— Вам не ясно сказано? — продолжал греметь динамик. — С вами говорит офицер спецподразделения «Ягуар». Федеральная служба по борьбе с террором! У вас есть двадцать секунд на то, чтобы покинуть этот район. В противном случае вы станете фигурантами уголовного дела о терроризме! Окажете сопротивление — будете уничтожены вместе с вашей калошей! Время пошло! Народ забегал по украинскому судну. Оттуда доносились испуганные крики. Посудина стала рывками сдавать назад и через несколько мгновений растаяла в густой тьме. Вадим выпустил пистолет, от которого все равно не было бы никакого толку, в изнеможении сполз на пол. Он смотрел на небо, усеянное звездами. Рядом кто-то деловитым голосом отдавал команды. Заскрежетал трап, спускаемый с борта. На катер десантировались очень даже серьезные люди, все вооруженные до зубов, в полном облачении спецназа. Подтянутый парень бросился к Вадиму, распростертому на палубе, начал прыгать вокруг него. — Командир, прости, мы реально спешили, — пробормотал он голосом Амбарцумяна. — Но эти сволочи грамотно обвели нас вокруг пальца! Вот где тебя было искать, скажи? Ведь море такое большое, а ты совсем маленький. Только не злись, добро? — Ихтиандр ты наш, — добавил, заходя с другого фланга, Рудницкий. Вадим точно помнил, что рассмеялся, прежде чем лишиться чувств. Эпилог — Это хорошо, что у тебя жизнерадостный голос, — сказал по телефону куратор группы полковник Паньков. — И вообще я страшно рад, что с тобой все в порядке и ты идешь на поправку. — Стараюсь, Эдуард Романович, — сказал Вадим и покосился на отрывной календарь, висящий на стене. Это был главный и, пожалуй, единственный элемент интерьера одноместной палаты больницы города Алушты. Листок за шестое августа уже валялся на полу. Ласковое солнышко заглядывало в окно, словно дразнилось. Мол, я здесь, а ты там. — Говорят, ты хотел сбежать, — вспомнил куратор. — Хорошо, что не выгорело. Не вздумай повторять. Ты нужен мне живой и здоровый. Я попросил, чтобы за тобой проследили. «Сбегу обязательно, — подумал Вадим. — Вот прямо сегодня и удеру отсюда». Вчера он действительно собирался податься в бега, но ему стало плохо, когда он потянулся к водосточной трубе. Хорошо, что успел отпрянуть. Герой потерял сознание. Прибежала медсестра, откачала, отчитала. Бывает и так. Ничто на земле не проходит бесследно. С другой стороны, до слез обидно. Начальство на радостях дало спецназовцам краткосрочный отпуск, парни гуляют, в барах сидят. Капралов вчера от души подрался с какими-то гопниками. Амбарцумян машину выпросил и по горам девчонок возит, не может из двух выбрать одну. А их командир вынужден валяться в одноместной палате, где даже поговорить не с кем. Подчиненные, конечно, навещают его, выпить приносят, манерно так сочувствуют. Потом они уходят, а он остается тут. — Не могу уже, Эдуард Романович, — взмолился Вадим. — Жизнь мимо проходит. — Терпи, — назидательно сказал куратор. — Помни, твое место в больнице. Сбежать — это как самовольно оставить пост. — Серьезно? — изумился Вадим. — Это вы где такого набрались? — А ты как со старшими разговариваешь? — возмутился куратор. — Я, понимаешь ли, о тебе забочусь. «И о себе немного, — подумал Вадим. — Кем ты будешь в трудную минуту затыкать дыры?» — Виноват, товарищ полковник. Новости есть? — А ты как будто в Интернет не заглядываешь, — заявил Паньков. — Все по накатанной. Российские СМИ разразились сообщениями о серии предотвращенных диверсий в Крыму, к которым причастно Главное управление разведки Министерства обороны Украины. Приведены убедительные доказательства, в том числе видео допросов несостоявшихся диверсантов. Киев все отвергает, но это понятно. Украинцы обвиняют нас в отсутствии фантазии. Мол, нежизненно как-то. Евросоюз хмурит брови, угрожает углубить озабоченность, обещает ввести новые жуткие санкции. Не мир, а дурдом какой-то. Громанько и Стеценко поют как соловьи, сливают много ценной информации. Романовский, кстати, оклемался, но говорить с ним пока рано. — Ну и зачем его откачали? — неодобрительно проворчал Вадим. — Да ладно, пусть живет. У Ждановича перелом одной руки и трещина лучевой кисти в другой. У Бабина диагноз скорее утешительный, чем трагический. Заметь, Репнин, оба прилежно лечатся, выполняют указания врачей, никуда не сбегают. Ладно, будь здоров, позвоню еще. Майор только успел выключить телефон, как тот снова ожил. — Папка, что случилось?! — прокричала Маринка. — Мне тетя Лена позвонила, сказала, что у тебя все плохо. — Прямо так вот и сказала? — удивился Вадим. — Не так, конечно. — Дочь смутилась. — Но она была расстроена, и я прочитала между строк. — Между каких строк? — Ты меня не путай, — сердито проговорила девчонка. — У тебя все нормально? — Были кое-какие трудности в работе, — признался Вадим. — Но у кого их нет? Все закончилось хорошо, я с честью выполнил задание, поставленное партией и правительством. — Какой партией? — не поняла Маринка. — Это я образно. — Ладно, в общем, у тебя все нормально? — Да. — И у меня. Пока, папа. Я очень рада была тебя услышать. Погрустить по поводу разобщенности отцов и детей ему не удалось. Послышался условный свист, и на подоконник второго этажа упал пакет. Вадим поднялся с кровати, прибрал его и быстро глянул вниз. Окна палаты выходили на заброшенный сад. Там затряслись кусты. Молодец, пацан! Он вернулся в палату, развернул посылку. Рубашка, джинсы, самые дешевые кроссовки и даже пара носков, почему-то разных, прямо как два веселых гуся, которые жили у бабуси. В кармане джинсов завалялись несколько не самых крупных купюр. Майор быстро переоделся, высунул нос в коридор и увидел спину нянечки в белом халате. Он подождал, пока она скроется за поворотом, перебежал коридор. Туалет был свободен. Окно, закрашенное краской, открылось без заеданий. Эту лазейку он приметил давно, теперь пришел ее час. Репнин поднялся на подоконник, вылез наружу. До пожарной лестницы было полметра. Как не воспользоваться? Голова у майора сегодня не кружилась, он слетел на землю за считаные мгновения. Парадное крыльцо пустовало. Вот и дорожка, ведущая от калитки через сад. — Так, больной, и куда это мы собрались? — раздался вдруг строгий женский голос. Черт! Вадим краем глаза заметил белый халат. Впрочем, голос был вроде знакомый. Он резко повернулся, сделал круглые глаза. — Лена? Перед ним стояла и смеялась его собственная жена, которая вроде была в Туле! Стройная, на шпильках, с распущенными белокурыми волосами. Как же эротично смотрелся на ней этот клятый белый халат! Вот теперь голова у боевого офицера закружилась по-настоящему. Он тупо заулыбался, сделал шаг ей навстречу, но спохватился. Репнин схватил жену за руку и повлек за изгиб аллеи, чтобы не попасться на глаза настоящим врачам. Там он обнял ее, начал жарко целовать, стонал от внезапного счастья. Из кустов за его спиной раздался демонический хохот. Кто-то заулюлюкал. Лена отшатнулась, сделала круглые глаза. — Семен, вы неисправимы! — гаркнул Вадим. — А ну, кыш отсюда, поганец! И не вздумай подглядывать! — Ладно, люди, расслабьтесь, — снисходительно заявил терновый куст. — Я сделал свое дело и удаляюсь. Наступила тишина. — И что это было? — спросила Лена. — Да так. — Он отмахнулся. — Мелкие бесы, не обращай внимания. Донимают в последнее время. Доктора говорят, что это пройдет. — Господи, как я по тебе соскучилась. — Она прижалась к нему и спросила: — Ты собрался бежать из больницы? — Угу. Почему ты здесь? — Ты еще спроси, зачем я здесь. — Женщина засмеялась. — Страшно истосковалась, взяла два дня за свой счет, примчалась первым же самолетом. Видишь, даже халат не сняла. Ты получишь отпуск по ранению? — У меня не было ранения. — Правда? — Она отстранилась, стала внимательно его разглядывать. — Знаешь, дорогой, вот что мне в тебе особенно нравится, так это чувство юмора. Ты видел себя в зеркале? — Мелочь, пьяная драка, — объяснил он. — Разборка с корешами. — Знаю я твои пьяные драки. Ты получишь отпуск по этому поводу? — Конечно, только мне дадут максимум полдня. — Здорово! — восхитилась она. — Это очень много. Так пойдем скорее. Мы целых полдня будем вместе. Море, рестораны, прогулки под парусом и все прочее. Бежим отсюда, пока тебя не схватили страшные люди в белых халатах. Она взяла его за руку, и они пролетели мимо кустов магнолии, как влюбленные школьники, удравшие с урока.