– Что ты задумал? – спросила Бриджит. – Что я задумал? Что я задумал? Что ты задумала? Бриджит невольно покраснела: – Не лезь не в свое дело, Фил. – Ты хотя бы знаешь, кто это? – Да. Его зовут Энто Келлехер. К немалому замешательству Бриджит, Фил пришел в ужас: – Что, правда?! – Тебе-то какое дело, Фил? Он больше не работает с братьями. Он теперь на нашей стороне. Что ты вообще о нем знаешь? – Ничего, но я его узнал. – Слушай, я вообще о другом. Это не твое дело. Фил украдкой огляделся: – Ладно, ты права. Справедливо. Но есть еще кое-что. – Что на этот раз? Фил наклонился и нажал на кнопку. Зазвучали безошибочно узнаваемые вступительные такты главной музыкальной темы фильма «Титаник». Затем Фил встал возле флипчарта и неторопливо произнес: – Я когда-нибудь рассказывал тебе, как сильно мне нравится Селин Дион? И прежде чем она успела ответить, их прервал стук метлы по потолку первого этажа. – Я не шучу, выключите это дерьмо!!! Фил перевернул первый лист флипчарта. Глава тридцать седьмая Детектив-суперинтендант Бернс оторвала взгляд от отчета, который читала, поскольку в дверь кабинета постучали. – Войдите. Дверь открылась, и внутрь заглянул Уилсон. – Вы хотели нас видеть, босс? – О да, заходите. Присаживайтесь. Вошел Уилсон, вслед за ним агент Алана Дав. – Пока не забыла, Уилсон: учитывая, что у тебя университетское образование, которым мы все так гордимся, я могу попросить тебя об одолжении? – Конечно, босс. – Ты не мог бы разъяснить детективу Гилсенену разницу между словами «разбудить» и «возбудить»? Всего две буквы, но иногда они имеют решающее значение. – Она подняла документ, который читала до их прихода. – Он ненароком превратил отчет о нападении в Мейнуте[62] в мягкое порно. Я могла бы объяснить ему и сама, но с формальной точки зрения это не самая уместная тема для беседы на рабочем месте. – Да, босс. Бернс посмотрела на агента Дав, чье лицо, как всегда, светилось сбивающей с толку улыбкой. Независимо от того, сколько раз Бернс оказывалась с ней в одном помещении, это странное явление не становилось менее тревожным. Вероятно, агент Дав могла бы великолепно вести допросы, если бы, конечно, не доводила людей до инфарктов. – Кстати, об игре слов. Агент Дав, вам знакомо выражение «бог из машины»? Дав покачала головой: – Нет. Уилсон подался вперед. – Эта фраза заимствована у греков. Приписываемая Аристотелю, она означает… – Уилсон осекся, заметив выражение лица начальницы. – О, извините, шеф. Вы имели в виду скорее риторический вопрос, да? – А что значит «менсплейнинг»[63], Уилсон? – Это значит, что я заткнусь и буду говорить, только когда ко мне обратятся, шеф. – Замечательная мысль. – Бернс перевела взгляд на агента Дав. – Итак, на чем я остановилась? Ах да, «бог из машины». Как пытался рассказать нам наш «Аристотель», это решение проблемы, появляющееся из ниоткуда. Вы и сами знакомы с примерами: Супермен, летающий по всему миру так быстро, что ему удается повернуть время вспять; Доктор Кто, который вдруг понял, что в его звуковой отвертке существует еще одна кнопка, о которой он забыл. Отряд морских пехотинцев, непонятно откуда взявшийся. Ну, вы поняли идею. Дав кивнула. Она молодец – знает, как важно позволять высказываться другим. Уилсону стоило бы у нее поучиться. – Или, например, вы расследуете дело об убийстве, случившемся восемнадцать лет назад, как вдруг внезапно, будто по волшебству, из ниоткуда… – Бернс открыла ящик стола и достала оттуда пакет для улик, – в свежей почте обнаруживается бумажник жертвы. Она получила его сегодня утром. Сержанту Мойре Кларк было поручено разобрать входящую почту Национального бюро уголовных расследований. Хотя это казалось работой, не соответствующей рангу Мойры, Бернс не переставала удивляться, сколько потенциально полезного может обнаруживаться в этой горе дерьма. Среди угроз расправы, бессвязных оскорблений или писем от сумасшедших, утверждавших, что кошки воруют у них вещи, иногда появлялось косноязычное изложение того, что на самом деле произошло во время какого-нибудь убийства. Многие матерые преступники на словах готовы костьми лечь, лишь бы не иметь ничего общего с полицией, однако с удовольствием сдают соперников или даже подельников в анонимных письмах. Орфография и почерк таких посланий часто ужасающие, но многие ли представители криминальной братвы уделяют в школе время чистописанию? Последние опусы, которые они писали еще в детстве, вероятно, адресовались Санте. Бернс положила пакет на стол. В нем лежал коричневый кожаный бумажник, удивительно хорошо сохранившийся для своего возраста. – В упомянутом бумажнике было шестьсот сорок старых ирландских фунтов, двести долларов и четыре кредитные карточки на три разных имени, что само по себе довольно любопытно, не находите? – Да, конечно, – заговорила, наконец, Дав. Бернс вытащила из ящика стола листок бумаги, испещренный аккуратным почерком Мойры Кларк, задокументировавшей содержимое бумажника с максимальной осторожностью, чтобы не навредить криминалистической экспертизе. – В нем также хранился счет за услуги сантехника в Нью-Йорке, фотография женщины, одетой откровенно скудно, три квитанции и членский билет джентльменского клуба «Золотой треугольник», который, как я подозреваю, посещают в основном не джентльмены. Еще в нем лежал маленький ключик. О, и три презерватива – с разными вкусами, «рифленые для ее удовольствия». Какие мысли? – Неожиданно. – Да, – согласилась Бернс, – безусловно. О, забыла еще кое-что. Бернс взяла другой пакет для улик из ящика и подняла его перед агентом Дав. – Чисто чтобы подтвердить: этот предмет похож на удостоверение агента ФБР Зайаса? Агент Дав наклонилась вперед и уставилась на карточку. – Кажется, именно оно. Если хотите, я могу передать его вместе с бумажником в нашу лабораторию в… – Нет, спасибо. Это улики в расследовании убийства, произошедшего в Ирландии. И они останутся здесь. – Но, при всем моем уважении, наша лаборатория располагает самыми прогрессивными криминалистическими технологиями в мире. Бернс положила оба пакета с уликами обратно в ящик. – Не сомневаюсь. Что ж, хотя наша лаборатория располагает двумя парнями с банкой талька и увеличительным стеклом, первые результаты мы получим от них. – Я не имела в виду… – Да, – перебила Бернс, – разумеется. Полагаю, мы упускаем из виду общую картину, не так ли? Знаете ли вы, сколько раз за двадцать один год моей службы в полиции во входящей почте появлялись идеально сохранившиеся улики? Уже упакованные в спецпакеты, заметьте. – Не могу даже представить… – Ни разу. Ноль. Пшик. Этого не случалось никогда. За все это время я получила несколько анонимных признаний, пару неанонимных признаний и не одну, а целых три фотографии особых маленьких мужских друзей. Одного из которых мы, кстати, успешно идентифицировали в рамках опознания. В общем, поскольку наше с вами расследование приняло еще один необычный оборот, я хотела бы вернуться к предыдущему разговору. Вы рассказали мне абсолютно все, что мне следует знать об этом деле? – Абсолютно. – Без обид, агент Дав, но я не верю ни единому слову, слетающему с ваших уст. – Мне очень жаль это слышать, детектив-суперинтендант. Я не испытываю к вам ничего, кроме глубочайшего уважения. Бернс мрачно посмотрела на Дав. Даже если она пыталась над ней насмехаться, ее лицо сохраняло безупречную бесстрастность. – Хорошо.