Это как бы признаются в доблести. Вот вы не пьете, а я герой! Я пью и несу всякую хрень, пьяным можно, пьяные всем нравятся, так как уже не конкуренты и не доминанты. Сами пьющие не упускают случая запостить в сетях свое фото с бокалом вина в руке, а еще лучше – со стаканом виски. Они же постоянно фотографируют свои накрытые столы, как же, хорошо живут, жизнь удавалось, вон сколько жратвы, ни одна свинья столько не съест, а я вот могу! А еще фотки, где они в обнимку с такими же поддатыми и довольными. А что еще от жизни надо, как не жрать и пить? Гуцулов ухмыльнулся понимающе, а когда Лелекин скрылся за дверью своей лаборатории, сказал шепотом: – Он все еще родом, как говорят, из детства. А я никак не могу понять эту амбивалентность, вроде бы не дурак в работе, но такой дурак вообще… – Это не дурость в этом мире, – ответил я. – Как раз это считается нормой. Потому даже тот, кто не пьет, либо пьет, когда на виду и в обществе, либо рассказывает о себе, что пьет. Он сказал с сомнением: – Полагаешь, врет? – Похоже на то, – согласился я. – Просто хочет выглядеть нормальным. Если спросишь, за кого болеет, вот увидишь, с ходу назовет какую-нибудь футбольную команду!.. – Слабак, – сказал Гуцулов. – Все люди слабаки, – подтвердил я. – И все в чем-то да прикидываются. Он сказал с недоумением: – Я вот, когда знакомлюсь с интересной женщиной, прикидываюсь, что я доктор наук вроде тебя. Но чтобы прикидываться лаборантом, когда я магистр… – Прикидываться надо бандитом, – пояснил я, – это романтично. Или спившимся алкоголиком, это у всех вызывает понимание. Он смерил меня придирчивым взглядом. – Для того и качаешься? Скоро бицепс рукав рубашки порвет! Поработал в лаборатории до обеда, затем всей веселой и галдящей толпой вывалились в столовую. Блюда только здоровой кухни, Мацанюк настойчиво и злобно навязывает всем здоровый образ жизни, многие бурчат, все побурчать любим, но то, что меню подобрано именно с учетом требований науки, чтобы человек оставался здоровым и работоспособным до глубокой старости, никто не оспаривает. Гуцулов за столом поинтересовался: – Владимир Алексеевич, что насчет сообщения Леннокса о роли затухающих сигналов в нейронной сети грызунов?.. В самом деле можно полностью терять, а потом восстанавливать информацию? – Нужно повторить в наших условиях, – ответил я уклончиво. – Уже, – сказал от соседнего стола Лелекин, – я перевел крыс на новый режим, начинаю серию экспериментов. Косенков сказал с иронией: – На крысах? Щербатько, который Щербатко, еще вчера пару свиней подготовил. – А я слышал, он планирует на себе… Лелекин сказал с достоинством: – Что свинья, что Щербатько, который Щербатко, какая разница? У них одни реакции. Но на крысах получу результат быстрее! – И начнешь ставить на свиньях?.. Щербатько, что не Щербатько, точно опередит! – Это еще посмотрим, – отрезал Косенков задиристо. – Владимир Алексеевич, а вы проверять сообщение доктора Леннокса не будете? Я покачал головой. – Без меня проверят. И, думаю, подтвердят. Скорее всего, он в самом деле совершил важное открытие. Не шажок, как сказал скромно, это же на публику, а в самом деле гигантский шаг. Нам как-то все равно насчет восстановления всех детских воспоминаний, начиная с тех, как сосал материнскую грудь, но эта возможность даст увеличение емкости оперативной памяти в тысячи раз!.. Оперативной! Косенков покрутил головой. – И позволит работать в сотни раз… ну пусть в десятки, продуктивнее! Я посматривал на них с нежностью. Все думают в первую очередь о работе, а не о том, как где что ухватить, хапнуть и утащить в нору, что составляет почти всю жизнь рядового человека. Здесь те, кто рожден для сингулярности, только бы уберечь их, соль человечества… Лелекин на миг оторвался от вегетарианской кашки и с тоской посмотрел на гигантскую отбивную на тарелке Гуцулова, которому предписано усиленное питание с большим количеством белков. – Сегодня утром сообщили, в ЮАР снова какая-то новая болезнь? Косенков отмахнулся. – Ерунда какая-то. Газетчики всегда раздувают из мухи слона. – Борьба за тиражи и рекламу, – подсказал все знающий Лелекин. – Вон какие страшилки были насчет свиного и птичьего гриппа?.. Владимир Алексеевич? – Да, – согласился я, – просто ЮАР жалко. Совсем недавно был такой рай для человечества… А теперь каждый третий ВИЧ-инфицирован. И, скажу честно, как-то не рвусь туда спасать. Там верят, что если изнасилуют белую женщину, то сразу излечатся… И стараются изнасиловать всех, кто из белых еще не убит или не успел эмигрировать. Да пусть дохнут, не жалко. – Там не только ВИЧ, – заметил Лелекин, – сейчас там вообще клоака всех болезней… Косенков сказал умоляюще: – Не за столом, а? На него посмотрели, как на чужого. Для генетиков и физиологов, как и для патологоанатомов, нет запретных или шокирующих тем в отношении человеческого организма и его потребностей. Гуцулов помахал рукой, подзывая официантку. Он всегда торопится вернуться к работе и сейчас тоже начал жадно пить кофе, одновременно глотая большими кусками блинчики с творогом. Геращенко я отыскал в его маленькой уютной лаборатории. Спиной ко мне, в одной руке гигантский бигмак, в другой огромная чашка парующего кофе, явно двойной экспрессо, а на столе рядом с вольером с мышками на широком блюде еще с полдюжины вкусно пахнущих бигмаков. – Ого, – сказал я, – как же вы о мышках заботитесь! Он развернулся, снова заметно раздобревший, как свежеиспеченная булка, сказал виновато: – Это ты, Володя… Нет, это я не мышкам. – Как, – сказал я подчеркнуто шокированно, – а как же наш главный девиз «Все лучшее – мышкам»? – У них все лучшее, – сказал он быстро-быстро и очень виноватым голосом. – Вот посмотри, чем их кормлю!.. А это мне, без еды почему-то грустно. Хуже соображаю. – Мышки тоже, – ответил я. – Все мы в чем-то мышки, – согласился он. – Хотя все мы вполне себе мышки. Сахару побольше, мозг на нем работает, это все, что помню из школьного курса. – Вижу, – сказал я, – снова новая аппаратура? Он улыбнулся, как Владимир Красное Солнышко в молодости, когда увидел римскую принцессу Анну и задался целью ее заполучить. – Мацанюк постоянно закупает самое новое! У него программа насчет переманивания западных специалистов. – И как? – Пока больше возвращаются наши, – ответил он. – Но есть и варяги. Пока ходят, смотрит, принюхиваются. – Запад он такой, – согласился я, – никаких эмоций, все по расчету. – Парни вроде бы адекватные, – сказал он. – Я поговорил с ними, рвачей не заметил, все в первую очередь интересуются аппаратурой и нет ли утеснений со стороны администрации. – Что значит, – уточнил я, – ничего, кроме науки, не видят и знать не хотят? – А разве мы не все такие? Я вздохнул, тоже предпочел бы заниматься только наукой, но помимо того, что намертво всажен в это дурацкое тело двуногого, в котором сразу же умру, если оно вдруг сдохнет, так я еще и в этом дурацком мире, где сами ученые составляют ничтожнейший процент населения, хотя мир нуждается именно в них и даже существует только благодаря им, то есть нам. – Остап Шухевович, – сказал я, – не обижайтесь, что исчезаю так надолго. Похоже, снова на некоторое время как бы выпаду из науки… Не всем там, куда иду, нравится мое присутствие, но стерплю. Я что-то вроде авторитетного консультанта при Генеральном штабе. – Ого, – сказал он с непонятным выражением. Я сказал, защищаясь: – Нельзя упускать случай влиять на высокопоставленных меднолобых. Надо делать все, чтобы меньше творили дури, а добро делали хоть изредка! Он сказал торопливо: – Володя, мы же все понимаем!.. Ты за всех нас отдуваешься, представляя науку на таком высоком уровне среди существ, принимающих важные решения!..