Пропагандисты и боевики В российском революционном движении можно выделить два идеологических направления и два основных способа действий. Прямой связи между идеологией и методологией не существовало, что очень запутывает общую картину, а каждое из направлений еще подразделялось на фракции. Эти группы и группки обычно ссорились между собой в периоды общественной апатии, но когда начинался подъем политической активности, объединяли усилия, чтобы больнее ударить по самодержавию. Это были (в основном) интеллигенты, мечтавшие о социализме, но по-разному прокладывавшие путь к революции. Представителей первого направления можно назвать «неонародниками», потому что они следовали в русле прежнего народничества, рассчитывавшего на «природную революционность» крестьянства. По убеждению теоретиков «народного социализма» (их называли и так) русский крестьянин был склонен к коллективизму по самой своей ментальности. Доказательство тому – прочность общины, естественной ячейки будущего социализма. Нужно всего лишь настроить деревню против царизма, и тогда ему конец. Эта концепция для многих выглядела не просто убедительной, а единственно возможной в условиях сельской страны, где так остро стоит аграрный вопрос. Второе направление, марксистское, на крестьян не надеялось, а делало ставку на промышленный пролетариат. Как уже говорилось, при относительной малочисленности этот класс был компактно расселен и, не имея частной собственности, мог быть восприимчив к коммунистическим идеям. Постнароднические кружки стали возрождаться во второй половине девяностых годов. В самом начале XX века, когда из-за неурожаев начались крестьянские волнения, эти разрозненные группы объединились в партию социалистов-революционеров. Одновременно происходило и организационное оформление марксистского движения. В 1898 году возникла Российская социал-демократическая рабочая партия, поначалу очень слабая, но тоже окрепшая, когда «стабильность» истончилась и общественная атмосфера стала накаляться. В дальнейшем внутри обоих течений, эсеровского и эсдековского, начнется деление уже не по концептуальному, а по тактическому принципу: каким способом лучше свалить самодержавие – словом или прямым действием? Революционное движение разделится на «пропагандистов» и «боевиков». У эсеров появится легальное крыло, действовавшее публично и даже участвовавшее в думских выборах; появится и воинственное подполье, которое продолжит дело «Народной воли», выбрав главным своим инструментом политический террор. То же произойдет и с социал-демократами. Они разделятся на «меньшевиков», боровшихся с царизмом в рамках законности, и на «большевиков», существовавших нелегально и готовивших вооруженные восстания. К индивидуальному террору большевики относились скептически, поскольку, согласно их теории, победу пролетариату должна была принести классовая борьба, а не героизм одиночек. Всего за несколько лет рабочее движение прошло через несколько стадий. Оно начиналось как естественная борьба за улучшение условий жизни – за повышение платы, за сокращение рабочего дня (его продолжительность достигала 13 часов), за смягчение системы штрафов и так далее. Затем, под влиянием марксистской агитации, обычным явлением стали демонстрации уже с политическими лозунгами. Отсюда оставался всего шаг до баррикад и уличных боев, и этот шаг был пройден с пугающей скоростью, за считаные месяцы. Обоюдное ожесточение, неизбежное при повышении градуса вражды, дало толчок невиданной волне терактов, охватившей всю страну. В середине первого десятилетия террористы будут восприниматься правительством как главная угроза. После 1907 года, когда режим сумеет восстановить относительный порядок, на первый план вновь выйдет революционная пропаганда, теперь почти монопольно марксистского толка. Социалистическую агитацию среди крестьян подорвет столыпинская реформа. Аграрного вопроса она не решит, но в значительной степени погасит бунтарские настроения деревни, поскольку самая активная часть сельского населения увлечется новыми перспективами. Листовка РСДРП Революция же произойдет совсем не так, как виделось эсерам и большевикам. Традиционно принято считать, что революций в России было три: Первая (1905–1907 годов), потом Февральская и Октябрьская. Но вообще-то революцией в полном смысле этого понятия является «широкое народное движение, приводящее к смене власти и политической системы». Если так, то революция в России случилась только одна – Февральская. В 1905–1907 годах широкое народное движение безусловно наличествовало, однако власть удержалась, поэтому в дальнейшем я буду называть эти бурные события «Большими Беспорядками». Осенью же семнадцатого года имел место военный переворот, осуществленный одной ветвью власти (Советами рабочих депутатов) против другой (Временного правительства). Роль профессиональных революционеров в Больших Беспорядках и Октябрьском перевороте огромна. В падении самодержавия – довольно скромна. Они помогли расшатать монархию, но свергли ее другие силы. Самый компетентный специалист по этому вопросу, начальник Петроградского охранного отделения К. Глобачев, пишет, что накануне Февральской революции партия эсеров «как действующая организация прекращает совершенно свое существование», партия большевиков пришла «к полной бездеятельности» и «боролась за свое существование», анархические группы «положительно целиком ликвидировались», и проблему для полиции представляли только меньшевики, пользовавшиеся большим влиянием среди рабочих, но арестовывать меньшевиков было не за что – они «главным образом использовали легальные возможности», то есть, собственно, революционерами не являлись. Давайте рассмотрим подробнее, через какие этапы прошло российское рабочее движение. Рабочее движение Как уже говорилось, вначале движение было далеко от всякой политики. В сущности, недовольство рабочих условиями труда – это конфликт между частными лицами, который должен решаться путем переговоров наемных служащих с работодателем. Если найти взаимоприемлемый компромисс не удается, у сторон есть в арсенале сильные средства: рабочие могут устроить забастовку, владелец предприятия может их уволить. Они рискуют остаться без куска хлеба, он рискует разориться. Казалось бы, властям тут незачем вмешиваться, поскольку с точки зрения закона рабочие и капиталисты обладают одинаковыми правами. К концу XIX века в большинстве индустриальных стран уже более или менее сложился механизм урегулирования подобных споров. Полицейские методы применялись, только когда протест не ограничивался простой остановкой работы, а принимал нелегитимные формы. Однако с точки зрения российских властей всякая несанкционированная массовая акция была бунтом против установленного порядка и потому представляла собою опасность. Градоначальники и губернаторы всегда вставали на сторону работодателя и без колебаний применяли силу, в том числе военную. На казенном языке организованный протест этого рода обозначался не нейтральным словом «забастовка», то есть остановка работ, а негативно окрашенным термином «стачка» – то есть акцент делался на том, что «стакнулись» злоумышленники. Впервые с этим тревожным феноменом правительство столкнулось еще на самом старте индустриального рывка, в 1870 году, когда работники Невской бумажной фабрики возмутились тем, что их обманывают при расчете. Градоначальник Трепов (отец николаевского фаворита) разбираться не стал: разогнал стачку, а зачинщиков отдал под суд. Там выяснилось, что правота на стороне рабочих, и дело ограничилось высылкой организаторов из столицы. Но пятнадцать лет спустя, в более суровые времена Александра III, против участников грандиозной Морозовской стачки (8000 человек) уже действовали войска, и счет наказанных шел на сотни. Когда наступило новое царствование и первая же декларация молодого Николая II положила конец надеждам на «оттепель», начался новый этап оппозиционного движения, в том числе социал-демократического, ставившего своей целью пропаганду среди городского пролетариата. По листовкам «Союза борьбы за освобождение рабочего класса» (одним из создателей которого был молодой юрист Владимир Ульянов) можно проследить, как марксисты постепенно политизировали свою агитацию. В январской прокламации 1895 года к рабочим Семянниковского завода говорится только об условиях труда: «В Англии рабочий получает в 3 раза, а в Америке в 6 раз более, чем наш рабочий, и рабочий день у них меньше». В ноябре того же года листовка, адресованная работницам табачной фабрики «Лаферм», совмещает экономические требования («Требуйте повышения расценки до 40 коп. с тысячи при машине») с призывом к солидарным действиям гражданского характера: «Требуйте освобождения всех арестованных, так как никаких зачинщиков не было и беспорядки были вызваны наглостью хозяев». В декабрьском воззвании к рабочим Путиловского завода звучат уже откровенно политические ноты: «Арестами и высылками не подавят рабочего движения: стачки и борьба не прекратятся до тех пор, пока не будет достигнуто полное освобождение рабочего класса». А первомайская листовка 1896 года уже целиком следует риторике классовой борьбы в духе социалистического «Интернационала»: «Товарищи, если мы будем дружно и единодушно соединяться, недалеко то время, когда и мы, сомкнув стройные ряды своих сил, сможем открыто присоединиться к общей борьбе всех рабочих всех стран, без различия веры и племени, против капиталистов всего мира. И поднимется наша мускулистая рука, и падут позорные цепи неволи, поднимется на Руси рабочий народ и затрепещут сердца капиталистов и правительства, которое всегда им усердно служит и помогает». Полиция, разумеется, исправно выслеживала и вылавливала агитаторов (например, «Союз борьбы» просуществовал немногим больше года), но со второй половины девяностых забастовки становятся обычным явлением. Некоторые из этих выступлений были масштабными и бурными. В мае 1901 года на Обуховском сталелитейном заводе пропагандистам удалось организовать стачку не только с экономическими, но и с политическими требованиями: объявить праздником День международной солидарности трудящихся и учредить совет рабочих представителей. Забастовщики не испугались полиции и вступили с ней в настоящий бой. Были убитые и раненые с обеих сторон. На помощь восставшим (а это было уже настоящее восстание) пришли рабочие с соседних предприятий. Для подавления бунта пришлось вызывать солдат. В марте 1903 года в Златоусте протест принял еще более драматический характер. Толпа отказалась подчиняться, даже когда были вызваны войска. Солдаты открыли огонь на поражение, убили 45 человек и больше 80 ранили. В отместку за расправу эсеры, в свою очередь, застрелили губернатора. Стачка. Г. Савицкий В первый год царствования Николая II было 68 стачек, в которых суммарно участвовала тридцать одна тысяча человек; в 1903 году, последнем относительно спокойном перед большими потрясениями, – 550 стачек с 86 тысячами участников. Начало японской войны привело к временному затуханию движения, но в 1905 году оно даст невероятную «свечку»: произойдет 14 тысяч забастовок, а число стачечников приблизится к трем миллионам – и в основном это будут акции политического характера. Притом эти статистические данные далеко не полны, поскольку их собрала фабричная инспекция, имевшаяся не во всех губерниях и к тому же не учитывавшая многие категории наемных работников – например, транспортников и строителей. В современном научном исследовании «Хроника рабочего движения» говорится, что реальная цифра была вчетверо выше. Рост рабочего движения и в особенности его политизация очень беспокоили представителей власти. Традиционной реакцией на стачки было применение силы. У этой незамысловатой тактики наверху имелось много сторонников. Однако с 1901 года курс меняется. Власти пытаются «приручить» протестные настроения пролетариев, возглавив этот процесс и повернув его исключительно в экономическое русло, менее опасное для правительства. Автором идеи являлся Сергей Зубатов, чиновник Департамента полиции. Его судьба была не вполне обычной. Из идейных соображений он стал секретным агентом, внедренным в народовольческую организацию. Затем, выполнив задание, перешел на кадровую службу и, будучи человеком умным и ловким, сделал впечатляющую карьеру: из рядовых филеров в начальники Московского охранного отделения. На этом посту Зубатов весьма эффективно боролся с революционным подпольем, но пришел к выводу, что следует воевать с болезнью, а не с ее симптомами. Он подал докладную записку, в которой доказывал, что надобно изменить отношение рабочих к государственной власти: она должна восприниматься простыми людьми как защитник народа, а не капиталистов. Московский генерал-губернатор великий князь Сергей Александрович поддержал идею, и она стала претворяться в жизнь. В 1901 году Зубатов начал создавать «общества взаимопомощи» – нечто вроде профсоюзов, ориентированных исключительно на экономические требования, рабочее самообразование, улучшение быта, облегчение условий труда. В случае конфликта между рабочими и хозяевами полиция теперь брала на себя роль посредника и всячески подчеркивала, что принимает интересы трудящихся близко к сердцу. Возникло новое для России явление – легальные забастовки, которые не разгонялись силой и нередко заканчивались победой стачечников. Это вызвало переполох в двух противоположных лагерях. С одной стороны, встревожились правые и фабриканты, завалившие правительство паническими жалобами. С другой – забеспокоились левые, видя, что полиция поворачивает рабочую массу в верноподданническое русло. Успехи «зубатовщины» (термин был введен противниками проекта) действительно выглядели впечатляюще. Марксистская пропаганда лишилась почвы, нередко рабочие сами избивали агитаторов или сдавали их в полицию. Московский эксперимент был выведен на всероссийский уровень. Правительство издало несколько законов в пользу рабочих: об ответственности предпринимателей за несчастные случаи, о пенсии по утрате трудоспособности, о порядке переговоров между хозяевами и работниками. Повсюду возникали не просто аполитичные, а декларативно лояльные самодержавию рабочие организации. Даже среди еврейского населения черты оседлости, недоверчивого к любым казенным инициативам, возникла Еврейская независимая рабочая партия, которая стала бороться с влиянием социалистического Бунда. Но в августе 1903 года министр внутренних дел В. Плеве, сторонник жесткого курса, прекратил деятельность зубатовских организаций. Сам Зубатов, к тому времени уже начальник Особого отделения Департамента полиции, был не просто отправлен в отставку, но получил запрет на проживание в столицах и на занятия общественной деятельностью. Опальный экспериментатор доживет в провинции до Февральской революции и при известии об отречении императора застрелится. Впоследствии некоторые авторы из тех, кто оплакивает монархию, расценивали остановку зубатовского проекта как роковую ошибку и чуть ли не главную причину будущей катастрофы. Мол, если бы рабочее движение пошло по тред-юнионистскому пути, никакой диктатуры пролетариата не было бы. Это заблуждение. Плеве поступил совершенно правильно – разумеется, с точки зрения интересов самодержавия. Когда полиция сама стала поощрять коллективные действия рабочих, пускай абсолютно неполитического характера, она запустила очень опасный механизм. Во-первых, городской пролетариат стал ощущать себя силой, с которой считаются. Во-вторых, в полиции не хватало компетентных сотрудников, чтобы уследить за всеми возникающими на местах рабочими организациями. Они могли вначале быть совершенно проправительственными, а затем, под влиянием умелых агитаторов или каких-нибудь критических обстоятельств вдруг радикализировались. С. Зубатов