— Обещаю. * * * Погода ухудшается с поразительной скоростью. Дом скрипит и стонет, погромыхивает и трещит, и от этих звуков у меня идет мороз по коже. В Гаване я точно знала, что крепкие стены дома, в котором я выросла, могут защитить от непогоды. Но этот дом я совсем не знаю, и с каждой минутой на душе становится все тревожнее. Когда по прошествии часа от Энтони нет никаких известий, я выхожу на веранду, и сразу же мне в глаза летит горсть песка, принесенная с пляжа ветром. Москитная дверь неистово бьет о косяк. Шторм еще не пришел, но ветер уже шквалистый. — Иди внутрь! — кричит Энтони, появляясь из-за дома и держась за перила побелевшими костяшками. Мой муж отнюдь не слабак, но сейчас ветер дует так яростно, что, если бы не сила, с которой он вцепился в перила, он взлетел бы на воздух. Преодолевая встречные порывы, он быстро поднимается на веранду — в глазах паника, тело напряжено, как лук. Я подаюсь назад, но войти в дом удается лишь тогда, когда Энтони, с трудом дыша, добирается до входной двери. Из-за его спины видно, как мимо пролетает что-то похожее на кусок крыши. Деревья клонятся под ветром так низко, точно еще чуть-чуть — и треснут напополам. Энтони хватает меня рукой за талию и втягивает в дом, а затем, навалившись на входную дверь, с силой закрывает замки и поворачивается ко мне лицом. — Он идет на нас. Впервые за короткое время нашего супружества я вижу на его лице выражение беззащитности. Он бегло осматривает меня и хмурится. — У тебя кровь. — Это от песка, — не сразу отвечаю я, разглядывая свои руки и с удивлением понимая, что он прав. На коже проступают алые пятна. — Ну зачем ты выходила?! — Я беспокоилась за тебя. — Нам удалось забить всего пару окон. Ветер такой свирепый, что это практически невозможно. Снаружи уже небезопасно. Люди, точно пушинки, взлетают на воздух. И не только люди. Я с ужасом вижу через окно, как крыша одной из хозяйственных построек трепещет под порывами ветра, а затем отрывается напрочь, точно бумажный лист. Шторм не пройдет мимо — он ударит со всей силой. Мы идем на кухню, и Энтони обрабатывает мои царапины водой с мылом — ободранную кожу жжет. У него на лице и на руках тоже есть порезы — я нахожу на кухне нечто вроде аптечки и смазываю их йодом. Шторм между тем все крепчает, грохот летающих обломков становится все слышнее. — Сколько это продлится? — спрашивает Энтони. — Не знаю. Иногда они быстро проходят, а бывает, затягиваются. Этот, судя по силе, уже близко. — И что нам теперь делать? Впервые за время наших отношений у меня в чем-то больше опыта, и я могу дать совет: — Только одно — ждать. Глава 18 Элизабет За считаные часы зловещая непогода превращается в опасный ураган. Мы в эпицентре какофонии звуков — скрипов и стонов, треска и визга, вздохов и охов дерева и металла. Точно гостиница говорит: «Довольно!» — шторм надвигается, как грузовой состав, и старые стены просто не в состоянии сопротивляться его мощи. Внизу постояльцы — пожилая супружеская пара и семья из четырех человек — ругаются с администратором Мэтью по поводу того, эвакуироваться им или остаться. Сэм присоединяется к перебранке — его спокойный голос в этом хоре паникеров точно бальзам на раны. Дети плачут, родители героически стараются их успокоить. Вопли и страхи достигают крещендо, и я, жаждущая тишины, удаляюсь в маленькую гостиную, подальше от стойки. В самые тяжелые моменты жизни люди способны брать очень высокие ноты — резонируя со страхом, они режут слух. Уж кому-кому, а мне это отлично известно. Где же брат? Пережидает шторм в палатке или под брезентовой крышей? Или вообще где-нибудь не здесь, а в целости и сохранности? Я уже лишилась почти всех родных. Мысль о том, что могу потерять и его, просто невыносима. Я бывала в церкви только на Рождество и Пасху, когда мама настаивала на том, что нам надо «показаться», но сейчас я обращаюсь к молитвам, которые, как казалось, забыла — слова застревают в горле из-за страха. Сэм заходит в гостиную — он тяжело ступает, пол дрожит под его шагами. И тут до меня доходит, что эта дрожь не из-за Сэма. Дом трясет совсем по другой причине. Это под нами содрогается земля. — Что это? — Ветер и вода, — мрачным голосом отвечает Сэм. — Океан подбирается к дому. Надо делать ноги. На станцию в Айламораде за ветеранами отправлен спасательный поезд. Мы должны на него попасть. Если брат действительно в одном из лагерей, тогда его, по крайней мере, отправят в безопасное место. А если он будет на станции в Айламораде, возможно, мне удастся с ним встретиться. — Спасти нас может только эвакуация, — добавляет Сэм. — Далеко до станции? — Не очень. Это наш единственный шанс. — Все так решили? — Нет. Остальные не хотят уезжать. Они боятся, что снаружи слишком опасно и мы не сможем добраться до станции. — А вы хотите ехать? Возможно, правильнее пересидеть тут. — Другого выхода нет, — возражает Сэм. — Гостиница не настолько крепкая, чтобы противостоять стихии, а самое худшее, я думаю, еще впереди. Земля практически на одном уровне с водой — тут нет никакой возвышенности, куда можно подняться. Поезд — это единственный вариант. Надо попытаться обогнать шторм. Вода уже заливает дорогу. Вчера было трудно возвращаться из лагерей под проливным дождем. Но то, что он предлагает сейчас, — совсем другая история. Хотя я не из тех, кто будет бездействовать перед лицом угрозы. Если есть шанс выжить, я ухвачусь за него двумя руками. — Я с вами. Попробуем сесть за поезд. — Хорошо. Я схожу к остальным — может, удастся убедить кого-нибудь еще присоединиться к нам. А вы пока бросьте свои и мои вещички в саквояж, на случай, если мы будем отсутствовать несколько дней. Сэм уходит, а я почти взбегаю вверх по лестнице под грохот обломков, врезающихся в стены дома. Я спешно направляюсь сначала в свой номер — распахиваю настежь армуар в углу и кидаю в сумку смену одежды, белье и туалетные принадлежности. Потом нахожу старую фотографию брата и письмо, которое он отправил мне из Ки-Уэст, и тоже бросаю в сумку. Слышится такой раскат грома, что я вздрагиваю. Затем я иду в номер Сэма — возбужденные голоса внизу вплетаются в рев шторма. В отличие от меня Сэм и не думал распаковываться — часть одежды по-прежнему лежит в черном чемодане, кое-что висит в армуаре, который похож на мой почти один в один. Копаться в его личных вещах — странно и как будто интимно, но я достаю рубашки, брюки и, краснея, перекладываю на кровать нижнее белье, чтобы освободить место в сумке для самого необходимого. В спешке из чемодана выпадают бумаги. Я быстро поднимаю их — сердце колотится, шторм уже наступает на пятки. Я запихиваю бумаги назад в папку. — Вы готовы? — кричит с лестницы Сэм. — Почти! — кричу в ответ я. Я наклоняюсь за последним листком. Я знаю этот снимок — на нем изображена я, с сияющей улыбкой, на вечере дебютанток. Точно такой же стоял в рамочке на камине в нашей старой квартире с видом на Центральный парк. Откуда он у Сэма? Я кладу фотографию к стопке поднятых листков, пробегаю глазами другой и чувствую, как по телу бегут мурашки. — Элизабет.