Официантка морщит узкий, блестящий от пота лоб: о каком следующем разе идет речь? – Отличная пара вашему гению, – замечает Алекс, как только она покидает столик. – Так и представляю их вместе. – А я – нет. – Выпады в сторону Доминика мне совсем не по душе. – Я задел вас за живое, Саша? – Не люблю, когда пренебрежительно высказываются о моих друзьях. Я жду, что Алекс извинится или хотя бы произнесет примиряющую обе стороны фразу, что-то вроде «не надо драматизировать, Саша», – тщетно. – Вы сами проехались вчера по его брюху. Не так ли? Вполне резонный ответ. Алекс ничего не забывает. Ничего не забывает, никогда не повышает голоса и не колотит каблуком по камням, чтобы обратить на себя внимание. И стоит ему повернуть голову, как Кондолиза вновь оказывается рядом с нами – с раскрытым блокнотом и карандашом на изготовку. – Яичницу с беконом, овощи и сыр. – Овощи?.. – переспрашивает официантка. – Брюссельская капуста, тушенная в сметане. Этого будет достаточно. – Мне то же самое! – кричу я вслед удаляющейся заднице Кондолизы, что здесь, черт возьми, происходит?! Алекс даже не заглянул в меню, откуда такая уверенность, что в марокканской забегаловке найдется брюссельская капуста, тушенная в сметане? Найдется, и еще как – если верить трем скрепленным друг с другом пергаментным листам. Капуста, сыр и яичница с беконом соответствуют третьему, пятому и одиннадцатому номерам в списке блюд, двенадцатым идет курица в тажине. Национальное блюдо, открывающее раздел «Дары Марокко». Алекс Гринблат либо равнодушен к экзотике, либо наелся ею еще до того, как американцы заняли Ирак. Что же касается волшебного попадания в номера три, пять и одиннадцать – без тщательного изучения ногтей тут не обошлось, и, боюсь, это не вся информация, которую можно оттуда выудить. Котировки валют, новости с фондовых бирж, демографическая статистика, результаты скачек в графстве Эссекс, лоты на аукционах «Кристи» и «Сотбис» – далеко не полный перечень того, что скрывается под ногтями Спасителей мира. Я почти верю в это. – Итак… – торжественно произносит Алекс. – Итак, – эхом отзываюсь я. – Может быть, закажем кофе? – Мне не хочется кофе. – Тогда чай. Мятный чай со специями – визитная карточка Марокко… Попробуете? – Оставим туземные прелести туристам. Прокол. Я допустила прокол. Попытку всучить Алексу Гринблату чертов мятный чай можно смело приравнять к явке на собеседование в офис солидной фирмы в одном купальнике и боа из крашеных страусиных перьев. И в том, и в другом случае результаты плачевны. Вопрос только – что меня мучает сейчас? Ведь не на работу же к Алексу я нанимаюсь, в самом деле!.. – Расскажите о себе, Саша. – Зачем? Разве это имеет отношение к цели вашего визита? – Все может быть. Итак… Как долго вы здесь? – Три года. – Приехали сюда из России? – Нетрудно догадаться, Алекс. – Вам нравится Марокко? – Мне нравится Эс-Суэйра. И я бы хотела остаться здесь навсегда. – Теперь я вовсе не уверена, что дело обстоит именно так. – Но теперь вы вовсе не уверены, что дело обстоит именно так? Ах ты, сукин сын! Хрен моржовый!.. – Идите к черту, Алекс. – Собрав остатки самообладания, я поправляю крашеные перья на боа и оттягиваю резинку на купальнике. И с треском возвращаю ее на место. – Я еще не позавтракал. – Алексу нельзя отказать в здравомыслии. – Продолжим. Почему вы уехали из России? Насколько я знаю, это динамично развивающаяся страна. Страна больших денег и больших возможностей. И это… это нескучная страна. – Никогда об этом не задумывалась. – Напрасно. Динамично развивающаяся страна. Страна больших денег. Страна больших возможностей. Нескучная страна. Даю вам минуту, чтобы выделить главное определение из списка. У меня есть свое собственное определение, связанное с любовью, связанное с дерьмом, связанное с фразой, брошенной в подтаявшую мартовскую жижу у метро «Петроградская»: «Оставь меня в покое, идиотка!» У меня есть свое собственное определение, но вряд ли оно заинтересует Алекса Гринблата. Возвышающегося сейчас надо мной в ожидании брюссельской капусты, сверкающего огнями взлетных полос, унавоженного рекламой ведущих производителей пива и спортивной обуви, снабженного операционной системой Windows, раскинувшего в пространстве всемирную паутину и не чуждого при этом смазанного штемпеля на самом обычном письме. Второго прокола быть не должно. Его и не будет. – Нескучная страна. Я права? Алекс довольно улыбается – я права! – Да. Это и есть самое главное. Человечество страдает от скуки, а это – смертельная болезнь. Хуже СПИДа, хуже атипичной пневмонии, хуже лихорадки Эбола. – Не думаю, что поголовно все человечество скучает. Некоторой его части приходится элементарно выживать. – Крайние варианты мы не рассматриваем, – одергивает меня Алекс. – И эта неприкаянная часть человечества не должна интересовать нас в принципе. Речь идет совсем о другой. – О какой же? – О платежеспособной. О той, которая готова выложить денежки, чтобы избавиться от скуки. Позже мы поговорим об этом поподробнее… У меня нет желания говорить об этом ни с Алексом, ни с кем бы то ни было – ни сейчас, ни потом. Так почему я медлю, почему не обрываю Алекса на полуслове? Наверное, потому, что подоспели брюссельская капуста, сыр и яичница с беконом. Все три пункта представлены в единственном экземпляре, мой брошенный вдогонку заказ проклятая Кондолиза проигнорировала. – Девушке – то же самое, дорогуша, – строго говорит Алекс официантке и принимается за яичницу. Он мог бы и уступить завтрак мне – так вышел бы из положения Доминик и наверняка Фрэнки; Жюль и его приятель Джим и еще несколько сотен миллионов мужчин были бы с ними солидарны. А так и не примкнувший к миллионам Алекс Гринблат, орудуя вилкой и ножом, жрет свой бекон. Проглотив первый кусок, он аккуратно промакивает губы салфеткой. – Теперь о вас, Саша. Несчастная любовь, да? Ни жалости, ни сострадания, ни даже любопытства – голая констатация, кем он себя возомнил, Алекс Гринблат? После такого пассажа я уж точно должна была встать и покинуть «Ла Скала», не дождавшись завтрака и не застегнув пряжки на туфле. Но я продолжаю сидеть. – Несчастная любовь. Да. Что сделал бы Доминик? И что наверняка сделали бы Фрэнки, Жюль, его приятель Джим и еще несколько сотен миллионов мужчин – на том лишь основании, что они – мужчины, волей судеб оказавшиеся в обществе слабой женщины? Они бы утешили меня. «Роковая случайность, Саша! только кромешный идиот не оценил бы вас по достоинству, Саша, только слепой! вы прекрасны, Саша!» – этого было бы вполне достаточно. От Алекса Гринблата такой дежурной галантности придется долго ждать, и (в ожидании) я могу пропустить не только завтрак, но и обед, и ужин. – Значит, несчастная любовь? И вы не нашли ничего лучшего, чем сбежать от нее в этот городишко? – Не нашла, – честно признаюсь я. Алекс Гринблат снова принимается за яичницу. – Типично женская логика, – говорит он, заглатывая желток. – Время должно спасти, расстояние должно избавить… Все это чушь собачья, Саша. – Чушь. – А ваш избранник – кромешный идиот. Неужели я дождалась комплимента от Алекса Гринблата?! Как бы не так!.. – …не потому, что вы такая потрясающая, а он вас не оценил. Потому, что женщины чаще всего влюбляются в идиотов. Не думаю, что вы исключение. – Я не исключение. А что бы вы сказали, если бы я влюбилась в вас? На судьбу брюссельской капусты моя провокационная фраза никак не повлияла: она преспокойно исчезает в пасти Алекса. – Не смешите меня, Саша. – Почему? Вы не верите в любовь с первого взгляда? – продолжаю нагнетать ситуацию я. – Только в нее и верю. Но что касается меня… – Алекс делает многозначительную паузу. – У вас нет никаких шансов.