– Ты встретила их? – Да. – Никого не потеряла по пути? – Нет. Доминик не просто изучает меня, как проделывал это неоднократно после моих возвращений из аэропорта, он пожирает меня глазами. – Кто прибыл на этот раз? – Шестеро и один, – врать Доминику я не в состоянии. – Шестеро и один – будет семеро. Значит, прибыли семеро? – Я предпочла бы именно эту формулировку – «шестеро и один». Ужин, как обычно, приготовлен Наби; Наби живет при отеле гораздо дольше, чем я, и даже дольше, чем сам Доминик. Отец Наби работал у отца Доминика, так же, как дед Наби работал у деда Доминика, в то время, когда отель еще процветал. Теперь хозяйство пришло в упадок, на деньги, которые платит Доминик, семью не прокормить, так что Наби едва сводит концы с концами. Он мог бы уехать к зажиточным родственникам в Мекнес или отправиться в Агадир, туристический центр, где спецам, подобным Наби, всегда нашлась бы работа. Но Наби не делает этого, он привык к отелю и верит в то, что однажды все чудесным образом изменится. Блюда, которые Наби стряпает из морепродуктов, всегда получаются отменными. Запеченные креветки, салака на гриле и большое количество пряностей – все возбуждает аппетит, все дразнит обоняние, открытие последних пяти минут: я проголодалась! – Чертовски хочется жрать! – В подтверждение я запускаю пальцы в тарелку с креветками. – М-м… сегодня у креветок замечательный вкус, ты не находишь, Доминик? Доминик не отвечает. Вернее, отвечает не сразу. В руках Доминика подрагивает тонкий листок «Фигаро» – щит средневекового рыцаря, да и только! Сидя на безопасной террасе в Эс-Суэйре, он защищается им от вызовов Большого Мира, почему никогда раньше мне не приходила в голову такая простая мысль? Почему никогда раньше я не замечала, как печальны глаза Доминика? И этот маленький шрам на подбородке – я тоже не видела его! – Шрам. Откуда у тебя шрам, Доминик? – Шрам? – Вот здесь, на подбородке. Я перегибаюсь через стол и касаюсь рукой шрама Доминика. Доминик не делает никаких движений, сидит смирнехонько: СТО ПРОТИВ ОДНОГО – для морских пехотинцев из его брюха уже прозвучала команда «отбой». – Он был всегда, – голос Доминика печален так же, как и его глаза. – Всегда. Просто раньше ты не обращала на него внимания. – Удивительно! – Нисколько не удивительно. Кстати, и креветки сегодня самые обычные. – Разве? – преувеличенно удивляюсь я. – Точно такими же они были и вчера. И позавчера, и месяц назад. Я больше не слушаю Доминика. Его лысеющий череп – вот что привлекает меня. Не так уж он некрасив, совсем напротив. Приди Доминику идея побриться наголо – все это могло выглядеть даже привлекательно, это подчеркнуло бы линию лба, и скрасило бы излишнюю округлость щек, и уравновесило бы подбородок. Брюху же (скрытому сейчас фиговым газетным листком) не поможет ничто, если, конечно, Доминик срочно не начнет качаться. Или играть в футбол в свете прожекторов. – …Ты не слушаешь меня, Саша?! – в сердцах бросает Доминик. – Конечно, слушаю. Еще никогда я не была так внимательна! Положительно, скинь Доминик килограммов тридцать-сорок, он стал бы настоящим красавцем, колониальной достопримечательностью Эс-Суэйры, а сколько сердец он смог бы разбить! Сколько сердец хрустнуло бы под его пальцами подобно креветочным панцирям, мое сердце – не в счет, мое сердце уже занято. – О чем я говорил, Саша?? – Доминик проявляет странную, несвойственную ему настойчивость. – О чем? Мы рассуждали о креветках. О том, что сегодня они необычайно вкусны. – Это ты сказала, что они необычайно вкусны. – Просто тают во рту… – Это ты… Ты сказала. А я сказал, что они самые обычные. Они – обычные, а ты – нет. Сегодня ты не такая, как всегда. Что произошло, Саша?? Мне не хотелось бы обсуждать это. Во всяком случае, с Домиником. – Почему ты не женишься, Доминик? – Этот вопрос я задаю ему впервые. Впервые за три года, проведенных в отеле «Sous Le Ciel de Paris». На Доминика жалко смотреть: нелепый пот струится по нелепым вискам, нелепые пухлые губы подрагивают, нелепый подбородок трясется мелкой дрожью. – Я хотел… Хотел сделать предложение одной чудесной девушке. Я даже купил кольцо… – И что? Что ответила тебе чудесная девушка? – Вот, посмотри! Серебряная цепочка. С каких пор Доминик носит цепочку? Вопрос «почему раньше я не замечала ее» неуместен. Так же, как неуместна сама цепочка на толстой потной шее Доминика. И я испытываю самое настоящее облегчение, когда он снимает ее. И кладет на ладонь, и протягивает ладонь мне. Очевидно, чтобы я оценила кольцо, запутавшееся в цепочке. Очень мило со стороны Доминика. – Что ж, чудесное кольцо. Кольцо и вправду замечательное, может быть – слегка тяжеловатое, слегка помпезное и… слегка потертое. Проведшее с Домиником чуть больше времени, чем следовало бы. – А как зовут девушку? Мерседес? Мерседес, сладкая, как яблоко, не выходит у меня из головы. – Мерседес? – удивляется Доминик. – Совсем не Мерседес. – Тогда почему ты до сих пор не отдал… Чудесное кольцо чудесной девушке? – Я хотел… Я только ждал подходящего момента. – И? – Он так и не наступил. Чудесную девушку увели у меня из-под носа. – Как жаль. Мне действительно жаль Доминика. Скинь Доминик килограммов тридцать-сорок, этого никогда бы не произошло. – Мое сердце разбито, Саша?. Представить разбитое сердце Доминика не составляет труда, стоит только разобрать завал из досок для серфинга и отогнуть край газетной страницы: там оно и лежит, расколотое на несколько жирных, сочащихся кровью кусков, даже Наби при всем его кулинарном таланте не смог бы сочинить из этого рано состарившегося мяса ничего, кроме банального гуляша. – Все образуется, Доминик. – Ничего не образуется. – Все будет хорошо. – Я и сам так думал. До сегодняшнего дня. – А теперь? – Теперь все кончено. Доминик швыряет кольцо на тарелку с недоеденными креветками. Возможно, я не слишком хорошо знаю Доминика, но смысл его жеста ясен как божий день: никогда больше он не прикоснется к этому кольцу, никогда больше. Мне остается лишь оплакивать креветки, сунуться к ним сейчас было бы кощунством по отношению к страданиям Доминика. Придется ограничиться салакой на гриле. – Мне кажется, ты излишне драматизируешь ситуацию, Доминик. – Реплика, подкрепленная жеванием, со стороны выглядит цинично, но, кто знает, может быть, именно она приведет Доминика в чувство. – Нисколько. – Ты хотя бы говорил с ней? О своих намерениях? – Я ждал… – Подходящего момента? – Да. – Глупый-глупый Доминик! Разве ты не знаешь, что все признания всегда совершаются в самый неподходящий момент? – Я стараюсь развеселить Доминика. – Правда? – Конечно, в «Фигаро» об этом не пишут… – Жаль. – Доминик добросовестно старается подыграть мне. – Мне нужно подписаться на что-нибудь другое?