– Абсолютно никаких? – Абсолютно. – Потому что ваше сердце занято кем-то другим? – Потому что я – не идиот. И это – единственная причина. – Я не могу рассчитывать даже на мимолетную связь? Бог мой, и во времена отвязного студенчества я не позволяла себе подобных сальностей – вне зависимости от количества выпитой водки и количества выкуренных косячков. А встретив l’amour, впоследствии оказавшуюся le merde, и вовсе решила, что полигамия – не для меня. Так же как и дружеский секс, секс по телефону, секс по Интернету, секс для нормального функционирования яичников и секс на платформе сходных политических убеждений. Политических убеждений у меня нет. И я не имею ничего против натурального меха и сафари в Кении, что же касается секса – за последние три года Эс-Суэйра выдула из меня даже воспоминания о нем, занесла их песком и похоронила под набегающими друг на друга волнами. И вот теперь – разговор с малознакомым мужчиной о мимолетной связи. Как мило. – На мимолетную связь может рассчитывать любой, – поигрывает ножом Алекс. – Но не всякий оказывается к ней готов. – А лично я – могу? – Можете. При условии, что вы – нимфоманка. И вам все равно с кем спать. – В противном случае… – В противном случае секс со мной не доставит вам никакого удовольствия. Как и большинству женщин. Шокирующее откровение, оценить его по достоинству мешает вновь появившаяся Кондолиза с одинокой тарелкой для mademoiselle, нарочно или не преследуя никакого умысла – но она позабыла о сыре и капусте, можно ли считать крошечный сосуд с соусом компенсацией?.. Устраивать скандал я не стану. – Хотите еще поговорить о сексе? – интересуется Спаситель мира. – Пожалуй, нет. – Тогда вернемся к вам. Ваши волосы… Не короткие и не длинные, не темные и не светлые, что-то среднее. Какими бы они ни были – страсти в них больше не запутаться. А ведь меня многие считали страстной, иногда – чересчур; человек, бывший моей l’amour, отбыл в неизвестность именно с этим убеждением. Осев в Эс-Суэйре, я совсем махнула на себя рукой. Чтобы не сказать – опустилась. Это особенно бросается в глаза на фоне холеной физиономии Алекса. «Хлыщ» – назвал его Доминик. Справедливое замечание. – …А что – мои волосы? Вам не нравится прическа? – Мне совершенно все равно, какая у вас прическа. Но если бы вам пришлось выбирать, вы бы отрастили их или наоборот – постригли самым кардинальным образом? – Я уже выбрала. – Это не ответ. Отрешитесь от события, которое загнало вас в такую дыру. Что бы вы выбрали? Тест-драйв продолжается, даже забавно. – Я бы постриглась. Очень коротко. – Так я и думал, – удовлетворенно хмыкает Алекс. – Мне развить эту тему или вы сами разовьете? – Тут и развивать нечего. Все, что можно было узнать о вас, – я узнал из вашего письма. – Странно. В нем не содержалось никаких биографических данных. И никаких ссылок на косметические, кулинарные, сексуальные и иные предпочтения. И о состоянии ротовой полости там не было ни слова. Только подпись. – Я умею читать между строк, Саша. – Кто бы сомневался! – Достаточно ли иронично это прозвучало? – Что же такого интересного вы вычитали? – У вас есть чувство юмора, – принимается загибать пальцы Алекс. – Вы обладаете вкусом, энергичны, умеете убеждать, умеете взглянуть на вещи с неожиданного ракурса, вы русская, наконец… – Это так важно? – Это важно. Позже я объясню вам – почему… И потом – вы хороши собой. Ха-ха. – Не красавица, конечно, – тут же поправляет себя Алекс. – Далеко не красавица. Но в вас есть то, что обычно называют шармом. Изюминкой. – Это вы тоже почерпнули из письма? – Это – нет. Это я увидел уже по приезде сюда. Это можно считать бонусом. Дополнительными баллами. – Дополнительными – к чему? – Я объясню вам. Позже. – После завтрака? – Позже – значит позже. Письмо не выглядело ни особенно оригинальным (на мой взгляд), ни особенно длинным, две с половиной страницы, напечатанные на пишущей машинке. Не такой старой, чтобы на ней было совсем уж неудобно работать, Доминик называет ее «portative»[8] – она, как и бритва, как и музыкальная шкатулка, была забыта в одном из номеров. Никаких дополнительных аксессуаров к машинке не прилагалось, лишь вставленный в каретку лист с обрывком фразы: …что мешает нам начать игру? Давай отбросим все и начнем… По ее поводу у нас даже возник бесплодный спор с Домиником. Доминик считает, что это – финал мегабестселлера, завоевавшего рынок, я же убеждена, что это – начало заурядной книжонки, изданной ограниченным тиражом и полностью провалившейся. В любом случае мы с Домиником так и не узнали о судьбе других фраз на других листах, а машинка осталась у меня. К сочинительству она не особенно располагает. Мертвый груз. Алексу так не показалось. Поэтому он и сидит сейчас напротив меня, отложив вилку и нож и подперев руками подбородок: завтрак окончен. Как и следовало ожидать, за него мы расплачиваемся отдельно друг от друга. – Чем займемся теперь? – спрашиваю я у Алекса, кладя в папку со счетом двадцать дирхам – чаевые на вспомоществование толстухе Кондолизе. Алекс Гринблат ограничился десятью. – Чем займемся теперь? – спрашиваю я у Алекса, когда мы снова оказываемся на улице. – Дайте подумать… – Хотите, покажу вам город? Глупейший призыв, я ведь знаю, что ответит мне Алекс, как он ответит. – Оставим туземные прелести туристам. По узкой улочке несется ветер. По узкой улочке скачет солнце. То здесь, то там хлопают синие ставни, открываются и закрываются синие двери, а в ослепительно-синем небе я вижу стаю голубей. Видит ли их Алекс Гринблат?.. Не уверена. Даже не обладая его чутьем, я могу предсказать, что он сделает в следующую минуту: развернется на сто восемьдесят градусов и пойдет вдоль улицы, навстречу ставням, дверям и ослепительно-голубому небу, время «позже – значит позже» еще не пришло. Но я ошибаюсь. Я все время забываю, что он – Спаситель мира, а значит, следует своей собственной логике. Простому человеку понять ее так же трудно, как представить бег тока по проводам или осознать механизм деления клеток. Деление клеток. Чертовски красивые глаза Алекса устраивают (специально для меня!) мастер-класс деления: с их радужной оболочкой что-то происходит, она распадается на сотни разноцветных осколков, в каждом из них я вижу свое собственное отражение, и отражение улицы, и еще какие-то отражения, смысл которых мне не совсем ясен. Совсем неясен, если уж быть точной. Штрих-коды, пиктограммы, логотипы, обрывки цифр, обрывки счетов – ничего этого нет в действительности. Мое разыгравшееся воображение, не более, умение взглянуть на вещи с неожиданного ракурса. И еще – чертовски красивые глаза Алекса. Сами по себе. Они обладают гипнотической силой. Гипнотическая сила чертовски красивых глаз, а вовсе не самые обычные (хотя и по-женски ухоженные) руки Алекса прижимает меня к стене. Хлопающий синий ставень слева, то открывающаяся, то закрывающаяся синяя дверь – справа. И ветер. И солнце. И ослепительно-голубое небо со стаей голубей. – Удивите меня, Саша, – шепчет Алекс. – Удивить?.. – Да. Удивите меня. Покажите мне нечто такое… Нечто такое, что заставит меня изменить взгляды на жизнь. Нечто такое, что заставит меня почувствовать, что она по-настоящему прекрасна. – Покажите мне нечто такое, что заставит меня выложить энную сумму. – Наличными? – глупо спрашиваю я. – Или выпишете чек?