Я поворачиваюсь на голос Сэма. Он стоит в дверях и не сводит взгляда с бумаг, которые я держу в руке. — Я все объясню… — Кто вы и почему преследуете меня? Глава 19 Хелен Ясплю беспокойно, мне видятся те же самые странные вспышки и образы, которые сопровождали меня бо́льшую часть беременности, но на этот раз есть одно существенное отличие. В лодке — я, вокруг меня вскипает и обрушивается вода, и все настолько явственно, что я физически ощущаю, как океан омывает мне ноги и тело мотает из стороны в сторону, как было вчера на пароме. Проснувшись, я не могу ничего понять и слышу в отдалении грохот. Я перекатываюсь в ту сторону, где обычно лежит Том, ожидая увидеть его рядом, но там пусто. Тут до меня доходит, что я в Айламораде, в домике, который нашла для меня тетушка Элис, а Том, слава богу, очень далеко. Я поднимаюсь с постели — ночная рубашка почему-то мокрая, живот тянет, боль отдается в спину, и все тело в поту. Мышцы напряжены и скованы, так что я, пытаясь сориентироваться, вынуждена схватиться за матрас. На матрасе, в том месте, где я лежала, влажное пятно, и на мгновение у меня перехватывает дыхание, когда я смотрю на него, ожидая снова увидеть кровь. Сколько моих беременностей оканчивалось подобным образом — кровавое пятно на простыне поутру означало, что очередной мой малыш не появится на свет. Но на этот раз это не кровь, а бесцветная жидкость. Похоже, что… Похоже, что у меня отошли воды. Слишком рано. Я не готова, я… Меня пронзает боль — тупая и ноющая, которая изводила меня на протяжении дней, она становится острой, почти невыносимой. Я морщусь, хватаюсь одной рукой за матрас, а другую прижимаю к животу и наклоняюсь вперед, чтобы уменьшить боль. Это идет схватка — ноги подо мной подгибаются, и я оседаю на пол. Кажется, что боль будет длиться вечно, но в итоге она отступает и превращается в привычное чувство дискомфорта, которое преследует меня последние дни. Когда же приедет Элис? Грохот повторяется громче, чем прежде, — я на нетвердых ногах иду к ставням выяснить, что там за шум. Деревянная створка распахивается со свистом. Я с силой захлопываю ставни. Снова подступает схватка. Я стискиваю зубы от боли, жалея, что под рукой нет ничего, во что можно вцепиться зубами, жалея… Я кричу. Ребенок идет — и, по-моему, быстро. Снова схватка. Снова крик. От входа доносится стук, и дверь распахивается. В комнату протискивается мужчина. Я лежу на полу и почти уверена, что это галлюцинация. — Я слышал крик, — говорит Джон, устремляясь ко мне. — Вы упали? Я что, головой ударилась? Я моргаю, но он не исчезает — он рядом и обеспокоенно смотрит на меня. — Нет. Я, кажется, рожаю. — Боль такая сильная, что я не испытываю никакого смущения. — Я проснулась, и воды уже отошли. — Я делаю глубокий вдох, пытаясь обуздать нарастающую панику. — Слишком рано. Я должна была носить еще несколько недель. — Дети появляются на свет, когда готовы, увы. Схватки частые? — Да, — морщусь я. — А вы как здесь? Как вы меня нашли? — Я заехал в гостиницу навестить вас, а ваша тетя попросила вас проведать. Она приедет сама, как только сможет. Ей надо позаботиться о постояльцах. Шторм надвигается, они заколачивают гостиницу. Схватка проходит, и боль постепенно ослабевает. — Я слышала шум и видела летящие обломки. Неужели ветер настолько сильный? — спрашиваю я. — Он стал еще сильнее с тех пор, как я уехал из гостиницы. И дождь льет не переставая. Скоро дороги размоет, если уже не размыло. — Все были уверены, что ураган пройдет мимо. — В прогнозировании ураганов я не разбираюсь, но кто-то явно все не так понял, — мрачно говорит он. Сейчас я способна сосредоточиться только на одной проблеме. Шторма мне не в новинку, а роды — это что-то пострашнее. А вдруг возникнут осложнения? Или с ребенком что-то не так? Рядом ни врача, ни повитухи, ни родных, ни близких. Я всегда хотела рожать дома и даже не думала, что это случится в незнакомом месте, посреди урагана. — Я сказал вашей тете, что отвезу вас в гостиницу, но снаружи стихия. Если ребенок на подходе, вряд ли вам хочется застрять на дороге в ураган. Самое лучшее — пересидеть его здесь. — Джон осматривается. — Мне нужна горячая вода. И полотенца. Я сменю простыни, и мы уложим вас в постель. Снова схватка, на этот раз сильнее предыдущей — я чуть не теряю сознание от боли. Джон садится на корточки рядом со мной, потирает мне спину, что-то говорит успокаивающим голосом — из-за шума в ушах я почти не слышу его слов. Он сидит со мной и эту, и следующую схватку, а в интервалах между ними собирает все необходимое и снимает с постели грязные простыни. Он держится удивительно спокойно, действует быстро и, я бы даже сказала, уверенно. Должно быть, на войне можно всякому научиться. За то время, что Джон находится здесь, погода совсем испортилась. Ставни закрыты наглухо, то и дело снаружи доносятся гулкие удары. Каждый раз Джон вздрагивает. — Вы в порядке? — спрашиваю я. Он кивает — губы плотно сжаты, лицо бледное. Джон помогает мне лечь на кровать, на чистую простыню, которую он нашел в шкафу. — И часто вам случалось принимать роды? — шутливо интересуюсь я в коротенький промежуток между схватками, пытаясь отвлечь его от нарастающего рева стихии. — Часто? Нет. Я пошел на войну сразу после окончания медицинской школы. — Вы врач? — Я моргаю. — Я был врачом. Что-что, а такого ответа я никак не ожидала. — Вы удивлены? — спрашивает он. — Пожалуй. А почему вы никогда об этом не говорили? — Потому что я был врачом. До и во время войны. Но это было давно. Когда я вернулся домой из Франции, я пытался возобновить практику, но это оказалось слишком сложно. Кровь, воспоминания. Я впадал в ступор в операционной, руки дрожали… — Он сглатывает. — Я больше не мог этим заниматься. — И поэтому вы приехали в гостиницу? — спрашиваю я. — Потому что думали, что мне понадобится помощь с ребенком? — Я беспокоился о вас. Сегодня в лагере только и разговоров, что об урагане. В Айламораду отправляют поезд для эвакуации. — Так почему же вы не уехали с ними? Вам следовало сесть на поезд. — Я там, где я нужен. Как вы — очень больно? — Не очень, — лгу я. — Я останусь с вами. Я никуда не уеду. С вами и с малышом все будет в порядке. Я слишком боюсь, чтобы озвучивать обуревающие меня страхи. Однажды пережитая утрата не стирается из памяти, и невозможно игнорировать голос, тихо твердящий в голове, что это случится снова. Не видать мне покоя, пока не возьму малыша в руки, и даже тогда… Я хватаю Джона за руку и стискиваю ее во время следующей схватки — боль такая, что невозможно произнести ни слова. Глаза застилает пеленой — Джон находится рядом, держит мою руку, и когда шум снаружи становится громче, его пальцы слегка подрагивают. Мое тело уже как будто чужое, и все стыдливые мысли о том, что почти незнакомый мужчина видит меня в таком положении, окончательно забыты. С каждой схваткой, с каждым пережитым мгновением я, прежняя, превращаюсь в кого-то нового, кого я почти не знаю.