– Лев Иванович говорит, что готов встретиться сейчас. Можно? Отлично, через полчаса он у тебя будет. Тарасов отключился и посмотрел на Гурова: – Геннадий сказал, что вас ждет. Сейчас спускайтесь вниз, там вас встретит мой водитель и отвезет прямо в СИЗО. Вот так мы исполняем просьбы знаменитых сыщиков! Однако Лев не спешил подниматься. – Большое спасибо за организацию этой встречи, – сказал он. – Но нельзя ли устроить еще две? – Ах, да, вы говорили о нескольких встречах, – вспомнил генерал. – И с кем еще вам бы хотелось увидеться? – С двумя людьми – судьей Светланой Павловной Веселовой и вашим мэром Аркадием Владимировичем Царевым, – ответил Гуров. Тарасов на секунду задумался, затем кивнул и заявил: – На это потребуется чуть больше времени, но все можно устроить. В течение часа я могу гарантировать, что дозвонюсь до обоих и все организую. Пока будете беседовать с Сачко, все сделаем. Я тогда вам перезвоню. – Весьма вам признателен, Николай Семенович, – поднявшись, сказал Лев. – Буду ждать вашего звонка. …Подъехав к воротам княжевского СИЗО, Гуров убедился, что его ждут. У ворот стоял офицер с капитанскими погонами. Издалека завидев машину начальника управления, он дал знак, и ворота медленно распахнулись. Не задержавшись ни секунды, машина въехала во двор изолятора. Тут же открылась дверь, и во двор вышел высокий крепкий человек в мундире полковника. Это, несомненно, был начальник СИЗО Геннадий Сачко. Когда Гуров вышел из машины, он отдал ему честь, затем протянул руку со словами: – Рад приветствовать высокого гостя! Рукопожатие у Геннадия Сачко было крепким, улыбка – открытой. И вообще он производил впечатление дружелюбного, общительного человека. – Ну что, Лев Иванович, хочу пригласить вас к столу. Прибыли вы как раз к обеду, так что будет правильно вас угостить. Не откажетесь со мной отобедать? Там, за столом, и поговорим. Вообще-то Гуров не собирался садиться за один стол с полковником Сачко, про которого ему так много рассказывали Настя и ее друзья-художники. Однако, глянув на часы, он убедился, что время действительно обеденное – шел третий час. Вчера он как-то остался без обеда, и если сейчас откажется от приглашения Сачко, то и сегодня останется голодным. – Почему бы и нет? – сказал он. – Предложение хорошее. Давайте отобедаем. Вслед за полковником Лев поднялся на третий этаж тюремного здания и вошел в кабинет начальника СИЗО. В комнате отдыха, соседней с кабинетом, уже был накрыт стол, уставленный закусками. Бросив на него взгляд, Лев ощутил подъем аппетита. Тут были и икра, и селедка с луком, и запотевший графинчик, обложенный льдом. В комнате витали соблазнительные запахи. – Садитесь, Лев Иванович, устраивайтесь поудобнее, – пригласил его начальник СИЗО. – Вот нам сейчас борща нальют… Вы не против борща? Хорошо, что не против. Кстати, заключенным сегодня на обед тоже давали борщ. Не стану вас обманывать, утверждать, что борщ у них в тарелках был такой же, как у нас с вами. Нет, там он не такой наваристый, но вполне съедобный. Вон, на соседнем столе кастрюлька как раз с борщом из общей столовой. Если хотите, можете попробовать. И второе там есть – гречневая каша с мясом. Вот, гляньте. – Сачко подошел к столу, открыл крышку одной кастрюльки, другой. Судя по запаху и виду, пища заключенных была вполне съедобной. – У меня в изоляторе люди получают вполне здоровое питание, – резюмировал он. – Все нормы соблюдаются. – Однако вы решили кормить гостя не пищей с общего стола, а специально приготовленной, – заметил Гуров. – Да, Лев Иванович, именно так, – кивнул Сачко. – К чему лицемерить? Мы с вами взрослые люди, понимаем, что времена уравниловки и какого-то аскетизма прошли. На каше мускулы не нарастишь. А мне нужно, чтобы у меня в охране служили физически крепкие люди, готовые, если потребуется, дать отпор любым преступным посягательствам. Впрочем, что это я все о деле? О деле вы с вами успеем еще поговорить. Давайте я пока разолью по стопочке, и приступим. – Приступить я не против, а вот стопочку отложим до другого раза, – покачал головой Гуров. – Работе может помешать, а я сегодня допоздна работать собираюсь. – Нет так нет, – легко согласился Сачко, делая знак двум женщинам, выполнявшим обязанности официанток. Запотевший графинчик вместе со стопками тут же исчез со стола. – Я понимаю вашу позицию. Понимаю и разделяю. Работа должна оставаться на первом месте. У вас, видимо, всегда так. И у меня тоже так. У меня на работе полный порядок! Да вы сами сможете убедиться. После обеда я предлагаю пройтись вместе по изолятору. Проведу вас по всем камерам, всем помещениям. У меня нет секретов ни от общественности, ни уж тем более от коллег. Но сначала еда. – И он, подавая пример, первым погрузил ложку в борщ. Следующие полчаса были только краткие фразы, выражавшие предложение различных блюд, и столь же краткие восклицания гостя с выражением одобрения и даже восторга. Еда у полковника Сачко действительно оказалась отменного качества; Гуров давно не ел так вкусно. Наконец с едой было покончено, им подали чай с медом, и Сачко спросил: – Удовлетворите мое любопытство, Лев Иванович, что же все-таки вас ко мне привело? – Ну, Геннадий Виленович, вы со мной откровенно, и я с вами так же себя поведу, – ответил Гуров. – Не стану скрывать, мне кое-кто говорил, что у вас созданы очень суровые условия для некоторых представителей бизнеса. Что будто бы у них в вашем СИЗО вымогают огромные суммы денег. А те, кто не хочет расставаться с деньгами, плохо кончают. Что было несколько смертей заключенных. И поэтому художник Артюхов изобразил вас на своей картине как одного из участников раздела здешней собственности. Начальник СИЗО бросил на гостя быстрый взгляд и произнес: – Что ж, Лев Иванович, спасибо за откровенность. Один умный человек как-то сказал мне, что в нашем деле, то есть в охране правопорядка, откровенность – вещь крайне редкая, как крупный жемчуг на морском дне. И надо ее ценить. Я ценю. И на ваши откровенные слова отвечу так же честно. У меня, конечно, не курорт. Но никаких «пресс-камер», никаких застенков нет. У меня заключенных не бьют и не пытают. Вот вы сами пройдете по камерам, побываете в карцере, увидите заключенных, сами составите собственное мнение. А что касается смертей… Да, это вещь крайне неприятная. Но ведь в изолятор попадают люди с разным состоянием здоровья. У некоторых бывают крайне запущенные заболевания. А наши тюремные врачи не всегда умеют их распознать. Отсюда и случаи летального исхода. Но каждый такой случай подвергается тщательному расследованию. – И ничего сомнительного? – спросил Гуров. – Нигде нет вины персонала? – В каждом таком случае было проведено самое тщательное расследование, – заявил Сачко. – Вина персонала нигде не установлена. – А как обстоит дело с числом заключенных? – продолжал допытываться Гуров. – На тесноту не жалуетесь? – Нет, что вы! – воскликнул начальник СИЗО. – У нас не тесно. После того как ввели в эксплуатацию новый корпус, стало даже просторно. Вообще, у нас, я считаю, одна из лучших тюрем в России. Регулярные прогулки, есть неплохая библиотека… Да вы сами все увидите. Ну что, вы готовы совершить небольшую экскурсию? – Почему бы нет? – пожал плечами Гуров. – Идемте. Начальник СИЗО сначала повел гостя в старый корпус, показал камеры, доставшиеся ему от прошлого века. Здесь тоже сделали ремонт, в камерах оборудовали новенькие туалеты, умывальники. Но особой гордостью Сачко был новый корпус. В нем вообще все выглядело как в гостинице – скромной, но все же гостинице. Посетителей встречали выстроившиеся вдоль стен обитатели камер. Каждый раз Сачко спрашивал, нет ли у них жалоб на условия содержания, и каждый раз следовал отрицательный ответ. Что касается наполняемости тюрьмы, то действительно бросалось в глаза обилие свободных мест. Гуров прикинул, и у него получилось, что в СИЗО не хватает примерно 50–60 заключенных. Правда, Сачко заметил, что сейчас, в середине дня, некоторые обитатели тюрьмы находятся на допросах у следователей, а некоторые в судах. Но все равно получалось, что много мест пустует. Под конец они вернулись в центральный корпус, туда, где находился кабинет самого Сачко. Здесь пустовало особенно много мест. Миновав две камеры, в которых вообще никого не было, зашли в третью, в которой находились двое заключенных. Один, молодой парень, обвинялся по статье 228 – в хранении наркотиков. Другой, мужчина лет сорока, был обвинен в коммерческом подкупе и неуплате налогов. У Гурова за время пребывания в камере сложилось впечатление, что этот сорокалетний что-то хочет ему сказать. Хочет, но не решается. Поэтому сыщик не спешил уходить. Все стоял, задавал всякие посторонние вопросы. И, наконец, спросил: – Так что, никто не хочет мне ничего сказать? Вот так, напрямую? Тут обвиняемый в неуплате налогов шагнул вперед и произнес: – Почему же никто не хочет? Может быть, кто-то и хочет! Вдруг он поднял взгляд и посмотрел через плечо Гурова. Там стоял начальник СИЗО. И, как видно, тот подал какой-то знак, или заключенного внушил вид тюремного начальника, но он внезапно запнулся и промямлил: – Хотя нет, это я так… Ничего я не хочу сказать… Всем довольны, всего хватает… Условия содержания хорошие… И хотя Лев начал его расспрашивать, надеясь вытянуть какое-нибудь признание, он так ничего и не добился. Глава 13 Из здания СИЗО Гуров вышел раздосадованный, чувствуя, что провел время впустую. Он был совсем рядом с источником важных сведений, но источник этот остался для него закрытым. Таким источником были заключенные, содержавшиеся в СИЗО. Но они молчали. И было в тюрьме, в самих ее стенах, в ее камерах и коридорах что-то еще, что могло навести его на верное решение. Но Лев этой подсказки не увидел. Он сел в машину, чтобы ехать назад в управление, и, перестав себя казнить (это было совершенно неконструктивно), стал размышлять, чем заняться в ближайший час. И тут вдруг ему позвонил генерал Тарасов. – Ну что, Лев Иванович, побывали в нашем СИЗО? – спросил начальник управления. – Познакомились с Геной Сачко? Надеюсь, вы получили много интересных впечатлений. А я тут тоже без дела не сидел. Старался выполнить вашу просьбу и организовать следующие две встречи. Извините, но с судьей Светланой Павловной Веселовой сегодня свести вас никак не получается – сегодняшний день у нее полностью расписан, до самого вечера. Зато я договорился о встрече с нашим мэром. Аркадий Владимирович ждет вас в своем рабочем кабинете прямо сейчас. Вот, видите, работаем, стараемся все просьбы гостя выполнить! Гуров поблагодарил генерала и приготовился к новой встрече. «Ну, уж с мэром я не буду таким тихоней держаться, как с начальником СИЗО, – подумал он. – Постараюсь его раздразнить, расшевелить. Надо добиться, чтобы этот градоначальник раскрылся. Что там про него говорили? Что он картины собирает? Может, поговорить с ним про смерть Козлова? Прямо обвинить в убийстве? Интересно, как он отреагирует…» Размышляя таким образом, Лев подъехал к зданию городской администрации. Здесь его встретил серьезный молодой человек, отрекомендовавшийся помощником мэра. Он проводил гостя на второй этаж, открыл ему дверь в кабинет, а сам удалился. Мэр Княжевска Аркадий Царев оказался именно таким, каким Гуров его себе представлял. Это был склонный к полноте мужчина лет пятидесяти, с двойным подбородком, одетый в добротный костюм. И, конечно, с галстуком. Однако, войдя в кабинет Царева, Лев в первую очередь обратил внимание не на хозяина кабинета, а на убранство этого помещения. Если точнее, в глаза ему бросились две висевшие на стенах картины. На одной было изображено застолье. Видны были перекошенные лица участников торжества, дети, выглядывающие из другой комнаты… Другая картина изображала стол во дворе обычного дома. Вокруг стола сидели четверо мужчин и увлеченно забивали «козла». Впрочем, имело значение не само изображение, не сюжеты, представленные на полотнах, а манера, в которой эти сюжеты были написаны. Яркие, хотя в то же время мрачные краски, общая угрюмая атмосфера, царившая на полотнах, делали эти картины легко узнаваемыми. Гуров понял, что видит перед собой картины художника Артюхова – те самые картины, о которых ему говорил Леонид Шмайлис. – Приветствую вас, дорогой Лев Иванович! – услышал он голос хозяина кабинета. Мэр Княжевска стоял перед гостем, протянув ему руку для приветствия. А гость тем временем пялился на стены, не обращая на хозяина никакого внимания. Выходило неловко, и даже обидно. Гуров поспешил исправить эту неловкость и охотно пожал протянутую ему руку. Рукопожатие у мэра оказалось отнюдь не мягкое, а очень даже твердое, очень мужское. – Я вижу, ваше внимание привлекли картины нашего замечательного мастера, Григория Алексеевича Артюхова, – вновь заговорил Царев. – Да-да, привлекли, – кивнул Лев. – Так что прошу меня простить, что я так поздно откликнулся на ваше приветствие. А еще я удивился, увидев эти картины здесь. Ведь мне говорили, что вы их приобрели для своей усадьбы «Кедры»… – Я вижу, вы успели пообщаться с моими земляками, – улыбнулся Царев. – Скажу сразу, да, я купил картины Артюхова для своего загородного дома. Но когда я узнал о гибели мастера, то сразу решил: нет, его картины должны висеть в другом месте! Их должны видеть все, кто входит в мой кабинет! Так что я оставил себе только одно полотно, а две картины переместил сюда. Второй день здесь висят. – А вас не смущает, что они такие… как бы это выразиться… малооптимистичные, что ли? Можно даже сказать, мрачные? – Дорогой Лев Иванович! – с чувством проговорил Царев. – Вот скажите мне по совести: а наша жизнь разве полна оптимизма? Разве все в ней такое уж светлое? Я понимаю, мне по долгу службы вроде бы полагается выставлять, прежде всего, достижения городской администрации, светлые стороны жизни. Но я, Лев Иванович, реалист. И, будучи реалистом, вижу, как много еще в нашей жизни уродливого, грязного, отвратительного. Как много того, с чем надо бороться! Так что эти полотна настраивают меня на борьбу с недостатками. Держат меня в тонусе! Гуров не нашелся, что возразить на эту тираду. Градоначальник Царев был прав. Картины Артюхова действительно держали зрителя в тонусе, не позволяли ему расслабиться. – Да что же мы все стоим? – воскликнул между тем мэр. – В ногах, как говорится, правды нет. Садитесь, а я распоряжусь нам чаю. Хотите, заварим вам обычного черного, а хотите, соберу вам травяной сбор. Я, знаете, любитель травяных чаев. Все лето брожу по лугам, собираю и сушу травы. А зимой пью травяные чаи. – Что ж, давайте отведаю вашего травяного чая, – кивнул Лев. Они уселись по обе стороны низенького чайного стола, стоявшего в углу кабинета, и симпатичная женщина в переднике разлила им по чашкам душистый напиток. Тут же был подан мед в нескольких вазочках, варенье. Гуров глотнул пахнущего лугами напитка, попробовал и мед. Все было отменно вкусно. – Я смотрю, у вас в Княжевске у каждого представителя власти имеется собственное увлечение, – заметил он. – Начальник управления Николай Семенович Тарасов, я слышал, собирает старые автомобили, вы коллекционируете картины и сушите травы, прокурор Угрюмов – страстный рыбак, любит кататься на катере и рыбу ловить… – Да, у каждого администратора, как и вообще у каждого человека, имеется своя страсть, – согласился мэр. – Важно только, чтобы эта страсть не мешала исполнять служебные обязанности. И не вступала в противоречие с законом. – Золотые слова! – воскликнул Лев. – Проблема только в том, что не всегда это правило удается соблюдать. Ведь чтобы содержать загородную усадьбу – вроде ваших «Кедров», – нужны немалые деньги. А чтобы при этом еще и картины покупать… – Он не завершил фразу и при этом бросил на хозяина кабинета испытующий взгляд – что тот скажет? Аркадий Владимирович Царев нисколько не смутился. Он кивнул, словно только и ждал такого замечания гостя, потом полез во внутренний карман пиджака и, достав оттуда сложенный листок бумаги, протянул его Гурову: – Вот моя декларация о доходах за прошлый год. Поглядите, поизучайте. Там показаны мои доходы как мэра, и еще, отдельно, – доходы моей супруги, Ирины Павловны. Она имеет юридическое образование, работает юрисконсультом. Гонорары у нее неплохие, прямо скажем, значительные гонорары. И если сложить вместе ее и мои доходы, получится весьма приличная сумма. Хватит и на содержание загородного дома, и на покупку картин, и на разного рода поездки и покупки.