– Тамарой. Тамара Сергеевна, Поляшова. Можно Томой звать. – Тамара Сергеевна, вы без регистрации заселили особо опасных преступников, – проигнорировал я предложение перейти на дружеский стиль общения. – Деньги положили себе в карман. Тихо! – Я поднял руку, прервав ее, когда она собралась возразить. – Но я хозяйственными делами не занимаюсь, так что вам лучше дать самые подробные показания. Постарайтесь. – Не брала я денег, – сказала она упрямо. – В кассу положила. А журнал потерялся. – Вы к делу давайте. – Было такое, заехали. Шестеро. И вот эти двое были, – она ткнула пальцем в портреты. – Главного как у них звали? – Прокопом они его звали. Как в книгу записала, не помню, – добавила она на всякий случай. – А так все Прокоп и Прокоп. – Руки в татуировках, около пятидесяти лет, сломанный нос и шрам в углу рта? – Он! Он самый. Еще молодой был, рыжий, уши такие смешные, круглые, торчком, они его Чебуром звали. Вот он и вот этот, – она показала на портрет Шиги, – у них вроде как младшие были, их везде гоняли, подай-принеси. Еще один был черненький такой, вроде кавказца, худой, маленького роста, шустрый, звали Саидом. У него еще родинка вот тут большая, – она ткнула ногтем себе в толстую щеку. – Нет, вот тут, – другой ноготь теперь ткнул в щеку противоположную. – И последний… – Она задумалась. – Последний был высокий, здоровый, видный такой мужчина. Прапором они его звали. Точно, Прапором. – Опишите его. – Ну, высокий такой, видный, вежливый даже. Волосы светлые, так вот набок зачесаны, – она рукой показала. – Нос… крупный такой нос. Прямой, но крупный. Голос сильно хриплый, да, как простуженный. Да, мизинца на левой руке нет. Не совсем, а половинка осталась. – Татуировки? – Нет, никаких татуировок. Ну, где их видно. – Что они делали? – Пили в ресторане все время. А так не буянили, не мешали никому, тихо себя вели. Так пьяными и съехали. – К платформе как они двинули? Пешком? Подвез кто-то? – Повар наш их отвез, Коля. На «рафике». Заплатили ему. – А Коля здесь сейчас? – Позову, – с готовностью подкинулась она с кресла. – Да я сам с ним поговорю, – остановил я ее. – Вы мне вот что скажите: они с кем-то из местных общались? – Если в ресторане только, а так все сами. – А в ресторане с кем могли? – Не скажу, не знаю. Сюда каждый день одни и те же ходят, поэтому не запомнишь. – Я понял. Пойду с вашим поваром поговорю. Спасибо за помощь. – Пожалуйста, – Тамара Сергеевна испустила вздох откровенного облегчения, хоть я ей пока ничего не обещал. Ресторан был… вот как и гостиница, такой типичный провинциальный ресторан. Но на столах скатерти и даже салфетки в полосатых пластиковых стаканчиках. На стенах картины, все больше пейзажи, наверняка из краеведческого музея какого-то вывезли, потому что все больше средняя полоса изображена, церкви на фоне леса и все такое. На потолке знакомые по старым временам люстры из пластика «под хрусталь». А вот стаканы и бокалы хрустальные, чешские, я такие помню, дефицитом были, признаком благосостояния, можно сказать. Пахло жареным мясом. Заняты три столика. За двумя небольшие компании, причем одна с женщинами, за третьим один мужчина с газетой сидит, пиво пьет. Радио включено, играет музыка какая-то. Что не совсем типично – барная стойка, причем явный новодел, больно уж не в стиль. За ней на высоком табурете сидит то ли бармен, то ли официант – средних лет мужик в белой рубашке и даже с бабочкой. Он вскользь посмотрел на меня и снова уставился в окно. Не знаю, что он там увидел, потому что окно почти полностью кусты сирени закрывают. Навстречу мне вскакивать не стал, не счел клиентом, наверное, по одежке встретил. Ну да, на мне офицерские брюки в сапоги и брезентовая куртка, а купечество местное, как я посмотрю, сплошь в «новоделе», в костюмах индпошива, так сказать. Ткань, кстати, сейчас чуть не самый ценный товар из всех, что мародерам находить доводится. – Вы куда? – вскинулся официант, когда я направился на кухню. – Туда, – я показал пальцем на дверь с окном и тут же махнул удостоверением: – Милиция. – А-а, – протянул тот и плюхнулся на свое место. В кухне я нашел двоих. Молодая женщина быстро резала овощи, а мужчина лет тридцати задумчиво смотрел в кастрюлю, из которой валил пар. – Супчик? – спросил я с порога. – Борщик, – в тон мне ответил он. – Сюда только персоналу вход разрешен. – Милиция, – я показал удостоверение. – Есть пара минут на вопросы ответить? – Прямо сейчас нет, занят очень. Дайте десять минут, чаю в зале попейте, например. Хорошо? – Как скажете. – Базиль! – Повар, высунувшись в окошко, окликнул официанта. – Кофейку свари пока товарищу из милиции, хорошо? Базиль, в миру наверняка откликавшийся на Василия, с готовностью кивнул: – Не проблема, сейчас сварю. Кофейку. Интересно, когда я в последний раз пил настоящий кофе? Если считать настоящим растворимый, то лет пять назад, натащили тогда его в город во множестве, в герметичных банках, завалявшихся на уцелевшем складе. А так цикорий, который мне сейчас Базиль и сварит. Но зовем мы его «кофе». То ли по инерции с былых времен, тогда тоже такой продавался, сверху «кофе» написано, а ниже маленькими буквами «цикориевый», а может быть, просто хочется думать, что вот у нас и кофе есть, совсем жизнь почти что нормальная. За второе голосую. Базиль быстро сварил турку кофе, перелил в чашку и принес ее мне на маленьком блюдце, выставив рядом фаянсовую сахарницу с цветочками. – Сколько с меня? – Да вы что, не надо денег. – Сколько? – повторил я. – Тридцать копеек. Я отсчитал, сколько сказано, высыпал ему в ладонь. Не надо, лишнее это все. Да, цикорий как цикорий, но все равно приятно. Может быть, самому купить? Вроде бы видел в магазине пачки. Мужская компания говорила негромко, а та, что с женщинами, смеялась постоянно. Там крепкий такой круглоголовый мужик в черном свитере все какие-то байки рассказывал, но я не вслушивался, больше оглядывался. Да, создало местное купечество себе какой-то личный мирок. Общество, не сдерживаемое рукой советской власти, все равно расслаивается. Впрочем, оно и раньше расслаивалось, при этой самой советской власти, просто по другим принципам. Начальники в одну сторону, «работники советской торговли» в другую, ну а масса в третью. Теперь просто принципы чуть изменились. Повар ровно через десять минут и подошел, как обещал. Сел за стол напротив меня со стаканом холодной воды, спросил: – О чем вы поговорить хотели? – Вы шестерых людей отсюда отвезли на платформу к мотовозу. – Я выложил портреты. – Среди них вот эти еще были. – Да, было такое, – сразу же ответил он. – А в чем преступление? – Ни в чем. Отвезли и правильно сделали. Мы людей этих ищем, вот поэтому у меня вопросы. Они же здесь два дня в ресторане сидели до этого, верно? – Верно, почти не выходили. – С кем-нибудь из местных общались? – Тут лучше у Базиля спросить, я же на кухне все время. – А «рафик» ваш? – Гостиничный. Или ресторанный. Продукты возим, белье из стирки и все прочее. – Они по пути о чем-нибудь разговаривали? – Ну… вроде бы. – Он задумался. – Так всего не припомню, хоть и прислушивался… – А почему прислушивались? – Да какие-то они такие… – Он сделал неопределенный жест. – Бандиты они, короче. Неприятно рядом с ними. Поэтому и так… настороже был. – И что-нибудь из разговоров запомнилось? – Да. Они собирались встречаться с каким-то Монголом, это кличка, как я понял, и идти в «Сказку». – «Сказку»? – Это бордель в Вышнем, про него все слышали. И даже казино. – А Монгол кто такой? – Тут ничего не скажу, не знаю. Они много трепались, вообще бухие были, допоздна сидели в ресторане и потом до утра керосинили в номере, закуску с водкой с собой взяли. – У платформы как все было? – Никак. Я их высадил и тут же уехал. Даже не видел, как они пошли дальше.