– Сачко? – Да, он называл эту фамилию. Посмотрел я тогда на этого типа. Страшный, надо сказать, человек. – Что, лицо типичного убийцы? – заинтересовался Гуров. – А вы сами с этим Сачко встречались? Видели его? – в свою очередь, поинтересовался художник. – Нет, пока не довелось, – признался Лев. – Ну, встретите, тогда сравните свое впечатление с моим. Я его раза два на приемах встречал. Но пока на картине Григория Алексеевича не увидел, как-то не обращал внимания. А тут обратил… Нет, у него совсем не лицо убийцы. Такое, знаете, честное, открытое лицо. Хоть на плакат его помещай. Но заглянешь в глаза – и видишь такую ледяную пустоту, такую беспощадность… Вот это и страшно. – То есть Артюхову удалось передать не только портретное сходство, но и суть своего героя? – Да, там была показана самая суть этого человека. – А остальные два персонажа как выглядели? – Просто как два контура. Их лица еще не были прописаны. – И вы так и не узнали, кого еще Артюхов поместил на своем полотне? – Почему же, узнал. Когда в сентябре к нему зашел, там был уже второй участник этого распила. – И какого именно числа это было? Задолго до гибели Артюхова? – Почему задолго? – пожал плечами Пикляев. – В тот самый вечер, когда его убили. – И кто же был вторым человеком? – Это женщина. Судья. Григорий Алексеевич называл мне ее фамилию, но я забыл. Я же говорил – я этих людей не знаю, и мне все равно, Иванов там изображен или Петров. Но ее лицо… Оно еще хуже, чем лицо начальника тюрьмы. Это было лицо убийцы. – Понятно… А кто будет третьим, Артюхов вам в тот вечер не сказал? – В том-то и дело! – воскликнул Пикляев. – Вот что самое обидное! – Что самое обидное? Я вас не понимаю, – удивленно вскинул брови Лев. – У меня в памяти сохранилось смутное воспоминание, что он называл мне фамилию третьего героя, – объяснил Пикляев. – Но наш разговор носил такой сумбурный характер, все говорилось так быстро… Да к тому же в конце мы сильно повздорили, я наговорил Григорию Алексеевичу лишнего… Так что эта фамилия, которую он называл, совершенно стерлась из моей памяти. И я никак не могу ее вспомнить. Наступило молчание. Гуров сидел, уставившись в пол. Казалось, он забыл о своем собеседнике, забыл, зачем он здесь. Потом он поднял голову, взглянул художнику в глаза и тихо спросил: – Скажите, а вы кому-нибудь еще говорили то, что только что рассказали мне? – Что именно? – не понял Пикляев. – О том, что Артюхов называл вам имя третьего персонажа. – Кому говорил… Да никому, наверное… – И жене не говорили? – Нет, мы с Ириной не беседовали об Артюхове. – А с вами уже беседовал следователь, который ведет это дело? – Да, – кивнул художник. – Только не сам следователь, а его помощник, молодой такой парень. Но это был совсем короткий разговор, всего несколько вопросов. – А ему вы ничего не сказали о третьем персонаже? Что вам называли его имя? – Нет, об этом и речи не было. Гуров снова замолчал, о чем-то раздумывая. Потом поднял глаза на Пикляева и сказал, четко произнося каждое слово: – Послушайте меня, Евгений Викторович. Ваша память хранит сведения, которые чрезвычайно интересуют людей, организовавших убийство Артюхова. Сведения, из-за которых он и был убит. Это делает ваше положение крайне опасным! Если бы вы хотя бы кому-нибудь рассказали об этом – сообщили, что Артюхов называл вам третьего персонажа своей картины, – я бы настаивал, чтобы вы немедленно уехали из Княжевска. Здесь я не смогу вас защитить, а, скажем, в Москве мы могли бы организовать защиту. Может, вы уедете? – Уехать из города? – удивился Пикляев. – Но как я объясню это Ирине? И потом, у меня двое детей… Жене будет трудно. Нет, я не хочу уезжать! – Хорошо, – кивнул Гуров. – Если вы гарантируете, что ни один человек за пределами этой мастерской не знает о тайне, хранящейся в вашей памяти, можно рискнуть. Но только смотрите, не проговоритесь! О двух других героях картины знают несколько человек – Сорокин, Шмайлис, Настя, от них знаю я. Так что эта информация уже не токсична. Но ваша память – она как бомба. И если вы вдруг вспомните, кого вам назвал Артюхов, – ни в коем случае не делитесь этим секретом ни с кем. – Я никому не скажу! – обещал художник. – Я, если вспомню, сразу позвоню вам. Вы мне только телефон ваш дайте… – Телефон я вам дам, но звонить мне об этом не надо, – покачал головой Лев. – В смысле, по телефону сообщать не надо. Просто позвоните и назначьте встречу. Придумайте что-нибудь. Например, что хотите мне картины показать. – Хорошо, я вас понял, – кивнул Пикляев. Он был необычайно серьезен. – Теперь последний вопрос. Когда вы в тот вечер уже обо всем поговорили с Артюховым, даже поссориться с ним успели, и вышли из его мастерской – что вы увидели на улице? У вас, как у художника, должна быть хорошая зрительная память. Может, вы запомнили то, что не запомнил искусствовед Сорокин? Может, видели людей, которые бродили или стояли возле мастерской? Или еще что-то? Пикляев задумался. Потом медленно произнес: – Нет, людей рядом с мастерской не было. Зато на другой стороне улицы стояла машина. И там кто-то сидел. – Откуда вы знаете? – спросил Гуров. – Ведь уже было темно. Разве в салоне горел свет? – Нет, света там не было, – ответил Пикляев. – Только огонек сигареты. – Курил водитель? – Нет, огонек был на пассажирском сиденье. – А что за машина? Какой марки? Какого цвета? Может быть, вы запомнили номер? – Нет, номер я не видел. Она была черная. И, кажется, это была наша машина, отечественная. Из этих, новых… – «Гранта»? «Веста»? – Да, кажется. Хотя я их не различаю, – пожал плечами художник. Глава 11 Когда Гуров и Настя вышли из мастерской Пикляева, сыщик сказал: – Ну, Настя, хочу вас поблагодарить. Вы мне действительно помогли – организовали эту встречу с Евгением. А беседа с ним дала мне больше, чем все остальные встречи, вместе взятые. Очень полезную информацию дал ваш друг Евгений! – Я рада, что смогла помочь, – ответила девушка. – А еще как-то я могу оказать помощь? – Очень даже можете. Мне нужно встретиться с представителями местного бизнеса. Надо, чтобы это были люди достаточно авторитетные, известные в городе. И чтобы они были готовы говорить, чтобы из них каждое слово не пришлось клещами вытаскивать. Мне нужно знать, каково положение предпринимателей в Княжевске, действительно ли они подвергаются давлению, или это все лишь недостоверные слухи. – На эту тему вам лучше всего поговорить бы с Николаем, – задумчиво сказала девушка. – Я имею в виду, с Козловым. У него и авторитет был большой, и людей он многих знал, и за словом в карман не лез. Но… Коля уже ничего не скажет. Хорошо, я проведу переговоры, постараюсь собрать несколько человек. Ведь вам много не нужно? – Нет, съезд местных бизнесменов я устраивать не собираюсь, – заверил Гуров. – Человек пять-шесть вполне хватит. – Ну вот, человек пять наверняка удастся собрать. Я достаточно знаю наших воротил, среди них есть интересные личности. Есть и смелые, готовые говорить. Пусть они сами решат, где устроить такую встречу. Скорее всего это произойдет в конторе одного из них. Я тогда вам позвоню и приглашу. Но подготовка такой встречи требует времени. Раньше чем часа в три не получится. А еще скорее, что это произойдет уже вечером. Ведь они все люди занятые, днем им трудно выкроить время. – Ничего, вечер меня вполне устроит, – заверил Гуров. – А днем вы чем собираетесь заняться, если не секрет? – поинтересовалась Настя. – Никакого секрета нет, – ответил Лев. – Я собираюсь побеседовать с героями картины «Делёж». Прежде всего с начальником СИЗО, затем с судьей Веселовой. Надо посмотреть, что это за люди. Может быть, успею встретиться еще с кем-то из представителей власти. – Какой ужасный день вам предстоит! – покачала головой Настя. – Я вам не завидую. Веселова, Сачко… Возможно, еще Угрюмов, Царев… Меня ждут более приятные встречи. Ладно, я не прощаюсь. Надеюсь, мы с вами еще увидимся вечером. – И я надеюсь, – кивнул Гуров. Девушка села в маршрутку, чтобы ехать в центр, а он достал телефон, собираясь звонить генералу Тарасову и просить, чтобы тот дал ему «правильные» телефоны судьи и начальника СИЗО – те номера, по которым идут звонки от людей власти, и по которым абоненты отвечают. Он знал, что у каждого представителя элиты есть такой телефон «для своих», как раньше в кабинетах номенклатуры стояли специальные красные или белые телефоны, по которым звонило только начальство. Однако позвонить начальнику управления Лев не успел – телефон в его руке зазвонил сам. Это был следователь Злобин. – Приветствую, товарищ полковник! Хочу пригласить вас к себе, ознакомить с результатами проделанной работы. – А что, есть с чем знакомить?