Весь спектакль она сидела как завороженная, периодически пихая меня в бок, а в антракте сказала: – Луиза, я была свидетелем настоящей шахтерской забастовки. Малообеспеченным семьям тогда пришлось очень несладко. Маргарет Тэтчер! Ты ее помнишь? Ужасная женщина! Правда, у нее всегда были красивые сумочки. Когда бедный Билли взмыл в воздух, очевидно за счет потенциальной энергии своих амбиций, мама тихонько всплакнула, вытирая глаза свежевыстиранным белым носовым платком. А я смотрела на его учительницу танцев миссис Уилкинсон, у которой не хватило амбиций вырваться за пределы провинциального городка, и пыталась делать вид, будто не нахожу сходства с собственной судьбой. Нет, как-никак я была женщиной с работой, с неким подобием бойфренда и, более того, посетившей субботним днем театр в Вест-Энде. Я мысленно перебрала все три пункта, словно подводя итог своим маленьким победам в борьбе с неопознанным противником. Мы вышли на дневной свет с легким головокружением и эмоционально опустошенные. – Ну ладно, – сказала мама, крепко зажав сумочку под мышкой (вот она, сила привычки). – Чай в отеле. Давай. Устоим себе маленький праздник. В шикарные отели нам попасть не удалось, но мы нашли неподалеку от Хеймаркет вполне себе симпатичный отельчик, выбор чая в котором устроил маму. По ее просьбе нам дали столик в центре, и мама с удовольствием отпускала замечания по поводу входящих в зал гостей, комментируя их манеру одеваться, особенно тех, кто «приехал из-за рубежа», и осуждая посетителей, пришедших по недомыслию с маленькими детьми или похожими на крыс собачонками. – Нет, ты только посмотри! – то и дело восклицала она, когда в зале становилось тихо. – Разве это не чудесно? Мы заказали чай «Английский завтрак» (Мама: «Это нормальный чай, да? И никаких этих странных ароматизаторов?») и «Послеобеденный чай», ели крошечные сэндвичи с обрезанной корочкой, маленькие ячменные лепешки, которые даже рядом не стояли с мамиными, и пирожные в золотой фольге. Мама битых полчаса говорила о «Билли Эллиоте», о том, что нам не мешало бы по крайней мере раз в месяц предпринимать подобные вылазки и что папе наверняка здесь понравилось бы. – Кстати, а как там папа? – Ой, у него все прекрасно. Ты же знаешь своего отца. Я собралась было задать сакраментальный вопрос, но не решилась. Подняв глаза, я встретила мамин испытующий взгляд. – Да, Луиза. Я так и не побрила ноги. И да, папа действительно не слишком доволен. Но в жизни есть вещи и поважнее. – А что он сказал по поводу твоей сегодняшней поездки? Она фыркнула, для приличия сделав вид, что закашлялась. – Он не поверил, что я решусь. Я сообщила ему об этом сегодня утром за чаем, а он начал хохотать, и, если честно, я так разозлилась, что молча оделась и ушла. От изумления у меня глаза полезли на лоб. – Ты что, ничего ему не сказала?! – Но я ведь поставила его в известность. А теперь он целый день шлет сообщения на мой телефон. Идиот! – Она покосилась на экран и поспешно спрятала мобильник в карман. Я сидела и смотрела, как она деликатно подцепляет вилкой и кладет на тарелку очередную лепешку, а потом, закрыв глаза от удовольствия, откусывает кусочек. – Лепешки восхитительные. – Мама, ты же не собираешься разводиться, да? – судорожно сглотнула я. Она сразу открыла глаза: – Разводиться?! Луиза, я добрая католичка. А католички не разводятся. Они просто заставляют своих мужей страдать до скончания века. Я заплатила по счету, и мы удалились в дамский туалет – похожую на пещеру комнату с красновато-коричневым мрамором на стенах, дорогими цветами и молчаливой служительницей возле раковин. Мама дважды вымыла руки, очень тщательно, затем понюхала выстроившиеся над раковиной бутылочки с лосьонами, делая соответствующее выражение лица, если лосьон ей нравился. – Конечно, мне не следует так говорить с учетом моих феминистских взглядов, но я действительно мечтаю о том, чтобы хотя бы одна из моих девочек нашла себе хорошего мужчину. – Я кое-кого встретила, – неожиданно для себя призналась я. Она повернулась ко мне, с бутылочкой лосьона в руках. – Не может быть! – Он парамедик. – Потрясающе. Парамедик! Это ничуть не хуже водопроводчика! И почти так же полезно. Так когда мы его увидим? – Когда вы его увидите? – замялась я. – Не уверена, что это… – Что – это? – Ну, я хочу сказать, мы еще слишком мало знакомы. Не уверена, что он именно тот… Мама отвинтила колпачок тюбика губной помады и уставилась в зеркало: – Значит, ты хочешь сказать, что он у тебя только для секса, да? – Мама! – Я покосилась на служительницу. – Ну тогда объясни, в чем дело. – Я пока не уверена, что готова к серьезным отношениям. – Почему? Разве в твоей жизни хоть что-нибудь происходит? Видишь ли, яичники не та вещь, которую можно сохранить в морозилке. – А почему не приехала Трина? – поспешила я сменить тему. – Не смогла найти, на кого оставить Тома. – А ты вроде говорила, будто она очень занята. Мама поймала мое отражение в зеркале. Плотно сжала губы и положила помаду обратно в сумку. – Луиза, похоже, она сейчас на тебя здорово сердита. – Мама посмотрела на меня так, словно просветила рентгеном. – Неужели вы поссорились? – Не понимаю, почему она считает себя вправе меня судить. – В моем голосе слышались угрюмые подростковые нотки. Мама пригвоздила меня к месту суровым взглядом. И я все ей рассказала. Я села на мраморную столешницу, мама нашла себе кресло, и я рассказала ей о предложении работы в Нью-Йорке и почему от нее отказалась, о том, как мы потеряли и снова нашли Лили, и что Лили наконец начала меняться в лучшую сторону. – Я договорилась о новой встрече с миссис Трейнор. Мы медленно, но верно движемся вперед. Но Трина вообще ничего не хочет слушать, хотя, если бы нечто подобное случилось с Томом, она первая сказала бы, что я не имею права его бросать. Мама смотрела на меня круглыми глазами: – Господи Исусе! Ты рехнулась? – Что? – Работа в Нью-Йорке со всеми делами, а ты хочешь навечно застрять в этом ужасном месте в аэропорту! Нет, вы слышали? – Мама повернулась к служительнице. – Поверить не могу, что это моя родная дочь! Господь свидетель, я не понимаю, что случилось с ее мозгами. Служительница медленно покачала головой: – Да уж, ничего хорошего. – Мама! Я сделала так, как лучше. – Для кого? – Для Лили! – Неужели ты считаешь, что, кроме тебя, некому помочь этой девочке встать на ноги? Ну а ты хотя бы попробовала поговорить с тем парнем в Нью-Йорке и попросить у него пару недель отсрочки? – С таким человеком, как он, не торгуются. – Откуда ты знаешь? Под лежачий камень вода не течет. Разве не так? – (Служительница снова медленно кивнула.) – Боже правый, когда я об этом думаю… – Мама взяла из рук служительницы бумажное полотенце и принялась яростно вытирать шею. – Послушай меня, Луиза. У меня уже есть одна талантливая дочь, которая застряла дома, расплачиваясь за одну-единственную ошибку молодости. Ты знаешь, как я безумно люблю Тома, но иногда, как подумаю, чего могла бы добиться Трина, родись Том чуть-чуть позже, мне хочется рвать и метать. Да я и сама увязла в болоте бытовых проблем, ухаживая за папой и дедушкой. Но я-то ладно. Я сейчас ищу свой собственный путь. Но ты не должна ограничивать свои устремления только этим, слышишь меня? Только не билетами за полцены и ароматным чаем с пирожными. Ты должна быть там! Тебе единственной из всей нашей семьи реально выпал чертовски хороший шанс! И мне больно слышать, что ты его профукала ради какой-то девчонки, которую едва знаешь! – Мама, я приняла единственно верное решение. – Очень может быть. А может, просто решила плыть по течению. – Под лежачий камень вода не течет, – подала реплику служительница. – Вот именно! Слушай, что тебе умные люди говорят. Тебе надо срочно вернуться и узнать у этого американского джентльмена, нельзя ли приехать чуть позже… И не смотри на меня так, Луиза! Похоже, я с тобой слишком миндальничала. Не подталкивала вперед, когда следовало. Завязывай с этой своей тупой работой и начинай жить. – Мама, места в Нью-Йорке больше нет. – Это еще бабушка надвое сказала. А ты его спрашивала? Я покачала головой. Мама, тяжело дыша, поправила шарфик. Потом достала из кошелька две монеты по одному фунту и вручила их служительнице: – Ну-с, должна вам сказать, что вы потрудились на славу! Пол такой чистый, что с него можно есть. И пахнет тут просто роскошно.