Джесс Понедельник, 28 ноября 2016 года Я читаю это, сидя в ванной, и вся дрожу. Наша уборщица, которую я вообще-то никогда даже не видела, собирается дать показания против Ли. Почему? Какая у нее для этого может быть причина? Ну, кроме того, чтобы сказать правду. Может, Ли пожаловался на нее, в результате чего она теряет свою работу, а потому хочет ему отомстить? Но он ведь всегда говорил, что она очень хорошая уборщица. Она в самом деле хорошая. Когда мы приходим по понедельникам с работы, у нас дома идеальная чистота. У меня даже такое ощущение, как будто мы живем в отеле. А еще она надежная: никогда не бывает, чтобы она вдруг не пришла. Я кладу мобильный телефон в карман домашнего халата и, подняв крышку мусорной корзины, смотрю на ее содержимое. Что уборщица может увидеть в ней? Что она может в ней найти? Что-то такое, что не сразу заметно? Стук в дверь ванной заставляет меня вздрогнуть. Крышка мусорного ведра со стуком шлепается на место. Дверь открывается, и из-за нее появляется лицо Ли. – Ну что, ты скоро будешь готова? Нам нужно выходить в десять с минутами. – Да, я буду готова через несколько минут. Он бросает взгляд на мой лифчик и трусики, висящие на тыльной стороне двери. Они – для беременных женщин. – Ну давай, побыстрее надевай это свое несексуальное белье, – говорит он. – Я не хочу опоздать. Я выдыхаю, когда он закрывает за собой дверь. Я пыталась убедить его, что вполне смогу сходить на УЗИ сама. Я не была уверена, что ему стоит находиться рядом, когда я увижу изображение «Г» на экране. Боюсь, что я отреагирую на это не так, как другие мамы, которые видят своего ребенка в первый раз. Потому что это будет не первый раз, когда я его вижу. Но Ли настоял на том, что нужно пойти и ему. Он сказал, что не упустит возможности впервые взглянуть на своего ребенка. И вот теперь я все никак не могу решить, радоваться мне этому или огорчаться. Потому что уже проявились первые признаки – вспышки гнева, неадекватное поведение. Все это заставляет меня думать, что Ли, в общем-то, способен на ужасные поступки, о которых я уже так много читала. Мы садимся в комнате ожидания больницы. Впервые в жизни я оказываюсь в окружении других беременных женщин. И хотя мне очень не хочется сравнивать себя с ними, от этого трудно удержаться. У большинства из них живот побольше, чем у меня, и лишь у одной – меньше. Почти все они старше меня. Большинство – намного старше. Интересно, не думают ли они, взглянув на меня, что я еще слишком молода для того, чтобы быть мамой. В моей голове начинает звучать песня «История подростка». Я рада, что Ли здесь, со мной, потому что в противном случае они, наверное, решили бы, что я – мать-одиночка. У меня возникает желание повесить себе на живот табличку «Запланированная беременность». Все, с кем мы говорили о моей беременности до сего момента, поначалу думали, что я забеременела случайно – уж слишком увлеклась сексом в медовый месяц. Люди и понятия не имеют, что этот ребенок даже больше, чем запланированный. Он уже существует – существует в том будущем. И все, что мы сейчас делаем, – так это лишь обеспечиваем его появление в надлежащее время. – Кто из вас миссис Гриффитс? – громко спрашивает женщина в голубой униформе. Ли приходится слегка толкнуть меня локтем: я все еще не привыкла к своей новой фамилии. – Это я, – говорю я, вставая. – Заходите, пожалуйста. – А можно и моему мужу зайти вместе со мной? – спрашиваю я. – Да, конечно, – улыбается она. Мы заходим вслед за ней в комнату с тусклым освещением, посреди которой стоит топчан, окруженный различными медицинскими приборами и экранами. – Ага, – говорит она, глядя в мою медицинскую книжку. – Прилягте, пожалуйста, на топчан и слегка приспустите свои лосины и приподнимите кофточку, чтобы я могла хорошо осмотреть ваш животик. Я делаю то, о чем она меня просит. Она закладывает бумажные полотенца вдоль верхнего края моих лосин и нижнего края кофточки. – Это просто для того, чтобы гель не попал вам на одежду, – говорит она. – Он может показаться вам немного холодным, когда я стану его наносить, но он необходим нам для того, чтобы получить четкое изображение. Ли берет меня за руку. Его ладонь липкая. А может, это моя ладонь липкая – я точно не знаю. Я смотрю на его лицо: он напряженно всматривается в экран, отчаянно надеясь что-нибудь различить. Я пытаюсь представить себе, каково бы было мне, если бы я не знала, что все хорошо. И если бы переживала обо всем том, о чем в подобных случаях обычно переживают люди, а не о том, что мой муж, возможно, сделает со мной, когда этому ребенку исполнится три месяца. Женщина елозит по моему животу своим устройством где-то минуту. – Кое-кто сегодня утром очень активен. Она снова улыбается. – Кто он? – спрашиваю я. Ли смотрит на меня вопросительным взглядом. Врач – тоже. – Мой муж думает, что это мальчик, – поспешно говорю я. – Ну, если малыш перестанет дергаться хотя бы на пару секунд, я, возможно, смогу рассмотреть, кто там у вас. Думаю, вам бы этого хотелось, да? Мы оба киваем. Изображение на экране становится более четким. Ребенок лежит, повернув голову налево, и отчетливо виден его маленький носик. Со стороны кажется, что малыш пускает пузыри. Врач настраивает экран так, чтобы мы могли видеть все более отчетливо. Ли сжимает мою ладонь, и на его лице появляется улыбка. – Ну что, все вроде бы в порядке, – говорит врач некоторое время спустя. – Ваш муж прав. У вас мальчик. Ли начинает плакать. Настоящие мужские слезы. Он кладет голову мне на плечо, и я прижимаю его к себе. – Все хорошо, – шепчу я. – И дальше все будет хорошо. Я говорю это ему, я говорю это «Г», и – самое главное – я говорю это самой себе. Позже мы сидим в автомобиле Ли, таращась на черно-белую распечатку. Анджела предлагала нам попросить сделать трехмерное изображение. Она показывала мне на своем планшете, как выглядят подобные изображения, но я подумала, что все они похожи на Добби из фильма про Гарри Поттера. Поэтому я сказала, что двухмерного изображения будет вполне достаточно. Его и вправду достаточно. На распечатке отчетливо видно, что это «Г». Хотя это и странно, но я узнаю его по той фотографии, которая будет сделана в будущем. Это все равно как переместиться назад во времени. Жаль, что я не могу стереть будущее со своей головы и быть сейчас просто счастливой. – Он идеален, – говорит Ли. – Да, именно идеален. – Я знаю. Мне очень нравится его маленький носик. – Видимо, его носик похож на твой. – Нет. Наш малыш во всем похож на тебя. – Теперь мы знаем, что это мальчик, – говорит Ли. – Мне можно уже начинать предлагать имена? Я чувствую, что мои пальцы сдавили листок бумаги сильнее. – Да, можно, – говорю я. – Соглашусь ли я с каким-нибудь из них – это уже второй вопрос. – У меня есть только один вариант, – говорит он. – Ты, возможно, помнишь. Это – Гаррисон. Я, тяжело сглатывая, киваю. У меня, похоже, появляется еще один шанс. Возможно, я все еще могу изменить ход событий. Но я боюсь, что, если предложу другое имя и Ли согласится на него, Гаррисон на белый свет не появится. Может быть, с этим ребенком что-то случится и я потеряю его. Сейчас я, по крайней мере, знаю, что мальчик с именем Гаррисон точно будет жить в будущем – пусть даже меня в этом будущем и не будет. – Гаррисон – это замечательно. А может, давай пока будем называть его по первой букве – «Г»? Я не хочу, чтобы люди знали его имя, пока он не родится. – Не возражаю, – пожимает плечами Ли. – По-моему, это даже прикольно – держать что-то в секрете аж до самого рождения. Я улыбаюсь ему. У меня такое ощущение, будто я выиграла для себя еще немного времени. И теперь мне нужно использовать это время с умом. Ли высаживает меня возле подъезда нашего дома. Он договорился, чтобы мне сегодня дали отпуск на полдня – на тот случай, если наше пребывание в клинике затянется. Кроме того, я ему сказала, что хотела бы заглянуть после клиники домой, привести себя в порядок и переодеться. Уезжая, он машет мне рукой. Он сейчас едет на встречу с клиентом в город Харрогейт. Я захожу в дом через парадную дверь и нажимаю кнопку, чтобы вызвать лифт. Тот приходит почти сразу же. Я захожу, и двери лифта закрываются. Я кладу ладонь на свой выпирающий живот и глажу его. – Я вижу тебя, «Г», – говорю я. – Я теперь точно знаю, что ты там. И я жду не дождусь встречи с тобой. Я буду очень хорошо о тебе заботиться. Обещаю. Двери открываются. Я выхожу и, вынув из кармана ключ, вставляю его в замок и отпираю дверь. Я кладу свой рюкзак на пол в прихожей, все еще держа распечатку с изображением «Г» в руке. Иду на кухню, намереваясь прикрепить листок с помощью магнитика к холодильнику. Я буду такой же, как и все другие беременные женщины в нашей стране. Я буду самой что ни на есть нормальной, и это будет самая обычная беременность. Я буду делать всю ту сентиментальную чепуху, которую делают другие женщины, потому что все, чего я сейчас хочу, – так это чтобы все было нормальным. Дверь ванной открывается. Я чувствую, как внутри меня все похолодело. Из ванной появляется темная фигура, несущая что-то в руках, и я вскрикиваю. Я вскрикиваю так громко, что этот звук, вырвавшись у меня изо рта, еще долго вибрирует где-то внутри. Я слышу, как кто-то ахает и что-то роняет, а потом вижу пристально смотрящую на меня молодую худощавую женщину в хиджабе. В ее темных глазах – испуг. – Извините, – говорит она на чуть ломаном английском. – Это я, ваша уборщица. Я вовсе не хотела вас пугать. Я киваю ей, тяжело дыша, и жду, когда ко мне вернется дар речи. – Все в порядке, – говорю я, наклоняясь, чтобы поднять щетку, которую она уронила, и передаю ее ей. – Я забыла, что вы будете находиться здесь. – Спасибо, – говорит она, беря у меня щетку. – Вы – миссис Гриффитс. Я видела вас на фотографии. – Она показывает в сторону гостиной. – Простите меня за то, что я смотрела, но это очень красивое платье. – Спасибо, – отвечаю я, и мое дыхание снова становится нормальным. – Пожалуйста, называйте меня Джесс. Она вытирает руку о фартук и протягивает ее мне: – Рада с вами познакомиться. Меня зовут Фарах. Джесс Ноябрь 2008 года Когда поезд трогается с вокзала в Лидсе, вагон, в котором я нахожусь, полностью забит пассажирами. Я поехала в Лидс сразу после окончания занятий в школе, чтобы купить подарок Сейди на ее день рождения, но теперь я жалею, что не подождала до уик-энда. Я обычно не езжу на транспорте в час пик. Мне не нравится ощущение, что чье-то тело прижато ко мне. Я не хочу делать вдох в тот момент, когда стоящие рядом люди делают выдох. Мне нужен собственный воздух, свое собственное пространство. Можно было бы протиснуться дальше, в глубину вагона, где чуть-чуть посвободнее, но я не хочу находиться слишком далеко от рукоятки аварийного выхода. Если случится какая-то авария, то именно возле этого выхода мне и необходимо быть. В идеале – между нею и той штукой, которой можно разбить стекло. Я пытаюсь найти место, с которого я видела бы и то, и другое. И мысленно прокладываю свой маршрут к ним: пройти мимо женщины с большой розовой сумкой и остановиться как раз перед мужчиной средних лет с бородой и в очках. Они, скорее всего, в случае аварии не предпримут никаких решительных действий. Когда происходит авария, люди цепенеют. Ну, во всяком случае, некоторые люди – я об этом читала. Их парализует страх. Вот почему нужно всегда быть начеку и надеяться лишь на самого себя. Нельзя рассчитывать на то, что другие люди хорошо проявят себя в критической ситуации. Поэтому при каждой своей поездке я в первую очередь продумываю, как выберусь наружу в случае аварии. Иногда мне приходится отходить подальше от толстых людей, поскольку я опасаюсь, что они при аварии могут упасть и придавить меня своим весом. Не было бы ничего хорошего, если бы единственный человек в вагоне, который знает, как себя вести в случае аварии, вдруг оказался бы прижатым к полу чьей-то толстенной задницей.