Гипертрофированное общественное значение в России приобрела художественная литература – по той же самой причине: поскольку публицистическое высказывание было затруднено, о насущных проблемах страны и общества стали рассуждать писатели. Времена, когда среди них имелись и выдающиеся сторонники «правых» идей – Достоевский или Лесков, – ушли в прошлое. В полицейском государстве, установившемся при Александре III, приличному писателю стало невозможно поддерживать Власть. Властителями дум становились только авторы, обличавшие российскую действительность. Образованное сословие империи чувствовало себя – да и являлось – частью европейской цивилизации. Оно реагировало на реакционный курс правительства еще острее, потому что на Западе в ту эпоху происходил противоположный процесс. В передовых странах повсеместно расширялось избирательное право, в парламентах кипели политические дискуссии, очень велика была роль свободной прессы. Россия была единственной европейской страной, не имевшей конституции (если не считать крошечную Черногорию). Затяжную войну за умы и сердца Власть определенно проигрывала. К девяностым годам сложился прочный стереотип: быть передовым, современным и вообще достойным человеком – значит осуждать самодержавие. В Обществе возникла своего рода обратная цензура, неофициальная, но в определенном смысле еще более суровая, чем государственная. Публичный деятель, выступивший в поддержку правительства, мог подвергнуться остракизму, навсегда потерять репутацию. Знаменитый историк В. Ключевский, придерживавшийся вполне либеральных взглядов и всеми уважаемый, после кончины Александра III выступил с прочувствованной речью (что вообще-то в порядке вещей над свежей могилой): «Он одержал победу в области, где всего труднее достаются эти победы, победил предрассудок народов и этим содействовал их сближению, покорил общественную совесть во имя мира и правды, увеличил количество добра в нравственном обороте человечества, ободрил и приподнял русскую историческую мысль, русское национальное самосознание, и сделал все это так тихо и молчаливо, что только теперь, когда Его уже нет, Европа поняла, чем Он был для нее». Но интеллигенция и студенчество не простили почтенному профессору панегирика в адрес «сатрапа». Тот, при ком тысячи людей были сосланы, при ком вышел «указ о кухаркиных детях», увеличил количество добра? Общественный гнев и презрение обрушились на бедного Василия Осиповича. Прошло немало времени, прежде чем это «фо-па» было ему прощено. Но не забыто – так и осталось пятном на репутации. «Рядовой интеллигент был глубоко убежден, что те, кто не разделяют его воззрений, либо подкупленные, бесчестные личности, либо, в лучшем случае, люди не совсем нормальные», – возмущается С. Ольденбург. На это можно ответить, что государство расправлялось с теми, кто ему не нравился, куда более жестокими средствами. Каждый из оппонентов использовал то оружие, каким располагал. Как уже говорилось, правительство относилось к либеральным фрондерам не так серьезно, как к революционерам. И совершало большую ошибку. Да, оппозиционная интеллигенция не стреляла в губернаторов, не строила баррикад. На словах она была смелее, чем в поступках. Но эта группа населения формирует идеи и общественные течения, которые впоследствии меняют страну. На протяжении всего царствования Николая II Власть постепенно ослабевала, а Общество усиливалось. За короткий, менее чем четвертьвековой период этот процесс прошел несколько этапов. «На лекции профессора Ключевского». Л. Пастернак От «бессмысленных мечтаний» к концу «стабильности» Уходя из жизни, Александр III оставил наследнику страну, в которой всё было тихо и спокойно. Полицейский режим, установившийся с 1881 года, расправился с революционерами и приструнил либералов. Активные смутьяны отправились в Сибирь или в эмиграцию, большинство же недовольных, как водится, притихло, пассивно ожидая перемен к лучшему. Эти «сон и мгла» в тени победоносцевских «совиных крыл» по инерции длились еще несколько лет после смерти грозного царя, а потом развеялись, после чего Россию с большей или меньшей интенсивностью лихорадило уже вплоть до падения монархии. В том, что стабильность оказалась непрочной и недолгой, вины Николая II нет. Если бы Александр прожил дольше, несомненно случилось бы то же самое. Ресурс «искусственного замораживания» общественной активности всегда ограничен. Нарастает внутреннее напряжение, прилетает какой-нибудь «черный лебедь», и сжатая пружина распрямляется. Николай Обществу поначалу понравился, хотя широкой публике мало что было известно про личные качества нового императора. Все преисполнились надежд, что такой молодой и миловидный государь станет править по-другому, что атмосфера очистится и начнутся перемены. Однако Николай ничего менять не собирался. Во-первых, из почтения к памяти отца; во-вторых, из неуверенности в себе; в-третьих, из-за того, что правительственная команда осталась прежней. Общая логика была такая, что от добра добра не ищут. Раз в стране всё спокойно, пусть так и останется. Первый же публичный акт правителя – речь, произнесенная 17 января 1895 года перед представителями дворянства, земств и городов, – положил конец иллюзиям. Царь в частности сказал: «Мне известно, что в последнее время слышались в некоторых земских собраниях голоса людей, увлекавшихся бессмысленными мечтаниями об участии представителей земства в делах внутреннего управления. Пусть все знают, что я, посвящая все свои силы благу народному, буду охранять начала самодержавия так же твёрдо и неуклонно, как охранял его мой незабвенный покойный родитель». Всех сразил эпитет «бессмысленные» применительно к заветным чаяниям интеллигенции. Есть версия, что в подготовленном тексте было написано «несбыточные» и царь то ли оговорился, то ли решил спонтанно усилить «мессидж». Так или иначе, Общество было оскорблено и начало относиться к новому самодержцу враждебно. Впоследствии это отношение уже не менялось. С этого момента вновь начинает активизироваться деятельность революционных кружков – например, возникает «Союз борьбы за освобождение рабочего класса», одним из членов которого являлся помощник присяжного поверенного Владимир Ульянов. Эту маленькую организацию, как и другие подобные начинания, быстро уничтожает опытная полиция, но с ростом оппозиционных настроений в Обществе сыск ничего поделать не может. Раздражение против властей постоянно усиливается. С конца девяностых годов даже в умеренных, либеральных кругах лозунг «долой самодержавие» перестает восприниматься как нечто чрезмерно радикальное. Обаятельный Николай на портрете В. Серова Следующий после манифеста о «бессмысленных мечтаниях» импульс к конфронтации произошел в 1899 году. В течение нескольких лет разрабатывался проект завершения земской реформы. В свое время она не была доведена до конца – в западных губерниях выборные органы местного хозяйственного самоуправления так и не появились. Министр внутренних дел Горемыкин сделал заявление, вновь наполнившее сердца прогрессистов светлыми надеждами: «Основой действительной силы государства, какова бы ни была его форма, есть развитая и окрепшая к самостоятельности личность; выработать в народе способность к самоустройству и самоопределению может только привычка к самоуправлению». Это была музыка для либерального слуха. Но государь император, послушавшись консервативных советников, проект упразднил, а на место мягкого Горемыкина поставил сурового Сипягина, про которого Витте в мемуарах пишет: «Убеждения его очень узкие, чисто дворянские, он придерживается принципа самодержавия, патриархального управления государством на местах; это его убеждения, и убеждения твердые». 1899 год можно считать моментом, с которого «стабильность» начинает рушиться. Таким образом, она не продержалась и двух десятилетий. Первой ласточкой стало брожение в среде студенчества, всегда чувствительного к переменам в общественной атмосфере. Вести себя с молодежью Власть никогда не умела, а если предпринимала какие-то попытки в этом направлении, то они получались медвежьими. Вводились всякого рода административные строгости, ограничивались университетские свободы, возмутителей спокойствия исключали или без суда отправляли в ссылку. В результате подобных действий обычное юношеское бунтарство («блажен, кто смолоду был молод») перерастало в нечто более серьезное. Государство не могло обходиться без высших учебных заведений, но те выращивали не только необходимых стране специалистов, но и противников существующего режима. Как выражается С. Ольденбург, «правительству приходилось лавировать между Сциллой отсталости и Харибдой взращивания своих врагов». У московских студентов существовал «союзный совет», объединявший сообщества земляков. В 1895 году полиция не придумала ничего лучше, как арестовать эту подозрительную команду, всего лишь ведшую вольные разговоры. В ответ студенты избрали новых лидеров, и те объявили, что их цель теперь – «подготовка борцов для политической деятельности». В 1896 году, по следам Ходынской трагедии, впервые после многолетнего перерыва состоялась студенческая манифестация в память о жертвах. Последовали сотни новых арестов. В учебных заведениях по всей стране были проведены акции солидарности. «Молодежная политика» властей пополняла ряды оппозиции эффективнее любой революционной пропаганды. В 1899 году, на волне широкого общественного недовольства, студенческий протест принял беспрецедентный размах. На сей раз началось с Санкт-Петербургского университета, и повод был пустяковый. Ректор сделал выговор студентам за плохое поведение и пригрозил полицией. Упреки были справедливы, но произнесены в оскорбительном тоне. От этой маленькой искры разгорелся большой пожар. Ректора освистали, прибывшую полицию закидали снежками. В ответ засвистели нагайки. Университет забастовал. На собрании было принято обращение, по своему содержанию уже не пустяковое: «Мы объявляем Санкт-Петербургский Университет закрытым и прекращаем хождение на лекции, и, присутствуя в Университете, препятствуем кому бы то ни было их посещать. Мы продолжаем этот способ обструкции, пока не будут удовлетворены наши требования: 1) опубликование во всеобщее сведение всех инструкций, которыми руководствовались полиция и администрация в отношении студентов, и 2) гарантии физической неприкосновенности нашей личности». То есть речь шла о защите человеческого достоинства, а не о частном случае полицейского насилия, которое «преступно даже в применении к самому темному и безгласному слою населения» (говорилось в декларации) Движение было подхвачено студенчеством других учебных заведений по всей стране. Возник единый организационный комитет. Конфликт поколений. И. Сакуров Правительство растерялось, столкнувшись со столь широким протестом. По высочайшему указу назначили комиссию для рассмотрения случившегося. Всем студентам, которых выслали за участие в беспорядках, разрешили вернуться. Вместо того чтобы удовлетвориться достигнутым, молодежь пришла в еще большее возбуждение. Тогда власти переменили тактику – решили явить суровость. Охваченные волнениями заведения были на полгода закрыты. Столичные профессора, сочувствующие студентам, уволены. Плюс к тому вышло постановление, согласно которому студентов, совсем как во времена Николая I, можно было отправить в армию, чтобы поучились там дисциплине. Я столь подробно рассказываю о коллизиях локального конфликта, потому что точно такой же тактики Власть в дальнейшем будет придерживаться и по отношению ко всему протестному движению. Сначала какие-то непродуманные действия распаляют тлеющий огонь недовольства; затем следуют уступки, воспринимаемые как слабость; потом переход в другую крайность – к чрезмерному насилию – на время восстанавливает внешнее спокойствие, но еще больше повышает градус враждебности, что через некоторое время приводит к новому взрыву. Если говорить о молодежи, то практика насильственной сдачи студентов в солдаты лишь способствовала радикализации учащихся. Беспорядки будут происходить вновь и вновь, а затем дело дойдет до эксцессов более серьезных. Один из исключенных студентов застрелит министра просвещения Н. Боголепова. Этот выстрел, прогремевший 14 февраля 1901 года, можно считать окончательным завершением «периода стабильности» и началом новой эпохи – общественных потрясений и политического терроризма. Главной причиной перелома, однако, были вовсе не студенческие протесты, а явление более глобального свойства: закончился долго продолжавшийся экономический подъем. В 1900 году разразился общемировой кризис производства, больнее всего ударивший по России. Закрывались фабрики и заводы, падали в цене акции (у ведущих предприятий вроде Путиловского и Сормовского гигантов – на 60–70 %), резко сократилась добыча топливного сырья, сотни тысяч рабочих оказались на улице, без средств к существованию. Упадок и застой экономики растянутся почти на десять лет, порождая социальный протест. Эти настроения выльются в драматические события, которые принято называть «Первой русской революцией». Вслед за промышленностью от кризиса пострадало и сельское хозяйство. С 1902 года константой российской жизни становятся не только рабочие, но и крестьянские волнения, часто ожесточенные и подавляемые военной силой. С самого начала нового века, как только рухнула непрочная «стабильность», государству пришлось вести войну на два фронта: против растущего революционного движения и против либерального лагеря, который в новых условиях стремительно радикализировался. Либералы переходят от слов к делу Этой короткой фразой можно пересказать суть процессов, которые происходили внутри Общества накануне большого политического кризиса, разразившегося в 1905 году. Конечно, «дело» все равно ограничивалось словами, но для мыслящего сословия они и есть главное оружие, поскольку формируют и направляют общественное мнение. Без его поддержки любые действия, даже самые решительные и успешные, ничего не дадут. Пример тому – операция, блестяще проведенная «Народной волей» 1 марта 1881 года, но давшая обратный эффект, в том числе и потому, что Общество пришло в ужас от цареубийства и отшатнулось от революционеров. Работа, которой занялись либеральные деятели в самом начале нового столетия, наоборот, подготавливала широкие слои российского населения к будущему столкновению с Властью. На домашних концертах пели «Дубинушку» и (негромко) «Марсельезу». Всеобщее восхищение вызывали задорные литературные сочинения вроде горьковской аллегории о Буревестнике. Когда мирная публика начинает скандировать «Пусть сильнее грянет буря!», буря рано или поздно обязательно грянет. С 1902 года самые деятельные представители Общества начинают всерьез готовиться к борьбе с режимом – ненасильственной, но основательной. Впоследствии эти события вызовут у историков несравненно меньший интерес, чем генезис большевистской партии, а ведь действия тихих либералов сыграют гораздо большую роль в грядущем распаде государства, чем споры Ленина с Мартовым о диктатуре пролетариата. Первым шагом консолидации несоциалистической оппозиции (можно назвать ее и так) было создание журнала. Экономист Петр Струве, к 32 годам побывав и под арестом, и в ссылке, миновав увлечение марксизмом, пришел к заключению, что для России предпочтительнее всего путь демократических свобод. Эмигрировав, он основал в Штутгарте редакцию «Освобождения» – печатного органа, который выступал против самодержавия, но не за революцию.