– Я, возможно, ему не позвоню, – говорю я, понижая голос, потому что замечаю, как люди в очереди прислушиваются к нашему разговору. – Тогда ты даже большая недотепа, чем я думала. – Ну, во всяком случае я не стану звонить ему прямо сейчас. – Хочешь немного поломаться, да? – Нет. Я просто умираю от голода и не буду делать вообще ничего до тех пор, пока не запихаю себе в рот маффин с голубикой. Сейди улыбается мне и затем бросает взгляд на цветы. В нем кроме роз есть лилии и другие цветы, названий которых я не знаю. – Они, наверное, стоили ему немалых денег, – говорит она. – Значит, жаль, что он не знал, что меня вполне устроил бы и маффин с голубикой, – отвечаю я. Сейди смеется. Я невольно сжимаю букет чуточку сильнее. Центр города Лидс – такой, каким он обычно бывает утром в понедельник: серый, пасмурный и слегка загаженный после уик-энда. Когда я останавливаюсь у перекрестка, кто-то сует мне в руку экземпляр бесплатного журнала. Я беру его, но не потому, что мне хочется его прочесть, а потому, что мне жаль человека, которому приходится вставать на рассвете и идти совать журналы в руки раздражительных пассажиров, едущих из пригорода на работу в центр города. Переходя улицу, я сворачиваю журнал в трубочку и засовываю его в боковой карман рюкзака. Женщина, идущая передо мной, несет свою большую сумку на согнутой правой руке – чтобы было легче. Я едва удерживаюсь от соблазна сказать ей, что она похожа на куклу Барби, у которой какой-то маленький мальчик вывернул руку. Я уверена, что если женский пол будет продолжать в том же духе, то рано или поздно младенцы-девочки начнут рождаться с уже изогнутой правой рукой и акушерки смогут сразу вешать на них большие сумки. Сейди, посмотрев туда, куда смотрю я, с понимающим видом улыбается мне. Мы обе – убежденные сторонницы того, что вещи нужно носить не в сумках, а в рюкзаках. – Интересно, на работе покажут какой-нибудь фильм в память о Боуи или нет, – говорит Сейди. – Например, «Лабиринт» и «Абсолютные новички»[5]. – Да, интересно, – говорю я. – Готова поспорить, что очень многие люди пришли бы, если бы стали показывать какой-то из этих фильмов. Я решаю не говорить Сейди, которая почти все время, пока мы ехали на поезде, разглагольствовала о Дэвиде Боуи, что мне это все уже надоело. Каждый раз, когда я захожу в «Фейсбук», в нем полно публикаций, в которых люди отдают свою дань уважения ушедшему из жизни Боуи так, будто они были с ним лично знакомы и понесли в результате его смерти личную утрату. При этом они вряд ли задумываются о том, какие чувства испытывает тот, кто в самом деле потерял любимого человека. Может, даже самого важного человека в их жизни. Мы сворачиваем с тротуара в сравнительную теплоту торгового центра. Кому-то пришла в голову блестящая мысль не делать у этого здания боковых стен, а потому зимой людям, сидящим за наружными столиками ресторанов, приходится оставаться одетыми в пальто и шарфы, хотя формально эти люди находятся внутри торгового центра. Я иду вслед за Сейди к эскалатору и еду на нем вверх. Кинотеатр находится на этаже, предназначенном для «праздного времяпрепровождения», – там, где расположены и все рестораны. Устроен этот кинотеатр довольно нетрадиционно: в нем стоят диваны, и зрители могут заказать себе пиццу и другую еду, которую им принесут туда, где они сидят и смотрят фильм. Я именно этим обосновываю то, что работаю здесь (а еще тем, что мне не приходится приходить на работу раньше одиннадцати утра, даже когда я на первой смене). Я никогда не смогла бы работать в обычном кинотеатре. Это было бы все равно что позволить дементорам[6] высосать твою душу. Нина, которая в кои-то веки встречает всех входящих за стойкой дежурного администратора, смотрит на мои цветы и поднимает бровь: – Я надеюсь, ты не замышляешь устраивать здесь место поклонения Боуи? – Эти цветы не имеют к нему никакого отношения. Мне их вообще-то подарили. – В связи с чем? – В связи с тем, что я сказала одному мужчине, что он козел. – Очень смешно. – Нет, это правда, – говорю я. – Только козлом я назвала совсем не того мужчину, который мне их подарил. Нина качает головой и вздыхает: – Ага, значит, ты купила сама себе цветы по дороге на работу, чтобы со стороны казалось, что их тебе кто-то подарил. – Вовсе нет, – вмешивается в разговор Сейди еще до того, как я успеваю что-то возразить Нине. – Их подарил ей умопомрачительно шикарный парень, который подошел к ней на вокзале и пригласил ее на свидание. Она просто слишком скромна, чтобы в этом признаться. – В самом деле? Может, ты уже знаешь и номер его телефона? – спрашивает Нина. Я выуживаю из букета визитную карточку и сообщаю ей указанный в ней номер. – Позвони ему, если хочешь, – говорю я. – А я, наверное, не стану утруждать себя этим. Нина закатывает глаза и снова утыкается в экран, продолжая заниматься тем, чем она занималась до моего появления. Сейди кивает мне, и мы идем в сторону комнаты для персонала. Когда мы заходим в эту комнату, я вдруг осознаю, что все еще держу визитную карточку в руке. – Как его зовут? – спрашивает Сейди, заметив, что я смотрю на визитку. – Ли Гриффитс. Судя по визитке, он – заместитель директора в какой-то рекламной фирме в Лидсе. – Ух ты! Важная персона. Позвони ему. – Не-а. Это, возможно, всего лишь надувательство. – Ну, если тебе он не нужен, то я вообще-то отнюдь не гнушаюсь товарами, уже побывавшими в употреблении. Я улыбаюсь ей в ответ. Мы идем обратно в вестибюль и видим, что Тарик и Адриан раскладывают на полу новую красную ковровую дорожку, ведущую в зал № 1. – А-а, вот и вы, леди, – говорит Адриан. – Как раз вовремя к пробному хождению по дорожке. – Сначала я! – кричит Сейди. Я, посмеиваясь, смотрю, как она ходит плавной походкой туда-сюда по красной ковровой дорожке, останавливаясь с таким видом, будто позирует фотографирующим ее воображаемым папарацци. – Давай, давай, – говорю я, ложась на дорожку перед ней. – Это премьера какого фильма? – Фильма про суфражистку! – кричит она, а затем ложится на дорожку рядом со мной. – Что там за крики? – спрашивает Нина, высовывая голову из-за угла. – Премьера фильма! – говорю я. – Хочешь пройтись по красной дорожке? – Нет. Я хочу, чтобы вы обе перестали относиться к этому месту, как к детскому саду, и принялись за работу. Нина возвращается за стойку дежурного администратора. Сейди, застонав, говорит: – Готова поспорить, что Кэри Маллиган[7] никогда не приходилось выносить вот такое. Дождавшись обеденного перерыва, я, когда остаюсь одна в комнате для персонала, пишу сообщение Ли. Мне хочется, чтобы никто этого не видел – на тот случай, если это и в самом деле окажется надувательством. Я решаю сразу перейти к делу. Привет. Еще раз спасибо за цветы. Сообщи мне дату и время встречи. Я заканчиваю работу в 7 часов вечера до среды включительно, а затем работаю целую неделю допоздна. Джесс. Я секунду-другую сомневаюсь, раздумывая, не выставляю ли себя беспросветной дурой, но затем все же решаю отослать сообщение. Делаю глубокий вдох-выдох и нажимаю «Отправить». Лишь после того, как я отправила это сообщение, я осознаю, как сильно переживаю, ответит он на него или нет. К счастью, мне приходится ждать меньше тридцати секунд, прежде чем мой телефон издает звуковой сигнал о получении текстового сообщения. Этот парень явно не из тех, кто боится показать, что он чего-то очень хочет. Привет, Джесс. Прекрасно. Может, в среду в 19: 30 в «Ботанике»? «Ботаник» – это супермодный бар, расположенный возле торгового центра. Я в этом баре никогда не была – главным образом потому, что сама я отнюдь не супермодная и не знакома ни с одним супермодным человеком. Я пишу в ответ, что встречусь с ним там, – так, как будто я в этом месте частенько бывала. Он отвечает: Прекрасно, уже жду с нетерпением. Я все еще сижу в комнате для персонала с радостным и самодовольным выражением лица, когда туда заходит Сейди. – Ты ему позвонила, да? – спрашивает она. – Нет, написала. – И пойдешь на встречу с ним. – Возможно. – Если вы решите пожениться, я разыщу того мужчину, который лапал тебя за задницу, и приглашу его на вашу свадьбу. – Я не думаю, что существует вероятность того, что мы поженимся. – Почему? – Ну, мы с ним из разных категорий людей. – Чепуха. Ты ничуть не хуже его. – Я все еще подозреваю, что он просто дурачится. Как бы там ни было, в среду ты поедешь домой одна. А я, представь себе, буду находиться в окружении пижонов и заказывать себе коктейли, названия которых раньше никогда даже не слышала. Сейди фыркает: – Надеюсь, платить будет он. – Я тоже на это надеюсь. Иначе придется просить милостыню в подземном переходе. Когда я уже иду домой со станции Митолройд, мне вдруг приходит в голову, что папа наверняка спросит, откуда у меня цветы. На секунду возникает желание бросить их, не глядя, через голову назад – как это делают на свадьбе невесты, – но, быстро оглянувшись, я вижу, что в этом случае они скорее всего попадут в идущего позади меня длинноволосого толстого парня и ему это вряд ли понравится. Я решаю рассказать папе урезанную версию того, что сегодня произошло. Думаю, он сможет спокойно отнестись к тому, что какой-то парень напрашивается на знакомство со мной, но я уверена, что он разнервничается, если я расскажу ему о мужчине, щупавшем мою задницу. Я иду мимо рядов примыкающих друг к другу маленьких веранд и веревок для сушки белья, протянутых через задние дворики и кажущихся символами какой-то уходящей в прошлое эпохи. Я готова поспорить, что люди, живущие на юге страны и смотрящие в выпусках новостей репортажи о наводнениях на Рождество, не смогли бы даже поверить, что на свете существует такое местечко, как Митолройд. Я не перестаю удивляться, насколько это маленький и замшелый населенный пункт. Впрочем, некоторые люди прожили в нем всю свою жизнь, никогда не побывав при этом даже в Лидсе (не говоря уже о Лондоне). Думаю, именно поэтому я после окончания колледжа устроилась на первую подвернувшуюся мне в Лидсе работу. Это, конечно, была совсем не та работа, о которой я мечтала, но она, по крайней мере, давала мне шанс выбраться из Митолройда. Наша передняя входная дверь открывается прямо на улицу, а задняя – ведет во дворик за нашим домом. Если у меня когда-нибудь появится возможность снять квартиру в Лидсе (что весьма сомнительно), я уже решила, что сниму ее на высоком этаже, чтобы люди, проходящие мимо, не могли заглядывать внутрь, когда я открываю входную дверь.