– Давно пора. – Я давно хотел сказать, Саша?… Я благодарен тебе. – За что? – За все. Впервые за три года Доминик поднимается из-за стола раньше меня. И уходит, не прощаясь и не поцеловав меня в щеку, как делал это всегда. Я остаюсь в обществе кольца и небрежно брошенной на стул «Фигаро»; кем была девушка, разбившая сердце моего друга? Как печально, что наши отношения ограничивались осторожной симпатией, если бы Доминик чуть больше доверял мне, если бы он был со мной откровенен… Теперь это не имеет никакого значения. – …Я могу убирать, мадам Саша?? Наби. Я и не заметила, как он появился. У Наби подвижное, выразительное лицо карманного воришки: дорого бы я отдала, чтобы посмотреть, как он обносит креветочные карманы, как ловко орудует в жабрах у салаки, как обчищает зажравшиеся пряности. – Конечно, Наби. И спасибо за ужин. Он был потрясающим. – Рад, что вам понравилось, мадам. Наби несколько удивлен, еще никогда я не обращалась к нему с такими признаниями. Но и хватать меня за язык он не станет. – Кольцо… Это ваше кольцо, мадам? – Нет. – Значит, его забыл хозяин. – Не думаю, Наби. Лицо Наби искажено непосильной работой мысли. Кольцо, лежащее на тарелке, стоит немалых денег: такого Наби не купить, но… Он может его продать, и это было бы самым лучшим выходом из создавшегося положения. И чудесная девушка, так жестоко обошедшаяся с Домиником, оказалась бы посрамленной. Заочно. – Я все же поинтересуюсь у хозяина. – Не стоит, Наби. Ты можешь взять его себе. …Рональдо и Рональдиньо. Я видела их сотни раз, пора бы перестать обращать на них внимание. Но именно сегодня они особенно прекрасны в своих футболках по полтора доллара за штуку, именно сегодня их удары точны, а движения – полны скрытой грации, любой из них с ходу мог бы подписать контракт на несколько миллионов долларов. Почему я не владею футбольным клубом? Почему? И почему вот уже битый час я стою на балконе, вцепившись руками в поручень? По той же причине, почему и Эс-Суэйра уже не кажется мне конечным пунктом назначения. У меня еще будет время разобраться в этом, хотя ответ лежит на поверхности – я больше не несчастна. И еще никогда мир не представал передо мной в таких ярких, таких волнующих красках, еще никогда он не казался таким объемным. Возможно, я ошибаюсь и подобное случалось со мной – нет, не так: подобное уже случилось со мной однажды. У меня еще будет время разобраться в этом, весы покачиваются, звенят чашками, на одну готова упасть l’amour, на другую – le merde, но сейчас я свободна и от одного и от другого, а десятки Рональдо и десятки Рональдиньо и вправду хороши. Где-то внутри меня, там, где до сегодняшнего вечера располагалась помойка из самых неприглядных воспоминаний («Осторожно! Радиация!»), играет одинокий саксофонист, и мотив хорошо узнаваем, что-то вроде «UNFORGETTABLE» Ната Кинг Коула. Обстоятельства, при которых я услышала его впервые, не так уж важны. – …Вы любите футбол? – Вот он и потревожил сопение океана. Голос того, кого я жду битый час – вцепившись руками в поручень. – Нет. На кого я похожа с точки зрения фанерной перегородки? Спутанные от ветра волосы, лицо, едва ли не занесенное песком, невнятный профиль (анфас был бы намного выигрышнее), невыразительный голосишко обслуги с ресепшена; теперь я, как никто, понимаю отвергнутого беднягу Доминика. – Не думал увидеть вас здесь. – Я тоже не думала увидеть себя здесь. – Не слишком ли провокационно это прозвучало? Плевать. – Вы не зарегистрировались. – Это не моя вина, – тут же уличает меня vip-персона. – Да, конечно. Но формальности можно отложить до утра. – Отлично. Значит, сегодня мы… Vip-персона делает многозначительную паузу, и у меня нет никаких сил дождаться ее окончания. – Мы – что?.. – Общаемся неформально. Кто только не клеил меня за последние три года, иногда – такими экстравагантными способами, что выражение «общаемся неформально» выглядит откровенной насмешкой. Почем я знаю, может, это и есть насмешка. Скорее всего. – Меня зовут Алекс. Алекс Гринблат. АЛЕКС ГРИНБЛАТ. Имя, принадлежащее знаменитому галеристу и теоретику современного искусства, я лично отправила письмо Алексу Гринблату два месяца назад. Какова вероятность того, что знаменитый галерист, презрев свои нью-йоркско-парижско-лондонские дела и сделав ручкой яйцеголовым снобам, появится в заштатной Эс-Суэйре? Никакова. Какова вероятность того, что человек, стоящий за фанерной перегородкой, – полный тезка знаменитого галериста и сам является снобом? Три, максимум – пять процентов. Уже кое-что. – Не думала увидеть вас здесь. Я возвращаю Алексу Гринблату фразу, сказанную им самим: отскочив от зеркала моего рта, она упирается в лицо Алекса Гринблата солнечным зайчиком. Алекс Гринблат морщится от света: – Я тоже не думал увидеть себя здесь. – Спонтанное решение отдохнуть на побережье? – Не совсем. – Алекс Гринблат пристально смотрит на меня. – У вас странный акцент. – Вы не первый, кто пытается определить мою национальную принадлежность. И еще никому это не удавалось. – Никому? – Все попадали пальцем в небо. – Вы – русская. И думать нечего. Он угадал. Не потратив на процесс узнавания и минуты, он угадал. Все это время мне страшно хотелось приблизиться к Алексу Гринблату, сделать хотя бы шаг в сторону фанерной перегородки, один безнаказанный шаг. Вот и повод. Сейчас или никогда. – Вы русская. Я прав? – Да. – Я делаю его, один безнаказанный шаг. – Вы русская. И вас зовут Саша. «Саша» в исполнении Алекса Гринблата тоже звучит вполне по-русски, путаницы с ударениями нет и в помине. Но, произнесенное верно, оно вызывает во мне глухой протест. – Я предпочла, чтобы вы называли меня так же, как и все остальные. Саша?. – Пытаетесь прожить чужую жизнь? – Vip-персона, Спаситель мира Алекс Гринблат улыбается обезоруживающей улыбкой серийного убийцы. Еще мгновение – и он стянет мне горло струной от карниза. – Просто пытаюсь выжить. Сказанное мной не производит на Алекса Гринблата никакого впечатления, я же моментально оказываюсь в одной лодке со студентиком Мишелем, сочинившим трагическую историю, чтобы казаться значительнее в глазах окружающих. Та еще картина: русская дуреха на веслах, Мишель – загребной, оба – в одинаково пафосных матросках и парусиновых туфлях, в них-то и подкладывают трагические истории. Два-три сантиметра роста такие истории прибавляют, но выиграть регату… Выиграть регату нам не светит. Все регаты, как правило, выигрывает Алекс Гринблат, и спутники Алекса Гринблата, и спутницы Алекса Гринблата, есть же у него спутницы, черт возьми!.. Спутницы, ха-ха. Любовницы, так было бы точнее. И не какие-нибудь безмозглые фотомодели (за последние несколько часов образ Алекса Гринблата подвергся значительной корректировке), совсем нет. Холеные дамочки со стервинкой и вечнозеленым загаром, подцепленным в вертикальном солярии: они арендуют пентхаусы, драгоценности и платья от Dolche/Gabbana, ведут колонки в life-style журналах и всегда расплачиваются за себя в кабаках. И на вопрос «Пытаетесь прожить чужую жизнь» они, несомненно, нашли бы другой ответ. Гораздо более оригинальный. – Это шутка. – Я горю желанием избавиться от пафосной матроски и парусиновых туфель неудачницы. – Насчет выжить. – Я так и понял. Так что вы делаете в Эс-Суэйре, Саша Вяземски? Он знает не только мое имя, но и фамилию, ого! Потрясающая осведомленность, хотя «Вяземски» звучит не слишком безупречно, в полузабытом подлиннике все было органичнее: Саша Вяземская. – Вы даже знаете, как меня зовут? – Конечно. Ведь это вы написали мне письмо. Алекс Гринблат, знаменитый галерист и теоретик современного искусства, поджарый, сильно загорелый мужчина лет тридцати пяти. Точно такой, каким я рисовала его в послеполуденных грезах у досок Доминика. И чертовски красивые глаза!..