– Ну, теперь у него уже нет выбора. Я вас туда уже записала. Она опускает свой валик и смотрит на меня, вытаращив глаза: – И вы его даже не спросили? – Мне там сказали, что вам очень повезло, что нашлись свободные места. Все было занято, но кто-то отменил свое бронирование. Обычно на такие курсы записываются за несколько месяцев. Она качает головой, и выражение ее глаз становится слегка испуганным – как у оробевшего кролика. – Нет, это плохая идея. Вы же знаете, что он очень не любит, когда ему указывают, что ему нужно делать. Я надуваю губы. Мне не нравится, что она упрямится. А еще что-то рассказывает мне про Ли – как будто я не знаю своего собственного сына! Моего сына, с которым она познакомилась, по сути, совсем недавно. – Не переживай, Джесс. Я знаю, как для него будет лучше. Я сумею его в этом убедить. – Да, но потом вас рядом с нами не будет, – говорит она, повышая голос так, как никогда еще этого не делала, общаясь со мной. – Вы не увидите, как он будет себя вести, когда мы с ним останемся вдвоем. Она несколько раз окунает валик в краску. Когда она подносит руку с валиком к стене, я вижу, что ее рука дрожит. – Джесс, – говорю я, опуская свой валик. – Что вообще происходит, а? – Он разозлится. Очень сильно разозлится. – Нет, не разозлится. – Разозлится, и тогда он может… Она запинается и начинает всхлипывать. Я обнимаю ее и чувствую, как ее тело дрожит. – Он может сделать что? – Не важно. Я думаю, он может разозлиться на меня – только и всего. – Но на тебя ему сердиться не за что. Это ведь я записала вас на курсы. Я ему об этом так и скажу. Она вытирает нос рукавом. Я сомневаюсь, что она видит все в правильном свете. По правде говоря, она кажется мне немного истеричной. А вдруг у нее опять начинаются проблемы с психикой?.. – Все это становится для тебя слишком тяжелым? – спрашиваю я. – Это для тебя слишком большая психическая нагрузка? – Нет. Со мной все в порядке. Я просто немного нервничаю из-за ребенка – только и всего. – Смотри, если это для тебя все-таки слишком большая психическая нагрузка, мы можем найди для тебя психотерапевта. – Со мной все в порядке. Тон ее голоса изменился. В нем чувствуется резкость, которой я раньше не замечала. Возможно, с этим сейчас приходится сталкиваться и Ли. Возможно, именно поэтому их отношения кажутся такими напряженными. – Я знаю, но нам необходимо сделать так, чтобы мы могли за тобой присматривать. Так сказал твой папа. Нам совсем не нужно, чтобы дело дошло до того, что… – Анджела, я сказала, что со мной все в порядке. Понятно? – Тебе, возможно, сейчас необходимо прилечь и отдохнуть, дорогая. Я могу закончить эту работу и сама. – Я себя чувствую прекрасно. – Нет, ты чувствуешь себя отнюдь не прекрасно, Джесс. Но я уверена, что ты будешь чувствовать себя гораздо лучше, если немного поспишь. А я тут и сама все доделаю. Не переживай об этом. Она снова вытирает себе нос и смотрит в потолок. Мне на мгновение кажется, что она сейчас начнет мне возражать, но она этого не делает. Она просто молча выходит из комнаты. Несколькими секундами позже я слышу, как закрывается дверь ее спальни. Я глубоко вздыхаю. Ситуация, похоже, хуже, чем я предполагала. Я уже отнюдь не уверена, что она сможет надлежащим образом заботиться о малыше при таком состоянии ее психики. Я вижу, что буду нужна намного больше, чем могла себе представить. И до того, как родится малыш, и после. Я буду приходить к ним регулярно и, пожалуй, не стану предупреждать ее о своем приходе. В этом случае, если она и в самом деле перестанет вести себя адекватно, она не сможет это скрыть. Мне придется контролировать, что она следит за собой и ходит на курсы для будущих родителей. У меня такое ощущение, что ей сейчас нужен кто-то вроде матери, которая заботилась бы о ней. Я вполне могу справиться с подобной ролью. Я могу быть мамой и бабушкой в одном лице. Я не позволю их семье распасться. Я в своей жизни один раз уже проявила пассивность и позволила такому произойти, но больше ничего подобного не повторится. Я снова поднимаю валик и продолжаю красить стену. Я закончу всю эту работу к тому моменту, когда Джесс проснется. Это немного поднимет ей настроение. А затем я покажу ей трафареты, которые я принесла с собой, и спрошу, какие из них ей нравятся больше всего. ЛИЧНОЕ СООБЩЕНИЕ Джо Маунт 12/09/2018 18: 53 Я не хочу в это верить, Джесс. Я не хочу верить, что твоя жизнь была такой. Когда его бывшая девушка стала давать показания, я, по крайней мере, мог сказать себе, что описываемые ею события не имеют отношения к тебе. Она рассказала о том, как Ли ударил ее, когда застал глазеющей на дисплей мобильного телефона во время их совместного отдыха. Я видел лица присяжных, когда они смотрели на рентгеновский снимок ее челюсти, сделанный в больнице в Италии. Но я мог сказать себе, что к тебе это не имеет отношения. Ужасно то, что он сделал с ней, и гнусно то, что он затем – примерно через год – поселился с тобой в том же самом гостиничном номере, но речь о насилии непосредственно по отношению к тебе еще не шла. Даже когда Сейди начала давать показания и рассказала о том, что в последние месяцы видела на тебе синяки и ссадины и что ты всегда давала им какое-то объяснение, я подумал, что это, возможно, всего лишь ее слишком богатое воображение. Я подумал, что, возможно, как заявляла защита, Сейди всего лишь испытывает чувство ревности из-за того, что он как бы отнял тебя у нее. Но затем прочли вслух письмо, которое ты написала Сейди и в котором ты попросила ее позаботиться о том, чтобы я стал опекуном ребенка, который у тебя родится, потому что будет небезопасно оставлять этого ребенка у Ли. Только тогда я понял, что у тебя в твоей семейной жизни и в самом деле что-то пошло не так. Защита, конечно, заявила, что, когда ты это писала, у тебя было не все в порядке с головой, но я-то знал, что это неправда. А когда сегодня стала давать показания та уборщица – сама еще совсем юная девушка, – когда она начала рассказывать, что видела окровавленные салфетки в мусорном ведре в ванной, причем не один раз, у меня в животе все начало сжиматься. Я слушал, как она рассказала им о том, как она, опорожняя мусорное ведро, нашла что-то твердое и белое. Оно выпало из куска туалетной бумаги. Она поднесла его к свету и увидела, что это зуб. Точнее говоря, часть переднего зуба. Часть зуба, которую он выбил, когда ударил тебя. Вот тогда-то я опустил голову и заплакал. Заплакал, потому что уже не мог больше этого отрицать. Даже для самого себя. Он бил тебя, Джесс. Он бил тебя и ладонью, и кулаком, и еще черт знает чем. Он делал это, возможно, на глазах у Гаррисона, и я рад тому, что твой сын еще так мал, что не будет помнить этого, когда вырастет. Но я всегда буду это помнить, Джесс. Я вижу, как это происходило, своим мысленным взором. И я не знаю, перестану ли я когда-нибудь это видеть. Я никогда не прощу себе, Джесс, того, что я допустил, чтобы с тобой происходило подобное. Я все еще очень хорошо помню, как впервые взял тебя на руки, когда ты была маленьким комочком с красной морщинистой кожей, и, повернувшись к твоей маме, сказал ей, что никогда не допущу, чтобы с тобой произошло что-либо плохое. А теперь вот получается, что я ее подвел. И ее, и тебя. Мне очень жаль, Джесс. Мне очень жаль, и мое сердце разрывается от боли. Джесс Понедельник, 20 марта 2017 года Я просыпаюсь и инстинктивно провожу пальцем по своим верхним зубам, чтобы убедиться, что они все еще на месте. Я делала это в течение последней недели каждое утро, после того как прочла эту публикацию. Интересно, какой же из зубов он мне выбьет? И каким, черт побери, образом я умудрюсь отреставрировать их так, что этого никто не заметит? Я зарегистрирована у государственного стоматолога в Митолройде, а Ли – у частного стоматолога в Лидсе. Наверное, у частного стоматолога вполне можно поставить коронку очень-очень быстро. Я думаю, что если мне там будут задавать вопросы, то я просто что-нибудь совру. Если я вру лучшей подруге и отцу, то почему бы мне не соврать стоматологу? Я кладу ладонь себе на живот. «Г» тихонько шевелится. Места у него там для активных движений, конечно, немного. – Я делаю это ради того, чтобы тебе было хорошо, – говорю я. Но даже произнося эти слова, я понимаю, что это какая-то ерунда. Через четыре месяца он останется без мамы. Разве это может быть для него хорошо? Правда заключается в том, что я делаю это потому, что не знаю, как еще я могу поступить. Если сбегу и спрячусь, я все равно могу умереть. Я ведь еще не знаю, где буду убита. Может быть, и не здесь вовсе. Кроме того, во мне все еще теплится надежда, что я смогу изменить Ли. Надежда на то, что, даже если он избивал Эмму, он, возможно, сделал для себя выводы и не собирается поступать так по отношению ко мне. А если его не смогу изменить я, то, возможно, сможет «Г». Вдруг, как только он родится, Ли посмотрит на него, смягчится где-то внутри себя и осознает, что не должен никогда поднимать на меня руку. Я встаю с кровати. Мне вообще-то очень даже нравится быть в отпуске по беременности. Нравится, конечно же, не потому, что я пузатая, у меня изжога и мне приходится подниматься по малой нужде по три раза за ночь, а потому, что я могу нежиться одна в постели по утрам столько, сколько захочу. Это дает мне пространство и время, а это как раз то, в чем я сейчас нуждаюсь. Я иду на кухню, чтобы поставить чайник, и вдруг замечаю, что дверь в детскую приоткрыта. Я захожу в нее и включаю свет. Интерьер в ней – как на иллюстрациях в журналах про убранство детской комнаты, которые Анджела все время приносит. И это неудивительно, если учесть, что большинство своих идей она черпает из них. В детской все в бирюзовых и кремовых тонах. Мне удалось уговорить ее не делать на стенах рисунки с помощью трафаретов, потому что я знала, что Ли они очень не понравятся, но она настояла на шторах со звездами, месяцами и космическими ракетами, абажуре и коврике. А еще на том, что над кроваткой «Г» должна висеть крутящаяся игрушка в виде луны и звезд, а на стене должна висеть вышивка в рамке со словами «Я люблю тебя больше всего на свете». Я подхожу к кроватке, опускаю ее защитную стенку и глажу матрац. Скоро здесь будет лежать «Г». Мой маленький мальчик. Мысленно я уже вижу его. Все время вижу. А совсем скоро я уже смогу к нему прикоснуться и взять его на руки, и он наконец-то будет настоящим, а не просто фотографией в моем телефоне. Фарах приходит в десять тридцать. Последние две недели перед ее приходом я старалась уйти куда-нибудь из дому – обычно я гуляла вдоль канала, – потому что для меня было невыносимо встречаться с этой женщиной, которая вскоре будет знать про меня кое-что такое, что мне хотелось бы от всех скрыть. Но сегодня я осталась дома. Сегодня я чувствую, что мне следует пообщаться с этой молодой женщиной, которая будет выступать в суде в мою пользу. – Здравствуйте, Фарах, – громко говорю я, когда слышу, что в замке поворачивается ключ. Я делаю это потому, что не хочу напугать ее своим неожиданным появлением – так, как однажды своим неожиданным появлением она испугала меня. Она заглядывает на кухню. – Здравствуйте, – улыбается она. У нее симпатичное лицо и карие глаза миндалевидной формы с красивыми ресницами. Такой, как она, макияж совсем не нужен. – Я приготовила кофе. Хотите выпить чашечку? – Нет, спасибо, – отвечает она. – Мы не должны делать перерывы на кофе, когда работаем. – Так я никому об этом не расскажу. Она пару секунд колеблется, а потом ее улыбка становится шире. – Если вы уверены, что мне можно это сделать, то тогда я согласна. Я просто потом добавлю себе рабочего времени. – Не говорите глупостей. Всем должны предоставляться перерывы на то, чтобы попить кофе. В каком виде вы хотите кофе? – Пожалуйста, без молока и без сахара. Я киваю. – Сколько времени вы уже работаете на это агентство? – Около года. Почти с того самого времени, как я приехала в эту страну.