Она улыбнулась одними глазами, у нее и это получается восхитительно. – Даже и не верится. – Ты же знаешь, – сказал я. Она покачала головой. – Почему-то кажется, не только способен, но и готов… Да, на большее… Ладно, спасибо за совет!.. Увидимся. Экран погас, я хотел было сразу вернуться к своим делам, но в мозгу засели эти слова, которые повторила дважды. Сам знаю, что способен на большее и что даже готов, но почему это сказала она? Человек она достаточно расчетливый и умный, если бы не модельная внешность, могла бы стать хорошим химиком или нейрофизиологом. И если сказала что-то нехарактерное для разговора в данный момент и в данном случае, то сказала с какой-то целью… В доме, понятно, я сперва заглянул к мышкам и проверил, как подается им корм, нужной ли температуры вода, и вообще как себя чувствуют после очередной смены режима, и только потом прошел к себе на кухню. Бондаренко связался со мной, когда я расположился за столом и, потягивая крепкий кофе, просматривал научные статьи в специализированных журналах по медицине вообще и с особенным интересом по нейрофизиологии. Я посмотрел на его жизнерадостное лицо, подумал почему-то про Ингрид и угадал: он сказал с ходу: – Владимир Алексеевич!.. Ингрид не находит себе места. Говорит, погорячилась, обидела вас. Даже не представляю, чем она могла, такая лапочка, что стреляет без промаха, но факт есть факт. Я сказал подчеркнуто равнодушно: – Да ничего серьезного. Забудет. – Правда? – У вас много интересных дел, – сказал я. – Уже завтра и не вспомнит. Он посмотрел очень внимательно. – Хотите сказать, у нас своя команда, у вас своя? Я кивнул. – А разве не так?.. У нас отдел со своей спецификой. И если нам понадобится где-то участвовать лично, что маловероятно, то и люди для операций у нас свои. Или пусть не свои, но мы сами будем выбирать, кому что делать, нам просто виднее. Он сказал со вздохом. – Владимир Алексеевич, не обижайтесь на нее. Она извиняется, если где в чем-то перегнула. Я поморщился. – Ростислав Васильевич, уж простите, но я извинений не увидел. И не услышал. – Но я же… Он запнулся, глядя на мою презрительную ухмылку. – Извинений не было, – напомнил я. – Мало ли что вы сказали в телефонном разговоре. Или сейчас с экрана. Может быть, это вы и придумали! Извинения должны быть адекватны оскорблению. Я не говорю, что Ингрид нанесла мне тяжкое оскорбление, нет… Но если человек наносит оскорбление в печати, то в печати и должен опровергнуть! Если прилюдно и вслух оскорбил, то извиняться надлежит тоже в присутствии достаточного количества народа. В нашем случае ничего такого не было, к счастью, но если Ингрид задела меня в личном разговоре, то в личном и должна извиниться. Он подумал, криво улыбнулся. – Вообще-то в обществе градус оскорблений только растет, а культура извинений давно потеряна. Меня как-то один лаял на всех форумах, а потом через год извинился в личке… Теперь понимаю, почему я тогда чисто инстинктивно послал на хрен. – Вот-вот, – подтвердил я. – Он должен был извиниться на тех же форумах. Дурак думает, что так унизит себя, потеряет лицо, но все совсем наоборот. Человек, который извиняется и признает ошибки, тем самым показывает, что теперь лучше, чем был тогда. А то мурло, что уже поняло свою засратость, но не извиняется, тем самым всем сообщает, что как было говном, так им и осталось. Он покачал головой. – Хорошо, попробую поговорить с Ингрид. – Вряд ли это надо, – сказал я серьезно. – Такое должна понять сама. Он посмотрел на меня с интересом. – Вы считаете ее такой умной? – Умной? – переспросил я. – А зачем нам в отделе, где умный на умном едет и умным погоняет, еще и вот такие умные силовики со стороны? В слова «умные силовики» я ничего не вкладывал, вы сами, вижу по глазам, что-то вложили очень… интересное. Он заулыбался, понял, сказал уже потеплевшим голосом: – Ладно-ладно. Она должна понять не умом, ясно. Такое понимают не умом. Но она упрямая. – Ну и хрен с нею, – сказал я. – Или полагаете, не смогу поправить генетический код в митохондрии нематоды без ее помощи? – А в другой… работе? Я сказал веско: – Да один Гаврош знает и умеет в десять раз больше, чем Ингрид!.. Я имею в виду современные системы поиска. Не обижайтесь, но одна простенькая программа уже сейчас делает больше, чем сто тысяч шерлокохолмсов. А что касается наших работ, то из всей прыгающе-стреляющей братии ГРУ вряд ли найдется хоть один, которого мы взяли бы даже пол подметать. – Жестко, – сказал он с уважением. – Хотя я вот тоже не понимаю, по каким алгоритмам вы отыскиваете точки угроз человечеству, которые необходимо обезвредить… Но хорошо, я все понял. Так и передам! Он прервал связь раньше, чем я успел сказать, что ничего передавать не надо. Это сказано для него, а не Ингрид. С Ингрид у нас несколько иные отношения. Глава 7 На другой день я едва вышел из лаборатории Геращенко, немало впечатленный его интуитивным подходом к новым методам, как раздался звонок с пульта охраны небоскреба. – Владимир Алексеевич? У нас тут посетитель к вам. – Кто? – Журналист Ингрид Волкова. – Ого, – сказал я с интересом. – Из какой газеты? – Говорит, вроде бы независимый журналист, – ответил охранник. – Пишет для разных изданий. Так бывает? – Сейчас все бывает, – сообщил я. – Пропустить? – Сообщи, – сказал я, – что доктор Лавронов покинул рабочее место десять минут тому. Заедет еще в какие-то места, а потом домой. – Будет сделано, – ответил дежурящий с мужским пониманием в голосе. Я в самом деле практически покинул институт и занимаюсь мышками дома, хотя в реальности нахожусь пока еще в небоскребе Центра Мацанюка. Просто сейчас на многих работах вовсе не обязательно присутствовать лично, удаленное присутствие позволяет делать гору работы быстрее и лучше, так что из института кормлю мышек дома в коттедже, а оттуда работаю удаленно в институте. Но, конечно, примитивное обезьянство велит мне после работы вернуться в свою пещеру, и хотя я весь из себя светлый ум и все такое, но иногда поддаюсь темному зову предков и возвращаюсь в этот элитный дом, в котором для меня только и есть хорошего, что оборудованная по последнему слову хай-тека лаборатория. Через минуту снова звонок, дежурный проговорил смущенно: – Эта журналистка… увы, знает, что вы еще не покинули рабочее место. – Эх, – сказал я, – пронырливые эти журналюги… – Пустить? – А что остается, – ответил я, – иначе раструбят, что мы здесь педофилией занимаемся. Потребует выслать в Европу, там все сейчас камингаутничают наперебой насчет гейства, педофилии, некромании и копрофагии… Он сказал с облегчением в голове: – Пропускаю! А то слишком уж настырная. Ингрид вошла быстрая, даже стремительная, дико повела синими, как небо Арабских Эмиратов, глазищами по сторонам. – А-а-а, вот где ты прячешься! – Хорошее место, – сказал я сдержанно. – Я таким представляю себе рай.