Он кивает. – Одиннадцать. В комнате надолго повисает тишина. Мои слова висят между нами ядовитым облаком, отравляющим воздух. Первым приходит в себя агент Карлайл. – Что дальше было с Люком? – задает он вопрос. – Ничего. Не знаю, что Нейт ему сказал – или сделал – после того, как я убежала, только Люк об этом больше не упоминал. Как и Хани. – Это она позвала Нейта? Он поэтому пришел тебе на помощь? Киваю. На лице агента Карлайла появляется сдержанная улыбка. – Храбрая девочка. Даже не представляешь, до чего храбрая. – Это правда, – соглашаюсь я. Доктор Эрнандес трет глаза и делает глубокий вдох. Он еще бледнее, чем обычно, лицо искажено мучительной гримасой, как будто моя история причинила ему физическую боль. На секунду он прикрывает глаза, после достает из портфеля папку, кладет ее на стол и раскрывает. – Это копия Третьего воззвания, – сообщает он. – Полагаю, его записал Джейкоб Рейнольдс? Я киваю. Отчетливо помню ту долгую и душную летнюю ночь, когда отец Джон получил от Всевышнего послание, которое стало Третьим воззванием, помню, как Пророк закатывал глаза, как тряслись его руки и ноги, а изо рта шла пена, точно у собаки. Все это время Джейкоб Рейнольдс находился при нем, держа наготове бумагу и ручку. – «Явлено было мне, – зачитывает доктор Эрнандес. – Господь есть Будущее, и Будущее во мне, и ныне вижу я все яснее прежнего. Должно мужам сохранять семя, а не растрачивать, и должно наполнять семенем каждое чрево, ибо нас мало, а враги наши множатся. Настала нужда взрастить новое поколение Легионеров, преданных воинов, с рождения твердо стоящих на Истинном пути. Только истинно верующим будет дозволено войти в сей отрезанный мир, только тем, кто несет Свет Господень, получив сию искру от меня, наивернейшего Его посланца. Все прочее – Ересь». По спине у меня бегут мурашки. На восходе солнца, наутро после того, как отец Джон услышал слова Господа, весь Легион в безмолвном ожидании собрался перед Большим домом, и тогда Пророк в первый раз прочел нам эти строчки. Он выглядел изможденным, как будто давно не спал, однако его гулкий бас звучал с той же непреклонной уверенностью, что и всегда. – Что это воззвание значило для тебя? – спрашивает доктор Эрнандес. – В каком смысле? – Как ты его трактовала? – По-моему, там все довольно понятно, – пожимаю плечами я. – Оно означало, что все мужчины на Базе, кроме отца Джона, должны принять целибат. Что Легиону требуется новое поколение Братьев и Сестер и что все они должны быть рождены исключительно от Пророка. – А как насчет супружеских пар? Тех мужчин и женщин, которые состояли в моногамных отношениях? – Это касалось и их тоже. – Потому что так сказал отец Джон? – уточняет агент Карлайл. «Я ВЛОЖИЛ СЛОВО ВСЕМОГУЩЕГО БОГА В УШИ СМЕРТНЫХ! – ревет отец Джон; его голос звучит в моей голове нестерпимым воем. – Я НАДЕЛИЛ МУДРОСТЬЮ ТЕХ, КТО СУМЕЛ УСЛЫШАТЬ МЕНЯ БЛАГОДАРЯ ВЕРЕ СВОЕЙ! Я УБЕРЕГ ИХ ДУШИ ОТ КОВАРНОГО ЗМЕЯ!» Игнорирую завывания Пророка и киваю. Ну разумеется, потому что он так сказал. Большего никогда и не требовалось. – Значит, мужскую часть Легиона принудили к воздержанию, – говорит доктор Эрнандес. – А как обстояло дело с женщинами? – Нам было велено отвергать знаки внимания всех мужчин, кроме отца Джона. – А его знаки внимания? – Немедленно принимать. На благо Легиона. Агент Карлайл стискивает кулаки и отворачивает голову вбок. Потом вновь смотрит на меня, однако самообладание к нему еще не вернулось, и гнев, бушующий в его глазах, заставляет меня съежиться. – Извините, – лепечу я. – Я вас не обманываю. Это все правда. На губах агента мелькает тень улыбки. – Верю, – говорит он. – Ты держишься великолепно. Я так тобой горжусь. Я смотрю на него долгим взглядом. Не знаю, как выразить благодарность без слов, ведь сейчас я не могу произнести ни слова – в горле встал комок. – Как отнеслись к Третьему воззванию члены Легиона? – спрашивает доктор Эрнандес. Я отрываю взор от агента Карлайла и с усилием сглатываю. Комок никуда не девается, поэтому я сглатываю еще раз, еще и еще, пока вновь не обретаю способность говорить. – Некоторые – без особой радости, – отвечаю я. – Особенно учитывая, какие порядки были раньше. – Как мы понимаем, часть людей покинула Легион, верно? – задает вопрос доктор Эрнандес. Киваю. – Да. – Сколько? – уточняет агент Карлайл. Я мысленно возвращаюсь в день объявления Третьего воззвания – вспоминаю, как мужчины грузили свой скарб в машины, сажали в них жен и с потемневшими от гнева лицами уезжали через главные ворота. – Человек тридцать, – неуверенно произношу я. – Может, тридцать пять. – И Джон Парсон вот так просто их отпустил? – спрашивает агент Карлайл. – Отец Джон сказал, что Господь посылает нам испытание. Что Третье воззвание выявило среди Братьев и Сестер притворщиков, чья вера не была истинной. Что Легион без них станет сильнее. – Ну да, – морщится агент Карлайл. – Если «сильнее» означает «покорнее». – Ты согласна с этим, Мунбим? – спрашивает доктор Эрнандес. – По твоим рассказам, отец Джон не возражал против частичного исхода Легионеров после чистки, так как уже утвердил свой авторитет, «одержал победу», как ты выразилась. В данной ситуации происходило то же самое? – Не знаю. Вряд ли отец Джон хотел, чтобы люди уходили из Легиона, но, по-моему, для него было главнее знать, что остались самые верные и преданные. – Ему? – вставляет агент Карлайл. – Или Господу Богу? – Это одно и то же, – пожимаю плечами я. – Ты действительно в это веришь? Нет. Да. – Неважно, что думала я, важно, что думали мои Братья и Сестры. Я же вам уже говорила, что большинство из них считали отца Джона Божьим посланником на земле. И это не какой-то спектакль или шутка, люди верили в это всерьез, всей душой. – Но что, если… – Не знаю, что вы желаете от меня услышать, – перебиваю я агента Карлайла, – и понятия не имею, что было в голове у отца Джона. Может, Исход людей радовал его потому, что это доказывало фальшивость их веры, а может, он просто хотел избавиться от тех, кто не повиновался ему беспрекословно, или и то и другое. Я вообще не знаю, как он воспринимал этот Исход – радовался, печалился или злился, – знаю лишь, что люди уезжали, и все. Они же не в тюрьме сидели. – Точно, – кивает агент Карлайл. – Только вот территорию дозволялось покидать одному Эймосу, телефоны, книжки и телевизор были под запретом, и четверо вооруженных мужчин подчинялись тому, кто якобы общался со Всевышним, и исполняли наказания, после которых требовалось многомесячное лечение. – Терпеть не могу, когда вы называете Базу территорией! – не выдерживаю я. – Я в курсе, – кивает агент Карлайл. – Люди уезжали, – говорю я, – и отец Джон им не препятствовал. Я тоже могла уехать. – Ты вправду так считаешь, Мунбим? – спрашивает доктор Эрнандес. Я не отвечаю ему сразу. Не потому, что не хочу, – просто не знаю как. Будь храброй, шепчет внутренний голос. Будь хотя бы честна с собой. Будь сильной – настолько, чтобы посмотреть в лицо реальности, а не лжи, которой тебя пичкали. Я следую совету своего внутреннего голоса: оглядываюсь в прошлое, размышляю и пытаюсь быть сильной. Это больно, ведь долгое, очень долгое время я верила каждому слову отца Джона. До Изгнания мамы я искренне верила в Пророка и Легион и какой-то частью души до сих пор ощущаю – и всегда буду ощущать – нехватку той определенности, что сопутствовала моей вере, той силы и гордости, что исходила из осознания причастности к чему-то настоящему и истинному. Но после я думаю о маме, Нейте, коробках и запертой двери в подвале Большого дома. О моих Сестрах, которые побежали на федералов с винтовками в руках, о пяти выстрелах, о том, что я обнаружила и что совершила. Думаю об огне и крови, и внутри у меня все сжимается. – Не знаю, – наконец молвлю я. – Я никогда не пробовала уйти из Легиона, так что наверняка утверждать не могу. Доктор Эрнандес что-то долго пишет в блокноте, однако впервые за все время это не вызывает у меня гнева. Напротив, я чувствую странную легкость, потому что рассказ о Люке, Хани, Нейте и Третьем воззвании придал всему некую зыбкость, словно бы у меня под ногами поплыл пол, и то, что доктор пишет обо мне, в то время как я сижу перед ним, кажется чем-то привычным, чем-то понятным. – Что последовало за отъездом недовольных? – задает вопрос агент Карлайл. – Праздник. – Какой? – Свадьба. В тот вечер отец Джон взял себе вторую и третью жен.