Хардин смотрит на меня в упор. Агрессивно, но он явно в замешательстве. – Почему ты спрашиваешь? – Не знаю… Потому что ты мне приятен, просто так, а ты просто так, ни с чего, со мной груб. Я думала, мы когда-нибудь сможем стать друзьями. Это так глупо, что я смущенно тру переносицу пальцами в ожидании ответа. – Мы? Друзьями? – Хардин со смехом разводит руками. – Разве не очевидно, что мы не можем быть друзьями? – Мне – нет. – Ну, во-первых, ты слишком напрягаешься. Вероятно, ты выросла в типичном коттедже, похожем на любой другой в квартале. Твои родители, наверное, покупали тебе все, что ты хочешь, и ты ни в чем не нуждалась. Ну, хотя бы эти твои дурацкие юбки в складку. Правда, кто так одевается в восемнадцать? У меня глаза лезут на лоб. – Ты ничего не знаешь обо мне, ты просто напыщенный дурак! Моя жизнь не такая, как ты описал. Мой отец-алкоголик бросил нас, когда мне было десять, и мать работала как лошадь, чтобы я смогла поступить в колледж. Я сама пошла работать в шестнадцать, чтобы помочь матери с налогами. И, кстати, мне нравится моя одежда. Извини, что я не выгляжу, как шлюха, как все девчонки вокруг тебя! – кричу я, чувствуя, как на глазах выступают слезы. Отворачиваюсь, чтобы он не успел заметить слез, и вижу, как он сжимает кулаки. Как будто сердится на свои слова. – Знаешь что, я не хочу, чтобы мы были друзьями, Хардин, – говорю я и иду к выходу. Водка, сделавшая меня храброй, заставила меня почувствовать и то, как тяжела вся эта сцена. – Куда ты? – спрашивает он. Внезапно. И печально. – На автобусную остановку, вернусь к себе и никогда, никогда не появлюсь тут снова. Хватит с меня попыток с вами подружиться. – Поздновато ездить в автобусе одной. Я поворачиваюсь к нему. – Ты правда хочешь сделать вид, будто волнуешься, что со мной может что-то случиться? Я смеюсь. Я не могу контролировать свой голос. – Я не делаю вид, я волнуюсь. Просто предупреждаю тебя. Это не лучшая мысль. – У меня нет выбора, Хардин. Тут все пьяны – и я в том числе. Больше не могу сдерживать слезы. Ужасно унизительно, что Хардин и все остальные видят меня в слезах. Второй раз. – Ты всегда плачешь на вечеринках? – Видимо, когда ты на них присутствуешь. А поскольку на других я не была… Снова иду к двери и открываю ее. – Тереза, – говорит он настолько мягко, что я почти не слышу. Его лицо расплывается. Комната снова начинает плясать, и я хватаюсь за полку рядом с дверью. – Все в порядке? – спрашивает он. Я киваю, хотя меня начинает тошнить. – Может, присядешь на пару минут? А потом дойдешь до остановки. – Я думала, никому нельзя находиться в твоей комнате, – говорю я и сажусь на пол. Я икаю, и он немедленно предупреждает: – Если собираешься блевать в моей комнате… – Наверное, мне просто нужно попить воды – говорю я, пытаясь подняться. – Возьми, – говорит он и кладет мне руку на плечо, не давая встать. Передо мной – красная кружка. Я морщусь и отталкиваю ее. – Я сказала воды, а не пива. – Это вода. Я не пью. Из меня вырывается что-то между вздохом и смехом. Не может быть, чтобы Хардин не пил! – Смешно. Ты же не собираешься сидеть тут и со мной нянчиться? Мне просто хочется остаться в одиночестве. Опьянение отступает, и мне стыдно за то, что наорала на Хардина. – Ты делаешь меня хуже, – не совсем осознанно бормочу я. – Это плохо, – говорит он серьезно. – Да, я собираюсь сидеть тут и нянчиться. Ты пьяна впервые в жизни, а кроме того, у тебя есть привычка брать мои вещи в мое отсутствие. Он садится на кровать, подогнув ноги. Я встаю и беру кружку с водой. Делаю большой глоток, чувствую привкус мяты на ободке и не могу не гадать, каковы губы Хардина на вкус. Но когда вода в желудке смешивается с алкоголем, мне становится не до этого. «Господи, никогда больше не буду пить!» – обещаю себе, сидя на полу. Через несколько минут Хардин снова начинает: – Можно, я задам тебе вопрос? По выражению его лица понимаю, что лучше сказать «нет», но комната продолжает качаться. Думаю, что, может, смогу быстрее протрезветь во время общения, поэтому отвечаю: – Конечно. – Что ты собираешься делать после колледжа? Я удивленно гляжу на Хардина. Это последнее, что я ожидала сейчас от него услышать. Думала, он наверняка задаст вопрос вроде «Почему ты девственница?» или «Почему ты не пьешь?». – Ну, я хотела бы стать писателем или издателем. Видимо, не стоит с ним откровенничать; скорее всего, он снова решил надо мной поиздеваться. Но он не отвечает, и я, набравшись духу, спрашиваю о том же. В ответ Хардин смотрит на меня и молчит. – Это твои книги? – спрашиваю я, не надеясь на ответ. – Да, – бормочет он. – Какая твоя любимая? – У меня нет любимых Я вздыхаю и тереблю маленькую затяжку на джинсах. – Господин Роджерс в курсе, что ты сегодня снова на вечеринке? – Господин Роджерс? – Я недоуменно оглядываюсь. – Твой парень. Самый большой кретин, которого я видел. – Не говори так о нем! Он… он… замечательный, – я заикаюсь. Хардин смеется, и я вскакиваю. Он же вообще не знает Ноя! – Тебе остается только мечтать быть таким хорошим, как он, – резко говорю я. – Хорошим? Это первое, что тебе приходит в голову, когда ты говоришь о своем парне? «Хороший» в данном случае хорошо заменяется словом «скучный». – Ты его не знаешь. – Я знаю только, что он скучный. Это видно по его туфлям и кардигану. Хардин запрокидывает в смехе голову, и я не могу не замечать ямочки на его щеках. – Он не носит туфли, – говорю я, стараясь не засмеяться следом. Я хватаю кружку и пью еще.