— Валим, Генри, — говорит второй, делая шаг назад. — Оно того не стоит. — Заткнись, — рычит Генри и сует руку в карман. Джон надвигается на него. Генри достает руку из кармана. О господи, у него нож! Джон поворачивает голову в мою сторону, и я понимаю, что сказала это вслух. — Пожалуйста, — тихо говорю я и, дрожа всем телом, пододвигаюсь к Джону и хватаю его за руку, чтобы оттащить. Хотя ни один из них не сравнится в размерах с Джоном, сейчас у них численное преимущество и нож в придачу, поэтому шансы почти равны. — Это всего лишь деньги, — молящим голосом говорю я. — Не стоит из-за них… Я не успеваю закончить предложение, как Джон кидается к бандиту — Генри, — а тот, в свою очередь, выбрасывает руку с ножом вперед, целясь Джону в живот. Рука грабителя, дернувшись, взлетает выше, а Джон, взревев, с размаху бьет его кулаком в челюсть. Голова Генри откидывается назад, но вместо того, чтобы опрокинуться навзничь, он валится вперед и снова задевает Джона ножом. Джон охает. Из раны на груди начинает сочиться кровь и течет по одежде. От вида крови я выхожу из ступора и кричу на пределе голоса: — На помощь! На помощь! Сообщник Генри, судя по всему, еще мгновение пребывает в нерешительности, подумывая, не присоединиться ли к потасовке, а затем бросается к зарослям и скрывается в ночи. Перед рестораном, наверное, еще есть люди. Если я побегу за помощью… Мужчины сходятся снова, и тут я замечаю обломок жердины, который Руби так и не удосужилась убрать. Я быстро хватаю его и, размахнувшись, огреваю Генри жердиной по голове. * * * Жердина падает у меня из рук, и я внимательно смотрю на мужчину, рухнувшего на траву прямо у моих ног. Я опускаюсь на землю. — Вы в порядке? — спрашивает Джон. — Думаю, да. — Болей в животе нет? Не тянет? — Нет. — И крови нет? — Вроде бы нет. Я медленно поднимаюсь, опираясь на протянутую руку Джона, и, как только оказываюсь на ногах, он меня отпускает. — Он… — Я перевожу дух, сердце бешено колотится. Монеты, которые Генри пытался отобрать, валяются рядом с ним. Из раны на голове стекает кровь и заливает ему лицо. — Он… Я его убила? Джон наклоняется над телом, щупает пульс. — Нет. Он просто без сознания. Он собирает с земли монеты и протягивает мне. Я растерянно смотрю на них — на одной запеклась кровь. Рука дрожит, когда я беру деньги из его руки и сую их в карман. — Зря вы ту стойку схватили. На вашем сроке такие тяжести поднимать нельзя, — говорит Джон. Я открываю рот от изумления. — Он вас пырнул, — я делаю глубокий вдох, успокаиваясь. — И потом, я целый день таскаю подносы с едой. От обломка жердины точно хуже не станет. — И тяжелые подносы вам тоже таскать нельзя, — настаивает он. — А вы зря с ним сцепились. Вы же слышали — они хотели денег, только и всего. — Никогда не знаешь, кто чего хочет, — возражает он. — Все могло обернуться гораздо хуже. Давайте-ка я хоть домой вас провожу. Вы близко живете? — Километрах в трех отсюда. Он бросает на меня недоверчивый взгляд. — Вы каждый вечер после работы одна идете пешком три километра? Слова «в вашем положении» он опускает, но вполне мог бы добавить. — Сейчас вы в состоянии идти? — спрашивает он. — Конечно. А вы в состоянии? У вас же кровь идет. — Я в порядке. Ну что, тогда пошли? Хотя появление Джона в кафе всегда выбивало меня из колеи, теперь, после нападения, я радуюсь его компании, хоть и стараюсь держаться немного поодаль. — Да. Я не поблагодарила вас за то, что пришли мне на помощь. Спасибо. Ноги у меня дрожат, и идти получается медленнее, чем обычно. Я прикрываю рукой живот и мысленно молюсь о том, чтобы ребенок пошевелился. Джон приноравливает свои шаги к моим, и я впервые обращаю внимание на то, что он слегка прихрамывает. Я останавливаюсь, и он тоже. В животе чувствуется шевеление, а за ним следует сильный, уверенный толчок. Я кладу руку на живот, на то место, в которое ребенок пинает еще раз, и испытываю огромное облегчение. — Малыш? — спрашивает Джон. Я киваю — к глазам подступают слезы. Ребенок перемещается — пинается то тут, то там. Никогда еще его движения не вызывали во мне такого облегчения. Я иду дальше, а Джон держится чуть позади. Он не пытается продолжить разговор, и мы следуем в молчании, сопровождаемые вечерними звуками. Погода довольно приятная, но в воздухе ощущается беспокойство — его вкус у меня на языке, оно в запахе, навевающем мысль о том, что шторм крепнет, вопреки всем уверениям Тома, что стихия пройдет стороной. — Вы ведь нездешний? — спрашиваю я Джона. Большинство работающих на строительстве шоссе приехали сюда из других мест. — Нет. — Вам нравится архипелаг? — И похуже видали, — говорит он. — Здесь, по крайней мере, тепло. И пейзаж красивый, если, конечно, дикие места по душе. Здесь вполне можно набраться сил. — Вас ранили на войне? — Подстрелили, — он указывает на прихрамывающую ногу. — Зажило хорошо, но при холоде или в конце долгого дня она деревенеет. Здесь почти не морозно, так что меня устраивает. — Мне жаль. Он издает неясный звук, шагая позади меня. — Нет, в самом деле, спасибо вам, что помогли. Вы правы, все могло обернуться гораздо хуже. — Я ничего такого не сделал. Так поступил бы всякий на моем месте.