– Я не видела его девять лет. – Именно, потому что он тебя бросил. Это пустая трата времени, Тесса. – Он смотрит из-за моей спины на отца. – Мне все равно. Я хочу понять его. – Знаю, я сказал то, что думаю. Надеюсь, ты не пригласишь его в квартиру или куда-нибудь еще. – Он качает головой. – Если захочу, то позову. И если он захочет прийти, то придет снова. Это и моя квартира, – говорю я резко. Смотрю на отца. Он стоит, одетый в грязное, и уставившись в землю перед собой. Когда он в последний раз спал в постели? Ел нормально? От этой мысли ноет сердце. – Ты же не всерьез думаешь привести его к нам? – Пальцы Хардина скользят по волосам в привычном жесте отчаяния. – Не жить, только на сегодня. Мы могли бы приготовить ужин, – предлагаю я. Отец бросает взгляд на меня. Я смотрю в его сторону и вижу, как он начинает улыбаться. – Ужин?! Тесса, он чертовски пьян! Вы не виделись почти десять лет… и ты говоришь об ужине? Растерявшись от вспышки его гнева, тяну Хардина за шиворот поближе к себе и тихо говорю: – Он мой отец, Хардин, и я больше не общаюсь с мамой. – Это вовсе не означает, что ты должна общаться с этим уродом. Это плохо кончится, Тесс. Ты слишком хороша для всех, когда они этого не заслуживают. – Это важно для меня, – говорю я, и взгляд смягчается: он понимает, что я настроена серьезно. Он вздыхает и в отчаянии дергает себя за торчащие волосы. – Черт возьми, Тесса, ничем хорошим это не закончится! – Ты не можешь знать, чем это закончится, Хардин, – шепчу я и смотрю на отца, который перебирает пальцами бороду. Я знаю, что Хардин может оказаться прав, но я обязана это сделать ради себя, должна попытаться понять этого человека или, по крайней мере, услышать, что он скажет. Возвращаюсь к отцу, инстинктивно чего-то опасаясь, отчего голос немного дрожит. – Ты хочешь поехать к нам на ужин? – В самом деле? – восклицает он, и по его лицу скользит тень надежды. – Да. – О’кей! Да, поеду! – Он улыбается, и на мгновение мне кажется, что я вижу его настоящего – не пьяного. Пока мы все идем к машине, Хардин не говорит ни слова. Я знаю, что он сердится, и понимаю почему. Но знаю и что жизнь его отца изменилась к лучшему – он руководит нашим колледжем, он очень добр к ближним. Это ужасно глупо – надеяться на такие же изменения у своего отца? Когда мы подходим к машине, отец спрашивает: – Вау! Это твое? Это Capri, не так ли? Модель конца семидесятых? – Да. – Хардин садится на сиденье водителя. Мой отец не расспрашивает больше Хардина, и я очень рада этому. Радио приглушено до минимума, и как только смолкает рев двигателя, мы оба тянемся к переключателю в надежде, что музыка сможет заглушить неприятное молчание. Всю дорогу я думаю о том, как мать желала бы оказаться на моем месте. От такой мысли меня бьет озноб, поэтому переключаюсь на предстоящую поездку в Сиэтл. Нет, это еще хуже, я не знаю, как поговорить об этом с Хардином. Закрываю глаза и прислоняюсь к окну. Теплая рука Хардина охватывает мою, и я успокаиваюсь. – Фух. И давно вы здесь живете? – зевает на заднем сиденье отец, когда мы останавливаемся у нашего дома. Хардин кидает на меня еле уловимый взгляд, и я отвечаю: – Да, переехали сюда несколько месяцев назад. Пока мы поднимаемся в лифте, я чувствую, как суровый взгляд Хардина обжигает мои щеки. Улыбаюсь, надеясь смягчить гнев. Нужно действовать, но находиться рядом с этим незнакомцем очень неловко, отчего я начинаю жалеть о том, что пригласила отца. Хотя уже слишком поздно. Хардин открывает нашу дверь, заходит в квартиру и, не оборачиваясь, без лишних слов удаляется в спальню. – Я сейчас вернусь, – сообщаю я отцу и поворачиваюсь, чтобы оставить его стоять в прихожей. – Вы не против, если я воспользуюсь вашей ванной? – спрашивает он у меня. – Конечно, нет. Она дальше по коридору. – Я, не глядя, указываю на дверь ванной. В другой комнате Хардин переобувается, сидя на кровати. Оглянувшись на дверь, он делает мне знак закрыть. – Я знаю, что ты мной недоволен, – спокойно замечаю я, подходя к нему. – Я… Я ловлю руками его лицо, мои пальцы пробегают по его щекам. – Не бойся. Его глаза закрываются в знак признательности к моим нежным прикосновениям, и я чувствую, что его руки обхватывают меня вокруг талии. – Он собирается сделать тебе больно. Я всего лишь пытался не допустить этого. – Как он может причинить мне боль сильнее, чем уже сделал? Я столько лет его не видела. – Он, наверное, сейчас распихивает наше барахло по своим гребаным карманам, – фыркает Хардин, и я прыскаю от смеха. – Это не смешно, Тесса! Я вздыхаю и поворачиваю его лицо к себе. – Может, ты попробуешь посмотреть на все это более позитивно? Вокруг и так достаточно обид и напряжения. – Я не обижаюсь. Я пытаюсь тебя защитить. – Не нужно – он мой отец. – Он тебе не отец. – Хардин, пожалуйста! – Я провожу большим пальцем по его губам, и лицо смягчается. Он снова вздыхает и наконец произносит: – Ладно, давай с этим чуваком поужинаем хотя бы. Черт знает, как давно он питался не из мусорного бака. Я перестаю улыбаться, и губы невольно начинают дрожать. Он замечает это. – Прости, не надо плакать, – вздыхает он. Хардин не переставая вздыхает с тех пор, как мы столкнулись с моим отцом возле тату-салона. Видя его беспокойство, – даже если оно, как и все его эмоции, сопряжено с гневом, – я только убеждаюсь в сюрреалистичности происходящего. – Я высказал свое мнение, но постараюсь не сильно напрягаться. – Он поднимается на ноги и целует меня в уголок рта. Когда мы выходим из спальни, он бормочет: – Начнем кормить бездомных, что не сильно повышает мне настроение. Мужчина, разглядывающий полки с книгами в нашей гостиной, выглядит совершенно неуместно. – Я собираюсь приготовить ужин. Хочешь посмотреть телевизор? – предлагаю я. – Хочешь, я помогу? – спрашивает он. – Хм, ладно. – Я слегка улыбаюсь ему, и он отправляется за мной на кухню. Хардин остается в гостиной, продолжая держаться отстраненно, как я и предполагала. – Не могу поверить, что ты уже так выросла и живешь отдельно, – говорит отец. Я тянусь в холодильник за помидорами, пытаясь собраться с мыслями. – Я учусь в колледже, в Центральном вашингтонском университете[1]. Вместе с Хардином, – отвечаю я, по вполне понятным причинам умолчав о грозящем отчислении. – Правда? Ничего себе. Он садится за стол, и я замечаю, что грязь с его рук исчезла. Разводов на лбу тоже нет, а мокрый рукав наводит меня на мысль, что даже пытался застирать пятно. Он тоже нервничает. От этого мне становится немного легче. Я рассказываю ему о Сиэтле, о предстоящей увлекательной жизни, но так и не упоминаю о Хардине. Выражение лица отца во время рассказа заставляет немного скорректировать рассказ. Не знаю, сколько еще проблем возникнет на пути, прежде чем все окончательно рухнет у моих ног.