– Итак, тебя разыскивают за двойное убийство, верно? Надеюсь, ты наслаждаешься своим последним Рождеством на свободе? – А знаешь, – сказал Банни, игнорируя последнее замечание О’Рурка, – каким-то образом я всегда догадывался. Не про Фэллона. Но когда много лет назад Гринго и тем двум глупым беднягам пришла в голову идея ограбить Томми Картера, кое-что для меня оставалось непонятным. Я имею в виду, как они собирались выйти из воды сухими. С ними должен был быть кто-то повыше, способный заметать следы. – Понятия не имею, о чем ты говоришь, Банни. Детектива-сержанта Тима Спейна похоронили в тысяча девятьсот девяносто девятом году как героя, застреленного при исполнении служебного долга во время крупнейшей операции по изъятию наркотических средств в истории страны. Я отчетливо помню, как произносил на его похоронах речь. Рука Банни сжала хёрл. – Да, Финтан, ты всегда умел говорить красиво. О’Рурк наклонился вперед, безотчетно увлекшись: – Теперь о бумажнике, о котором ты упомянул. Если предположить, что он находился у Гринго, поскольку тот был с тобой в горах, где убивали этих двух людей, то я не пойму, как бы я смог, по-твоему, его заполучить? В смысле, если только самый близкий, самый преданный друг тебя не слил. Банни пристально посмотрел на О’Рурка: – Гринго не был идеальным человеком – ни в коем случае. Но в конце своего пути он поступил правильно. В отличие от того, что можно сказать о тебе. – Для человека, разыскиваемого за двойное убийство, ты слишком нравоучителен. – Дело вот в чем, Финтан. Ты хотел отомстить мне – хорошо, я даже не возражаю. Но знаешь, что меня в тебе действительно беспокоит? Для умного человека ты слишком слеп к сопутствующему ущербу. Из-за твоего прислуживания Герри Фэллону погибли невинные люди. Я имею в виду напрямую, без учета погибших от наркотиков, которые он ввозил в страну. – Герри Фэллон уже довольно давно не появлялся на публике, Банни. Не знаю, читаешь ли ты газеты, но наркотики по-прежнему на улицах. Это все равно что пытаться вычерпать море. Банни пожал плечами: – Может, и так. Видишь, в этом и есть разница между мной и тобой, Финтан. Ты сражался в боях, которые, как считал, мог выиграть; я сражался только потому, что считал себя обязанным сражаться. – Ох, избавь меня от этого занудства. – Ну уж нет. Когда я выйду отсюда, знаешь, куда я поеду? К «Скале». Ага, в то самое место, где, как мы выяснили, Фэллон прятал своего младшего братишку-психопата. И знаешь почему? Из-за Симоны, женщины, которую ты никогда не встречал. Она бежала от каких-то богатых злобных тварей. Мы убили двоих ими подосланных. Не сомневаюсь, что, когда обнаружились тела, для тебя это стало как подарок на Рождество. Сам по себе бумажник был охеренно хорош, но с телами – джекпот! О’Рурк кивнул и поднял стакан в шутливом тосте: – За самое чудесное время года! – И теперь, когда ты задействовал бумажник, чтобы уничтожить меня, ты собираешься причинить боль и ей. Еще одному невинному человеку из списка, запечатленного в твоей грязной душе. Силы, о которых ты не ничего не знаешь, как не знаю и я, прямо сейчас пришли в движение. Им кажется, что они смогут добраться до нее через меня. Я обязан сделать все возможное, чтобы этого не случилось. На мгновение между ними повисла пауза, которой О’Рурк воспользовался, чтобы допить остатки из стакана. – А знаешь, ты ошибся. На самом деле я встречался с ней. С Симоной. Милая девушка. Видишь ли, Гринго мне все рассказал. После того бардака, который ты устроил, а потом и всей этой истории на пляже взметнулось слишком много дерьма. Осталось слишком много незакрепленных концов, которые только и ждали, чтобы нас подставить. Я понял, что должен убрать ее отсюда. Оставаться ей было слишком опасно. Что-нибудь да выплыло бы наружу и уничтожило всех нас. Я защитил таким образом тебя – хочешь верь мне, хочешь – нет. – Херня… – Ну хорошо, – О’Рурк грустно улыбнулся. – Себя я, конечно, защищал тоже. Я поговорил с ней в ту ночь, когда ты был в больнице. Она пришла тебя навестить. Я сказал ей, что знаю все: и о том, что ее разыскивают за убийство в Штатах, и о том, что вы закопали два тела в горах. Я сказал, что единственный способ спасти тебя – это уйти ей. Просто знай: она плакала, когда сочиняла ту записку. Банни ничего не ответил, пугающе пристально уставившись на О’Рурка. – Она хотела, чтобы я сам отдал ее тебе – в смысле записку, – но я ответил, что не могу. Я сказал, что ты не должен знать о том, что мне все известно, это только еще больше усложнит дело. Я спросил, не нужна ли ей помощь, чтобы выбраться из страны, но она все устроила сама. Я высадил ее на улице в Ратмайнсе, и она исчезла. Я до сих пор не знаю как. А ты? Когда Банни заговорил снова, его голос зазвучал по-другому – в этот раз в нем прорезался ледяной холод: – Значит, ты заставил ее уехать? О’Рурк стукнул кулаком по столу: – Очнись, придурок! Я защитил тебя! А что? Тебе казалось, вы могли бы вместе построить дом и играть в счастливую семью? Или что никто другой не пришел бы ее искать? Или ты надеялся ускакать в закат? Она была убийцей! Гринго погиб, и ты нужен был мне, чтобы помочь закопать все дерьмо. Что ты и сделал. – Ты разрушил мою жизнь. – Повзрослей уже! Я ее сохранил. В благодарность за все, что ты для меня сделал. Мы были друзьями. Банни встал: – Да хер там. Ты пользовался мною – точно так же, как пользуешься всеми. О’Рурк поднялся – Да пошел ты на хуй, неблагодарный грязный дикарь. Жизнь не так примитивно проста, как тебе кажется. Я пытался тебе помочь – и что теперь? Жена требует развода, дети не хотят со мной разговаривать. Я изгой. Люди, которых я знал годами – десятилетиями! – переходят улицу, лишь бы со мной не пересекаться. И все из-за тебя. Это ты разрушил мою жизнь! – Хера с два, Финтан. Ты разрушил свою жизнь. Ты брал деньги, ты продал душу. Видит бог, я совершил много плохого, но такого я точно никогда не делал. Я никогда не брал денег за то, чтобы отворачиваться от зла. – О, как благородно! Именно эту фразу ты хотел бы высечь на своем надгробии? О’Рурк поднял правую руку, в которой оказался пистолет: – Хочешь интересный факт, Банни? Когда достигаешь уровня помощника комиссара и уходишь в отставку – даже если это отставка с позором за неимением возможности бросить тебя в тюрьму, – то у тебя остается право держать дома огнестрельное оружие для самозащиты. Ведь вокруг так много злодеев с обидами! – Ты собираешься стрелять в безоружного человека, Финтан? – Нет. Я собираюсь пристрелить вторгнувшегося в мой дом человека, за которым тянется длинный шлейф насилия. Будешь говорить последние слова? Банни рассмеялся: – А знаешь, Финтан, есть еще кое-что, отличающее нас с тобой друг от друга: я не думаю, что когда-либо ценил жизнь так высоко, как ты ценишь свое сраное эго. Честно говоря, я не рассчитываю, что доживу до утра. Видишь ли, я единственная дорожка, по которой любой может добраться до Симоны. Так что я отправлюсь в лучшее место, где можно все закончить. Раз уж конец неминуем, я хочу, чтобы рядом не оказалось вечеринок с невинными жертвами. – Ты, типа, выбрал себе место для слоновьего кладбища, да? Банни пожал плечами: – Мы все должны где-нибудь уйти. Там… Здесь… Какая разница? В конечном счете все равно. О’Рурк фыркнул: – Ты стал пораженцем, Банни. В самом деле растерял все навыки. И вдобавок позволил мне застать тебя врасплох… – Да, я растерял навыки, – опустив взгляд в пол, произнес Банни будто последнюю молитву. И снова поднял глаза: – Но разницу между весом заряженного пистолета и пустого я пока не забыл. – Что? Банни сунул руку в карман и что-то оттуда вытащил. Затем он вытянул руку перед собой и позволил патронам одному за другим упасть с сухим стуком на деревянные доски пола. – Я просто хотел тебя увидеть. Чтобы ты понял, что я знаю, что это был ты. Еще я хотел, чтобы ты знал: желая отомстить мне, ты подверг опасности невинную женщину. Хорошую женщину. Но ведь в этом весь ты, Финтан, верно? Плевать ты хотел на сопутствующий ущерб. О’Рурк открыл рот, желая что-то сказать, но слова не шли с языка. – Ты хоть помнишь, почему стал полицейским? Я про то, что до какого-то момента у тебя ведь должны были быть хоть какие-то идеалы, прежде чем жадность и амбиции не сожрали тебя заживо. О’Рурк уставился на стол перед собой, прикусив нижнюю губу так сильно, что пошла кровь. Он не поднял глаз, когда последний патрон со стуком упал на стол. – Думаю, одного хватит. О’Рурк бросил пистолет возле патрона и откинулся на спинку кресла. Он молча наблюдал, как Банни взял хёрл с дубленкой и вышел вон. Он также молча наблюдал, как через несколько мгновений Банни вернулся в кабинет, подошел к бару с напитками и взял бутылку виски. – Возьму на дорожку. Счастливого Рождества. Глава пятьдесят шестая – Колокольчики звенят… падает снег… что-то там, что-то там… с ужасно блестящими бубенцами… гуляло в зимнем лесу-у. Бриджит Конрой была женщиной многих талантов, но даже она не могла не признать, что запоминание текстов песен в их число не входило. Однако радио в ее машине поломалось, и все, что оно могло издавать сейчас, – только нечеткий звук радиостанции с танцевальной музыкой, звучавший как дорожные работы, поэтому она развлекала себя плохо выученными текстами и покалеченными мелодиями. Она была абсолютным кошмаром в плане пения. В школе старая зануда сестра Риордан заставляла ее вставать позади хора и подпевать так, чтобы не пугать других девчонок. А ведь у нее на самом деле был неплохой певческий голос, просто ему не удавалось оставаться в рамках того, что представляла собой песня. В каком-то смысле это напоминало ее же стиль вождения. Она ехала по шоссе номер семнадцать. Машина, следовавшая за ней на протяжении нескольких километров, сумела наконец ее обогнать; водитель, проносясь мимо, посигналил и пожестикулировал. Она радостно помахала в ответ рукой. Бриджит находилась в слишком хорошем настроении, чтобы какой-то нетерпеливый мудак мог его испортить. Снег теперь падал стеной. Белое Рождество кажется чем-то волшебным, пока не окажешься внутри снежной стихии. Дороги в этом направлении и в лучшие времена не радуют качеством, а теперь и помощи будет не дождаться, случись вдруг чего. Однако до Литрима оставалось ехать меньше часа. Все шло нормально, и к трем ночи она усядется перед пылающим камином с глинтвейном в руке. До сих пор сегодняшний вечер развивался чертовски блестяще; и она полностью была уверена, что удача ее не покинет.