху обрызгаем водой. Сейчас будет холодать, все это схватится, – продолжал Ян. – На севере люди строят снежные домики, вот мы и воспользуемся их опытом… Рыж тронул его за плечо, и Ян повернулся. К хижине шли люди. Их было десятка два. Либо большая семья, либо сбившиеся в кучку одиночки. Скорее, второе – уж больно странный был состав по возрасту и полу. Десяток мужчин, едва вышедших из возраста средней семьи, полдесятка женщин, трое ребятишек – слишком юных, таким положено быть в младшей семье, с родителями. Вожака с первого взгляда Ян не увидел. Все, даже дети, тащили тяжелые рюкзаки. Одеты были тепло, но как-то нелепо, негармонично, словно каждая вещь оказалась в гардеробе случайно. Пожалуй, так оно и было. – Привет вам! – крикнул Ян. Люди остановились – медленно, делая еще по два-три шага, как игрушки, у которых кончился завод. Встали – молча глядя на домик, на Яна с подростками. – У нас маленькая семья, – сказал Ян. – Принять никого не сможем, простите. Автомат стоял рядом, прислоненный к еще не утепленной стенке домика. Автомат придавал уверенность. Ян смотрел на беженцев и ждал. Один из мужчин, постарше, почти ровесник Яна, вышел вперед. Вот он, вожак. – Нам нужен твой дом, – просто сказал он. – Это наш дом и наша земля, – ответил Ян. – Идите дальше. Мужчина покачал головой. Взгляд его вдруг поймал Рыжа – и лицо исказила гримаса. Но он не стал ничего говорить, просто достал из кармана и открыл здоровенный складной нож. Словно это было сигналом, за оружием полезли остальные, даже женщины и дети. В основном доставали ножи, но двое сняли с поясов увесистые полицейские дубинки. – Не делайте этого, – сказал Ян. Протянул руку, нащупал ствол автомата, подтянул к себе, взял на изготовку. Люди остановились, глядя на оружие с туповатым раздражением. – Я вооружен, – сказал Ян. – Мы вооружены. Уходите. Он вдруг ощутил приступ паники – резкой, до дрожи в ногах. Автомат в руках был уверен в себе, а Ян – нет. Автомат был готов убивать, он был машиной, созданной для одной-единственной цели. А Ян был человеком, и вся его армейская служба, вся рассудительность – нет, он никогда не увлекался безоглядным пацифизмом, – сейчас дали сбой. Это не дубинка. Не нож. Не пистолет. Это армейский автомат. Сорок восемь граненых пирамидок-пуль дремали в магазине, ожидая нажатия на спусковой рычаг. Если очень повезет – можно изрешетить всех. Если он сможет нажать на спуск. Вожак, похоже, почувствовал его колебания. Снова пошел вперед, протягивая руку, всем видом излучая уверенность, что Ян отдаст оружие. И на какой-то миг Ян подумал, что так и будет. Потом раздались выстрелы. Вожак сложился пополам и рухнул, прижимая руки к животу. Кровь стремительно пропитывала грязный снег. Вся группа остановилась. Кто-то попятился, но никто не бросился бежать. Стояли и смотрели, как молча, глотая воздух ртом, умирает их лидер. Адиан вышла из домика, повела стволом автомата вверх и дала короткую очередь в воздух. Ян как-то бесстрастно подумал, что она даже поставила автомат на отсечку по четыре патрона. И выстрелила удивительно точно, уложив все пули в живот вожаку. – Остаться здесь можно только так, – сказала Адиан, глядя на умирающего. – Кто еще хочет? Люди молчали. – Половину продовольствия выгружайте здесь. – Она указала рукой на утоптанную землю перед домиком. – Остальное можете забрать. И проваливайте. Никто не спорил. Только одна женщина, самая старая, всхлипнула, но тут же подавила зарождающийся крик. Люди принялись молча выгружать брикеты прессованной пищи. Вожак дернулся на снегу, засучил ногами – и затих. – Адиан, – сказал Ян негромко. – Адиан… – Им все равно мало, – так же тихо ответила Адиан. – А нам поможет. Ян посмотрел на детишек. Двое мальчишек и девочка – они тоже безропотно вынимали еду из своих рюкзаков. – Давай оставим детей, – сказал он. – Нет, – жестко отрезала Адиан. – Не прокормим. Ян заглянул ей в глаза. Увидел прячущийся под непреклонной решимостью страх. Страх не перед этими людьми, мгновенно превратившимися в безропотную покорную толпу. Страх перед зимой, холодной и долгой, страх перед голодом. Вечный человеческий страх.