– Мистер Кляйн. Мы братство. Это религия. Его сердце для нас много значит. Кляйн пожал плечами. – Не ожидаю, что вы поймете, – сказал Борхерт. – Вы посторонний. Но, возможно, однажды и поймете. – Он неловко поерзал в кресле. – Кстати говоря, а что случилось с вашей ладонью? – Я не знаю. – Не знаете, – сказал Борхерт. – Подумать только. Ногу полковника Пьера Сувестра предали земле на полномасштабных государственных похоронах, когда он лишился ее в 1917-м. А ваша рука, получается, гниет где-то на помойке. Кляйн встал и спросил: – Когда можно увидеть тело? Борхерт вздохнул: – Я рассказал все, что вам нужно знать. Тело видеть необязательно. – У вас больше нет тела? – Нет, – ответил Борхерт, – дело не в этом. – А в чем? – Тело Элайна для нас священно. Даже без сердца. – Есть свидетели? – К человеку с более чем десятью ампутациями нельзя прийти без приглашения. Кляйн оглядел комнату. – Расследованию это не поможет. – Уверен, вы справитесь, – сказал Борхерт. – Можно хотя бы осмотреть комнату? – Да, – произнес Борхерт медленно. – Пожалуй, это можно устроить. – Значит, я должен расследовать убийство, не увидев тела и не допрашивая свидетелей или подозреваемых? – Не преувеличивайте, мистер Кляйн. Просто не врывайтесь к людям без объявления. Поговорите со мной – и я займусь приготовлениями. Отвернувшись, Кляйн направился к двери. – А, и еще одно, мистер Кляйн, – сказал Борхерт. – Что такое? – спросил Кляйн. Борхерт поднял один из двух оставшихся пальцев: – В знак доброй веры, чтобы продемонстрировать, что я не имею ничего против самоприжигания, что я человек открытых взглядов, я бы хотел, чтобы вы помогли мне отнять верхнюю фалангу. – Вы хотите, чтобы я отрезал вам палец. – Только одну фалангу, – подтвердил Борхерт. – Не более чем символический шаг – пакт, если угодно. Секач вы найдете в верхнем ящике, – сказал он, показывая на дальнюю стену комнаты головой: – Есть там и плита, мистер Кляйн, встроена в стойку, – я попрошу вас ее включить. Кляйн посмотрел на него, посмотрел на стойку, пожал плечами. – Почему бы и нет? – сказал он. Выдвинув ящик, он достал секач. Положил его на доску, вкривь и вкось иссеченную десятками тонких шрамов. Вернулся к Борхерту, перетащил его кресло к дальней стороне комнаты, придвинул вплотную к стойке. – Вы не представляете, какая это для вас честь, – сказал Борхерт. – Это жест истинного доверия. Кто угодно здесь убьет за такое. Как жаль, что я трачу его на вас. – Поверю вам на слово. Он взял Борхерта за запястье и положил руку на доску. Загнул указательный палец в ладонь, оставив на плахе только средний. Конфорка уже раскалилась и светилась красным, слегка дымила. Он уложил свою культю над пальцем Борхерта и зафиксировал его, слегка надавив, чтобы первая фаланга прижималась к дереву. – Только одну фалангу? – спросил он. Борхерт улыбнулся. – Пока что, – ответил он. Кляйн поднял секач и опустил быстро и резко, как когда-то сделали с ним – с его рукой. Лезвие было острым; когда оно прошло через сустав, сопротивления почти не чувствовалось, разве что легкий хруст кости. Ноготь, мясо и кость остались по одну сторону лезвия, а весь палец – по другую. Борхерт, заметил Кляйн, спал с лица и с трудом произнес: – Неплохо. А теперь, мистер Кляйн, если вы не против вернуть мне мою руку… Опустив взгляд, Кляйн понял, что так давил культей на ладонь Борхерта, что тот не мог пошевелиться. Из кончика пальца слабо брызгала кровь. Кляйн поднял культю, и Борхерт отодвинул палец от лезвия, у секача собралась алая лужица. Он смотрел, как Борхерт взмахнул рукой и опустил палец на спираль плиты. Плоть зашипела, кровь тоже зашипела, воздух тут же наполнился запахом, напомнившим Кляйну смрад собственной горящей плоти. «А теперь, – подумал он, – Борхерт возьмет пистолет и прострелит мне глаз». Когда тот убрал палец, Кляйн еще слышал легкое шипение. А потом Борхерт обернулся к нему, его лицо было искажено от экстаза, а глаза широко распахнуты. IV Кляйну позволили вернуться в свою комнату и отдохнуть. Весь дом как будто принадлежал ему одному, несмотря на то что там было еще с полдесятка комнат. На обед Гус принес поднос с едой и, пока Кляйн ел, сидел с ним за маленьким столиком, аккуратно пытаясь вызнать, что говорил Борхерт. Кляйн не отвечал. – Конечно, я понимаю, – сказал Гус. – Должен быть порядок. Разбалтывать нельзя. – Где Рамси? Гус пожал плечами: – Рамси понадобился где-то еще. Мы же не сиамские близнецы. Кляйн кивнул, врезаясь ножом в мясо – кажется, свинину, – поддерживая тарелку культей, чтобы не елозила. Он отложил нож, взял вилку, насадил на нее кусок мяса. – Знаешь Элайна? – прожевав, спросил он. – Элайна? Все знают Элайна. Может, не лично, но мы его знаем. Он пророк. Он великий. – Гус, – сказал Кляйн. – Не пойми меня неправильно, но как ты во все это влез? – Во что? – Ну это, – Кляйн повел культей. – В это место, – он взял Гуса за обрубок. – Вот в это. – Рамси, – сказал Гус. – Он меня этим заразил. – Просто подошел и сказал: «А давай отрубим руку»? – Об этом не полагается рассказывать, – сказал Гус. – Только не посторонним. – Разве я посторонний, Гус? – Ну. И да и нет. – Я здесь, – сказал Кляйн. – В этом месте, такой же, как ты. – Правда. – Я разговаривал с Борхертом, – заметил Кляйн. – А ты разговаривал с Борхертом? – Нет… – Ну и?.. Гус положил голову на ладонь и повторил: – Мне не полагается об этом рассказывать.