– А в прошлом году сколько было? 95,4? Всего на одну десятую вперед идете? Осторожничаете? – дружеская улыбка сползла с лица московского гостя. Он вмиг посерьезнел, нахмурился. – Как же так, товарищ старший лейтенант, вся милиция в стране наращивает показатели, а вы в хвосте плететесь? Где ваша наступательность, где милицейская принципиальность? Я ничего не успел ответить. Из толпы у магазина раздался крик: – Они, сволочи, на десять минут раньше хотят закрыть! Огромная людская масса ответила на провокационную новость единым выдохом «Ух!», и толпа пришла в движение, начав спрессовываться: задние ряды навалились на передние, тех покупателей, кто оказался рядом с домом, вдавило в стену. Тут же послышались маты, ругань, вопли мужиков, сдавленных со всех сторон в середине толпы. Плахотя демонстративно взглянул на часы. – Гордеев, время близится к закрытию. Действуй, а мы посмотрим, как ты решения партии исполняешь. Игорь без лишних слов ринулся в толпу, вдоль дома стал пробиваться к входу в магазин. Следом за ним – три милиционера, только-только пришедшие на пустырь. – Вы не ответили на мой вопрос, – напомнил московский проверяющий. – В чем причина вашего отставания? – Начинается! – не обращая внимания на начальство, сказал Горбунов. – Не выдержат наши вшестером, сомнут их! Он повернулся ко мне, вопросительно посмотрел: «Что делать будем?» Плахотя перехватил его взгляд. – Оставайтесь здесь! – приказал полковник. – У нас к вам еще вопросы есть. – Потом поговорим! – весело ответил я. – Пошли, Ваня, наших мужиков выручать! Последнее дело – в стороне оставаться, когда товарищи в беду попали. – Эх, мать его! – взревел здоровяк Горбунов и как ледокол врезался в толпу. Я едва поспевал за ним. С первых же шагов в толкучке у меня оторвался хлястик шинели, с треском отлетели пуговицы на груди, но я не отставал от Горбунова, иначе меня бы просто раздавили, превратили в бесформенный кулек с переломанными костями. – Давай, Ваня, давай! – перекрикивая толпу, подбадривал я товарища. Активно работая локтями, посылая матом всех подряд, Горбунов медленно, но уверенно шел к поставленной цели – к крыльцу винного отдела. Оставшиеся позади нас покупатели в долгу не оставались, избрав для проклятий меня. Сколько матерных пожеланий я выслушал в этот вечер! В каких только половых извращениях не обвиняли меня земляки и сограждане, и плевать им было на милицейскую форму. Водка-то дороже уважения к представителям правопорядка! В другой ситуации никто из покупателей и голос на меня повысить бы не посмел, а тут, за десять минут до закрытия магазина, народ мог позволить себе все. – Стрелять вас, коммунистов, надо! До чего народ довели! – кричали мне вслед. – У самих дома водка ящиками стоит, а нам законный пузырь купить не дают! – вторили им из задних рядов. – Напирай, ребята, прорвемся! Как Зимний, штурмом возьмем! Кто-то из оставшихся за спиной мужиков изловчился и ударил меня кулаком по голове. Удар смягчила шапка, было не очень больно, но чувствительно. Обернуться и посмотреть, кто осмелился поднять руку на сотрудника милиции, я не мог: Иван шел вперед, я – в его фарватере. Оторваться от Горбунова значило смешаться с толпой, где затоптать могут. У дверей в винно-водочный отдел Горбунов остановился, движением могучей руки задвинул меня в узкое пространство между стеной и собой. – Андрюха, – крикнул он. – Когда совсем хреново станет, упрись спиной в стену, а в меня руками. Иначе обоих раздавят. В этот момент кто-то завопил дурным голосом: – Запускать перестали! Что творят, сволочи, вре- мя же еще есть! Спрессованная из сотен мужиков толпа вздрогнула единым телом и с новой силой нахлынула на магазин. Ивану и Гордееву совместными усилиями удалось толкнуть входную дверь к стене, но десятки рук схватились за нее и потащили назад. Находившиеся внутри милиционеры не растерялись. Они схватили двух отоварившихся покупателей, поставили рядом и, используя их как таран, выдавили людей из дверного проема. На долю секунды дверь оказалась свободной, и этого мгновения хватило, чтобы Гордеев ногой захлопнул ее. Послышался лязг массивного засова. Толпа, лишившаяся законной водки, взревела и вновь нахлынула на вход. Горбунов сумел развернуться, уперся руками в стену, подставив прессу толпы могучую спину. Я оказался между его рук. Чтобы хоть как-то помочь товарищу, я уперся спиной в стену, а в его грудь – руками. – Держись, Андрюха, – прохрипел Иван. – Сейчас они схлынут. Людская масса напирала еще минуту-две, потом давление ослабло, и народ стал расходиться. Еще через пару минут мы с Горбуновым смогли отойти от стены. – Андрей, – тихо сказал напарник, – из магазина не все покупатели вышли. Закрыли-то мы его вовремя, но если проверят, скандал будет. Скажут: мухлеж, очковтирательство. – Наше-то какое дело, – осматривая разодранную шинель, ответил я. – Как какое? Мы что, зря старались? – Иди лучше шапку поищи, – посоветовал я. – Мороз на улице, простынешь. Горбунов только тут заметил, что во время героического прорыва сквозь толпу лишился головного убора. – Вот черт! – пробормотал он и пошел осматривать вытоптанный сотнями ног пустырь. Дождавшись, пока у гастронома опустеет, к входу в винно-водочный отдел подошел Плахотя с московским проверяющим. – Открывай! – через дверь приказал он. Я из любопытства пошел следом. Внутри не оказалось ни одного покупателя. – Куда вы их дели? – удивленно спросил полковник. – Я думал, человек десять внутри осталось. – Я здесь одна осталась! – со злостью ответила ему золотозубая продавщица. – Ваши ребята всех успели вытолкать. – Так уж и успели? – подозрительно прищурился Плахотя. – Под прилавком никто не спрятался? – Может, под юбкой у меня поищешь? – Чего-чего? – вскипел полковник. – Как ты смеешь со мной так разговаривать? Да я тебя… – Что ты мне сделаешь? – перегнулась через прилавок продавщица. – Молоко за вредность дашь? Ты меня не стращай, пуганая я! Ты кто по званию? Генерал? Так вот послушай, что я тебе скажу. Я на тебя, генерал, жалобу в обком накатаю, и директор под каждым моим словом подпишется. Вам за что государство зарплату платит? Чтобы вы под прилавками шарились? Каждый вечер народ магазин штурмом берет, а вы порядок навести не можете! У меня к концу рабочего дня от матерной брани уши в трубочку сворачиваются, а ты меня пугать вздумал? Встань-ка сам на мое место да попробуй за минуту десять человек обслужить! – Пойдемте, – велел проверяющий. – Магазин закрыт, в норматив наряды уложились. – Я с тобой в другом месте по-другому поговорю, – пообещал, выходя на улицу, Плахотя. Продавщица показала ему вслед неприличный жест и кивком головы предложила закрыть дверь. Один из милиционеров выполнил ее указание. – Сколько вас там осталось? – спросил Гордеев. – Четверо, – ответил из подсобного помещения мужской голос. – Мы за ящиками спрятались. – Что делать будем? – спросил Игорь продавщицу. – В прошлый раз я покупателей в магазине закрыла, его вход под охрану сдала, а через час с милицией открыла. Все бы ничего, но мужики, пока взаперти сидели, две бутылки водки выпили. В темноте без закуски из горлышка два пузыря высосали и к моему приезду еле на ногах стояли. – Командир! – подал голос покупатель. – Мы, если что, не спешим. Мы же понимаем, закрытие магазина – дело государственной важности. Норматив – он везде норматив, хоть в армии, хоть на производстве. В дверь постучались. Гордеев открыл. – Уехали, – сообщал вошедший Горбунов. – Вы что такого им наговорили, что Плахотя с психу выговор мне пообещал за нарушение формы одежды? – Мужики, в темпе! – крикнул в подсобку Гордеев. – Ноги в руки – и бегом! Счастливые покупатели, прижимая к груди бесценные поллитровки, дружной стайкой выпорхнули наружу и разбежались в разные стороны. – Давайте закругляться, – предложила продавщица. – Сколько вас? – Девять человек, – прибавил на одного Гордеев. Продавщица выставила на прилавок девять бутылок водки. Все полезли за деньгами. У меня и Горбунова на двоих оказалось только три рубля с мелочью. – В райотделе отдадите, – сказал Гордеев и заплатил за нас. На крыльце Иван нахлобучил на голову то, что совсем недавно было форменной милицейской шапкой. После того, как по ней прошлась толпа, шапка из мехового головного убора превратилась в грязный стоптанный блин. – Андрей, мне что-то выпить захотелось. Поехали назад, в отдел, раздавим пузырек, снимем стресс, – предложил Иван. – Сало у нас есть, хлеба я в дежурке возьму. Поехали! Я подумал и согласился. Мы не заметили, как распили бутылку. С мороза, после бурных событий, спиртное не брало нас, но постепенно в тепле мы захмелели. Ивана потянуло пофилософствовать. – Я сегодня посмотрел на Плахотю и понял: в войну так же было! Приедет на передовую полковник из штаба, посмотрит в бинокль на немецкие позиции и пошлет бойцов штурмовать высотку. Сколько солдат погибнет – полковнику наплевать. Бабы новых солдат нарожают. Им, полковникам, лишь бы перед московским начальством выслужиться да очередной орден получить. Думаешь, не так было? У меня два деда в 1941 году погибли. В августе призвали, а в октябре похоронки пришли. Мои деды были крестьяне с Вологодской области. В армии не служили, винтовку в руках не держали, танк только на картинке видели. Какие из них вояки? Чему их могли за месяц перед сражением научить? Ничему. Вот и полегли оба в первом же бою. – Иван, мне замполит запретил о войне говорить. Давай лучше о процентах потолкуем. Ты видел, как москвич дернулся, когда узнал, что мы всего на одну десятую вперед идем? – Андрюха, мне эти твои проценты – по фигу! Ты начальник, пусть у тебя голова о них болит. Давай лучше о женщинах поговорим. Около полуночи к нам заглянул Гордеев. – Могу до дома подбросить! – предложил он. Мы быстро собрались и вышли на улицу. Во внутреннем дворе райотдела нас дожидался милицейский «уазик». – Андрей, – остановил меня около автомобиля Горбунов. – Мы же за собой не убрали, свинарник на столе оставили. – Завтра Айдар на дежурство заступит, уберет.