– Но почему, черт возьми, ты мне об этом не рассказала? – кричит он мне. Я отступаю к стене. – Я думала, что это не имеет значения. Мне в то время было всего лишь пятнадцать лет. Я ведь тоже не знаю, что происходило с тобой в твои пятнадцать лет. – Ты знаешь, что я не был в психиатрической больнице. – Это не имело бы значения, даже если бы ты там и был. Это ничего бы не изменило. – Ты поставила меня в дурацкое положение, выставила меня дураком. Он практически выплевывает в меня эти слова. Его лицо – лишь в нескольких дюймах от моего. Я чувствую на своем лице его дыхание. Если он собирается ударить меня, то пусть ударит прямо сейчас, чтобы все это побыстрее закончилось. Я инстинктивно закрываю свой живот руками. – Послушай, я сожалею, что так получилось. Я не знала, что мой папа про это расскажет. Он не имел права тебе этого рассказывать. Ли хватает меня за левое запястье и сжимает его так сильно, что мне становится больно. – А есть ли еще что-нибудь такое, что тебе следовало бы рассказать мне, раз уж у нас начался этот разговор? Если ли еще маленькие секреты? Может, какие-нибудь бывшие дружки, оказавшиеся в Бродмуре[34]? – Ли, перестань. – А почему я должен перестать? Что, боишься, что мне может не понравиться то, что я услышу? Я начинаю плакать. – А-а, ну да, давай, залейся слезами. – Что ты хочешь этим сказать? – А то, что женщины всегда начинают плакать, когда хотят, чтобы их не трогали, не так ли? – Я уже пять месяцев как беременна, Ли. Сегодня еще одно Рождество, которое я провожу без своей мамы, а тут еще мой муж на меня орет. Как тут не расплакаться, а? Он придвигает свое лицо почти вплотную к моему. – Ты мне солгала, Джесс. Ты выставила меня дураком. И я тебе сейчас говорю, чтобы ты никогда больше такого не делала. Ты меня слышишь? Я сглатываю слюну и киваю. Он выпускает мое запястье и уходит в спальню, хлопнув при этом позади себя дверью. Я опускаюсь в коридоре на пол, всхлипывая и дрожа. Ну вот, это уже происходит. Он превращается в чудовище, хотя я мысленно твердила себе, что он в него никогда не превратится. Вот сейчас все начинается, вот сейчас все изменяется. И вполне возможно, что дальнейшее развитие событий приведет через шесть месяцев к убийству. Если это правда, то почему, черт возьми, я нахожусь сейчас здесь? «Г» слегка лягает меня изнутри, напоминая мне почему. Если я сейчас сбегу, Ли меня разыщет – в этом я уверена. И если он меня разыщет, то я могу лишь догадываться, что он сделает со мной и моим ребенком. Поэтому мне необходимо оставаться здесь. Это для «Г» сейчас самое безопасное место. Я не думаю, что Ли причинит ему какой-либо вред, пока я нахожусь здесь. А может, ситуация улучшится после того, как «Г» родится? Может, Ли изменится? Говорят, что отцовство меняет мужчину. Я, возможно, еще могу это все остановить. Все, что мне надо делать сейчас, – так это защищать «Г». Он – единственное, что имеет значение. Пока с ним все в порядке, все остальное тоже в порядке. Я поднимаюсь с пола, снимаю сапоги и, достав из кармана куртки телефон, вешаю ее на крючок. Затем я иду в ванную. Меня одолевает усталость, но я ни в коем случае не лягу спать, пока не буду уверенной, что Ли уже уснул. А иначе может получиться так, что он снова на меня набросится. Я сажусь на унитаз и писаю. Мне все еще как-то непривычно видеть при этом перед собой свой живот. Сейди говорила, что он будет небольшим и аккуратненьким, но он совсем не такой. С таким животом я со стороны кажусь очень толстой. Глядя вниз, я уже не вижу, что находится под ним. Я уже не та девушка, на которую запал Ли. Возможно, именно поэтому он ведет себя так по отношению ко мне. Я ношу специальные трусики и лифчик, предназначенные для беременных. Придя домой, я тут же надеваю лосины и просторный джемпер. Я чересчур быстро устаю, чтобы ходить куда-то развлекаться, и слишком измучена, чтобы заниматься сексом, но иногда мне кажется, что это ничуть не раздражает Ли. Мы если и занимаемся сексом, то чаще всего ночью, с выключенным светом, как будто ему уже стало невыносимо смотреть на меня такую. Я мою и вытираю руки, опускаю крышку унитаза и тяжело сажусь на нее. Затем я беру свой телефон. Я читаю последнюю публикацию папы, и по моим щекам текут слезы. Мне очень бы хотелось позвонить ему прямо сейчас, рассказать ему все и попросить его приехать и забрать меня отсюда. Попросить его прогнать чудовищ – как он делал это в детстве, когда мне снились кошмары. Но я знаю, что не могу вернуться в родительский дом. Это ведь первое место, куда направится Ли, если станет меня искать. Кроме того, я больше не хочу травмировать папу. Он и так уже немало пережил за последние несколько лет. Я продолжаю просматривать свою страничку в «Фейсбуке» – ее «нормальную» часть. Люди размещают публикации с соболезнованиями по поводу кончины Джорджа Майкла[35]. Я поначалу не могу понять, относится ли это к будущему или к настоящему. Зайдя на сайт новостей Би-би-си, я вижу, что это уже произошло. Он умер. Ему было всего лишь пятьдесят три. Маме он нравился. Она частенько ставила в автомобиле компакт-диск с его песнями и подпевала им. Я вроде бы тоже неплохо исполняла его песню «Разбуди меня, когда будешь уходить», сидя на заднем сиденье машины. Я снова начинаю перемещаться по своей страничке в «Фейсбуке». Кто-то опубликовал шутку о том, что это было для Джорджа Майкла последнее Рождество. Но шутка эта совсем не смешная. Да и вообще тут нет ничего смешного. Люди мрут один за другим, и это уже начинает действовать мне на нервы. Я сижу в туалете довольно долго, щелкая по ссылкам на песни Джорджа Майкла, чтобы не уснуть. Когда я уже уверена в том, что Ли уснул, я чищу зубы, смываю макияж и иду в спальню. Я открываю дверь так тихо, как только могу, но дверь все равно при этом слегка щелкает. Ли лежит спиной ко мне. Если даже он до сих пор не спит, он явно не хочет, чтобы я это заметила. Я раздеваюсь и аккуратно забираюсь под пуховое одеяло. Я ложусь на бок спиной к нему: это в любом случае единственное удобное для меня положение тела на кровати. Я кладу правую ладонь себе на живот и шепчу: «Спокойной ночи, “Г”, я люблю тебя». А другой рукой отчаянно цепляюсь за простыню. Первое, что я вижу на следующее утро, – это улыбающееся мне лицо Ли. Он уже отдернул шторы, и в спальню проникает такой яркий солнечный свет, что я, чтобы разглядеть Ли, щурюсь. – Доброе утро, – говорит он. – Я подумал, что завтрак в постели будет очень даже кстати. Опустив взгляд, я вижу, что он держит поднос с кофейником, кружками и горкой рогаликов. Я тру себе глаза и сажусь в постели, начиная сомневаться, что я и в самом деле проснулась. Он все еще с выжидающим видом улыбается мне – так, как будто вчера вечером ничего не происходило. – Вот, – говорит он, ставя поднос на мой прикроватный столик, потом берет подушку и пристраивает ее у меня за спиной. После этого он берет с подноса тарелку. – С шоколадом или обычный? – спрашивает он. – Э-э… Обычный, пожалуйста. Он кладет рогалик на тарелку и передает ее мне, а затем относит поднос на свой прикроватный столик и, вернувшись к моей стороне кровати, садится рядом со мной и улыбается мне. Я не знаю, что мне говорить и что делать. Я опасаюсь, что, если упомяну о том, что произошло, он снова вспылит. Он поднимает на меня взгляд и видит, что я все еще пристально смотрю на него. – Послушай, давай просто забудем о вчерашнем вечере, – говорит он. – Я думаю, мы оба были уставшими, и я знаю, что у тебя был нелегкий день. А может, начнем отмечать Рождество заново? Отметим его только вдвоем… Точнее говоря, втроем, – поправляет он себя. – Но… Он прислоняет к моим губам палец, как бы замыкая их: – Ни единого слова. Я не хочу, чтобы ты о чем-то переживала. Ты просто расслабься. Я буду ухаживать за тобой весь день. Можешь даже не вставать с постели, если не хочешь этого делать. Он берет свой рогалик и откусывает от него кусочек. Я слишком удивлена для того, чтобы что-то сказать, поэтому я просто отвожу взгляд в сторону и смотрю в окно. Мы собрались отмечать наступление Нового года не у себя дома. Пойдем в какой-то местный бар, где соберутся коллеги Ли и их партнеры. По правде говоря, я не могу себе даже представить, что может быть хуже. Я никогда не любила канун Нового года. Помнится, еще ребенком я долго упрашивала маму разрешить мне не ложиться спать, чтобы я могла дождаться момента наступления Нового года. Она в конце концов согласилась. И я сидела, смотрела и слушала по телевизору бой часов Биг-Бен, ожидая, что затем произойдет нечто необыкновенное. Когда этого не произошло, когда на экране телевизора несколько человек – один из них в шотландской мужской юбке – всего лишь стали обниматься, я повернулась к маме и спросила: – Что, вот это и все? Она кивнула. – Боюсь, что все, – сказала она. – Ты разочарована, да? После этого наступление Нового года меня уже никогда не интересовало. В последние несколько лет мы с Сейди в новогоднюю ночь просто смотрели фильмы. И если честно, именно этим мне хотелось бы заняться и в эту новогоднюю ночь. Но сказать об этом Ли я, конечно же, не смогла. Он заходит в спальню – выглядит, как всегда, великолепно даже в мелких деталях. – Нам уже пора идти, – говорит он, видя, что я все еще сижу на кровати в лосинах и джемпере, в которых я ходила с самого утра. – Мне, если честно, туда идти не хочется, – говорю я. – Почему? Что случилось? – Ничего. Я просто очень устала, и если я туда пойду, то к десяти часам буду уже засыпать на ходу, а мне не хочется заставлять тебя уходить оттуда так рано. – Хорошо, – говорит он таким неприятным тоном, по которому однозначно понятно, что ничего хорошего он в этом не видит. – Мы не пойдем. – Нет, ты сходи сам. Я не хочу портить тебе праздник. – Ты уверена? – Да. Со мной все будет в порядке. Я лягу спать пораньше. – Я постараюсь не задерживаться там надолго после полуночи. – Находись там столько, сколько захочешь. – Хорошо. Тогда я, пожалуй, пойду – раз уж я готов. – Да-да, иди. Желаю хорошо повеселиться. Передай там всем от меня привет. Последнюю фразу я сказала совсем не искренне. Никто из его друзей для меня не друг. Они – люди не моего сорта. Сейди была права: они все самодовольные и заносчивые рекламщики. Никто из них никогда не говорит мне ничего, кроме как «Привет» и «Пока». Они относятся ко мне так, как будто я хуже их, причем только потому, что работаю за стойкой дежурного администратора. – Договорились. Ну что же, с Новым годом! Он наклоняется и целует меня в макушку. Свою первую встречу Нового года вместе с ним я представляла себе другой. Совсем другой. Едва он ушел, я хватаю свой мобильный телефон и звоню Сейди. Есть ведь вероятность того, что она сейчас ничем не занята, а значит, могла бы приехать ко мне. Она здесь еще ни разу не была. Я не представляла себе, как ее приглашать, после всего того, что сказал мне о ней Ли. Даже если бы я выбрала время, когда его нет дома, я невольно переживала бы, что он может неожиданно прийти домой и увидеть ее здесь – и тогда это спровоцировало бы у него очередную вспышку гнева. В телефоне звучит пара гудков, прежде чем Сейди отвечает на звонок. Я слышу какой-то громкий фоновый шум. – Привет, – говорит она. – Как дела? – Все в порядке. Немного устала – только и всего. Ты где? – На работе. Я вызвалась поработать сегодня в вечернюю смену, потому что не нашлось более интересных вариантов. А ты где? – Дома. Дома у Ли, я имею в виду. Мы собирались пойти кое-куда поразвлечься, но мне этого делать не захотелось. – То есть у тебя сейчас тихий вечер наедине с мужем?