Мариенбург был встревожен. Многие жители вышли на улицу, обеспокоенные серией взрывов и выстрелами. Солдат, к счастью, не было видно. Видимо, или казармы стояли далеко, или их и вовсе тут не имелось. А может, и вообще – они по команде уже двигались к мосту, разминувшись с колонной. Понимая, что можно и застрять в такой толпе, Максим скомандовал дать очередь из пулеметов. Но не по людям, а поверх голов. Подействовало. Мало того. Полицейские даже стали участвовать в наведении порядка. Вероятно, не смогли в суете разглядеть пассажиров. Да – очередь из пулемета – опасная вещь. Но в данном случае ее расценили как выстрел в воздух. Так или иначе, но дорога очень быстро освободилась, и колонна смогла продолжить свой путь. К телеграфу. Грузовик еще полностью не остановился, когда Максим уже выпрыгнул на тротуар, крикнув: – Хоботов, Петренко, Сидоров, за мной. А сам, выхватив пистолет, двинулся в пустующее здание телеграфа. Короткий разгон. И дверь открывается внутрь. Частично. Так-то обычно ее открывают наружу. Но Максим ее вынес, выломав. Хлипкая оказалась. Декоративная. С окошком. Разбитое стекло зазвенело, падая на пол. Но поручик, прикрывшись рукавом кителя, избежал порезов. Внутри находилась только дежурная смена. Взрывы и весь этот шум их, конечно, взволновали. Но реакция оказалась правильной, уставной. То есть они сосредоточились на своей работе, ожидая, что сейчас полетят телеграммы. – Hande hoch! – рявкнул Максим и выстрелил в потолок из пистолета. Несколько секунд замешательства, и старший смены метнулся к кобуре. Бах! Пуля пробила ему голову, обрызгав кровью беленую стену и стоящего подле дежурного офицера ефрейтора. Тот вздрогнул, но выдержал и медленно поднял руки. Его коллега последовал этому здравому примеру. – Сидоров – забрать у них оружие. – Есть забрать оружие! – гаркнул боец и бросился к противникам. – Болван! – раздраженно крикнул Максим. – Не закрывай их от нас. Они ведь тобой могут как щитом прикрываться! – Понял! – с легким волнением ответил Сидоров и сразу же исправился. – Лев Евгеньевич, сообщите, что им надлежит передать срочную телеграмму в Берлин. У них ведь есть линия туда не только через Дирхау? Немцы, выслушав Хоботова, пожали плечами и кивнули. – Отлично! – произнес Максим, сел и кратко набросал текст. Если бы эти двое отказались, импровизация не сработала бы. А так… Почему нет? Сам-то, увы, он телеграфным ключом работать не умел. И никто в его команде тоже. – Лев Евгеньевич, я прошу вас перевести этот текст, – подал он прапорщику лист бумаги, когда закончил. – Вы серьезно? – пробежавшись по строчкам, ошарашенно переспросил Хоботов. – Конечно. – Но… – Лев Евгеньевич. Это очень важно. Мы вводим противника в заблуждение и заставляем делать неверные выводы. И, как следствие, поступки. Вы понимаете? Одна бумажка может ударить по противнику сильнее сотни тяжелых гаубиц. – Вы знаете, мне это не нравится… но… – произнес недовольный Хоботов и, взяв карандаш, занялся переводом текста. Ничего хитрого там написано не было: «Срочно! Предательство! Русские захватили телеграф и радио в Кенигсберге. Многие форты пали. Комендант убит. Управление обороной дезорг…» Именно так. Послание было оборвано на полуслове. Максим забрал у Хоботова листок и протянул его оператору. Тот принял его. Пробежал глазами текст. Побледнел. И что-то залопотал. – Он не станет передавать этого текста, – от волнения коверкая слова, сообщил Хоботов, видя, как распинается ефрейтор. – Спроси, они оба умеют работать телеграфным ключом? – Да, Максим Федорович, оба, – ответил Лев Евгеньевич, не спрашивая. – Это же дежурные телеграфисты. А тот офицер – начальник дежурной смены. – Ясно, – произнес поручик и, вскинув пистолет, вышиб мозги немцу, что выступал. А потом, переведя взгляд на второго телеграфиста, мило улыбнулся и кивнул на листок. Лев Евгеньевич сдержался. Максим Федорович прямо почувствовал, как философа зацепило. Но он сдержался. Молодец. А вот второй дежурный телеграфист не смог справиться с собой. Хладнокровный расстрел коллеги подкосил его твердость. Поэтому сглотнул комок, подошедший к горлу, и притянув к себе листок, он заработал ключом. Очень так характерно. Сразу было видно, что послание передавалось в явно непростой, нервной обстановке. Дергается. Сбивается. Но вот он замер, отбив последнюю букву. Хоботов кивнул, подтверждая факт передачи. Юный служащий телеграфа вел пальцем по буквам, опасаясь сбиться. Закончив, парень демонстративно убрал руки от ключа и, взглянув на поручика, вздрогнул, уставившись в дуло пистолета. – Максим Федорович, – тихо пискнул Хоботов. – Не надо. – За то, что он сделал, его свои же расстреляют. – Пусть. Пусть свои. – Хорошо. Сидоров. – Я! – Связать и закрыть в той подсобке. – Есть связать и закрыть! – гаркнул боец и бросился выполнять приказание. Телеграфист, поняв, что его убивать не станут, как-то сразу обмяк и вяло улыбнулся. Само собой, не оказывая никакого сопротивления рядовому Сидорову. – Скажешь, что тебя связали и закрыли сразу, – произнес Хоботов на немецком в спину телеграфисту, выражая свой интеллигентский протест слишком уж жестким методам командира. – Ты ничего не видел и не слышал. Пусть думают, что мы сами все передавали. А еще лучше, пусть думают, что передавали не из этого узла. – Лев Евгеньевич, – с укоризной произнес Максим Федорович. – Что вы там за наставления даете? – Пытаюсь спасти ему жизнь, – чуть поджав губы, буркнул тот. – Серьезно? – Да. Серьезно. – Сидоров. – Я! – Пару раз немца по лицу приложи. И в ухо. – Что?! – ахнул военный философ. – Пусть подумают, что он сопротивлялся. Переведи. Раз уж спасать, то совсем белыми нитками шить не стоит. – Слушаю, – произнес прапорщик, удивительно обрадовавшийся, к своему ужасу, тому факту, что сейчас будут бить человека. Но перевел. Найдя в ефрейторе благодарного слушателя. – Петренко! – Я! – Сбегай в грузовик, возьми гранаты. Как Сидоров закончит, одну вон туда кинешь, а вторую – сюда. Потом проверь. Если вон те провода не оборвет после взрывов – помоги им. Да на несколько кусков чтобы. И не задерживайся. Ясно? – Так точно! – довольно произнес рядовой, повторив задание. – Исполняй! Глава 5 29 августа 1914 года, где-то в Восточной Пруссии День уверенно вступал в свои права, окончательно развеяв туман. Поэтому, выехав из Мариенбурга, Максим остановил колонну на небольшом пригорке. Забрался на крышу грузовика и стал рассматривать в бинокль окрестности. Разумеется, выставив посты. Сюрпризы ему были ни к чему. Согласно карте, в этом городе находился железнодорожный узел. А значит, там и войска имелись. Хотя бы рота, но должна быть. Склады ведь кто-то же должен охранять. А потому поручик и интересовался тем, как там комендант распорядится приданными ему силами. Но тщетно. Надежды не оправдались. Комендант не стал выводить войска из города. А ввязываться в бой на вокзале поручику не хотелось. Неизвестно, сколько там людей будет. Можно и на роту в обороне напороться, и на батальон. Да, скорее всего, придется столкнуться с ландвером. Но от этого легче не будет. Рассредоточившиеся по территории даже такие бойцы очень опасны для такого небольшого отряда, как у него. Смертельно опасны. Это какую-нибудь компактную группу за счет плотности огня можно было легко смять. А вот вступать в затяжной бой такого толка было глупо и бесполезно. Имелись совсем не иллюзорные шансы всем там и полечь без всякой пользы. В общем, плюнул он на эту затею. Вернул бойцов в автомобили и поехал дальше. Здесь им больше делать нечего. Но и спешить пока некуда. Поэтому, отъехав километров на двадцать на юго-восток, Максим свернул к небольшому поместью, стоящему в стороне от больших дорог.