Я снова достаю из сумочки письмо, провожу пальцами по почтовому штемпелю Ки-Уэст. В животе урчит — маму покоробило бы от этого звука. Неподалеку находится закусочная — видавшая виды белая вывеска с выцветшими буквами извещает о названии: Кафе «У Руби». А внизу помельче многообещающая приписка: Лучший лаймовый пирог в городе. Я убираю письмо в сумочку, открываю кошелек и быстро пересчитываю деньги. Сердце сжимается. Когда я кладу свои скудные капиталы назад в кошелек, пальцы натыкаются на что-то металлическое, — платиновые зубцы помолвочного кольца впиваются в кожу с такой силой, что выступает кровь. Я делаю глубокий вдох и двигаюсь в направлении кафе «У Руби». Глава 4 Хелен В выходные перед Днем труда у нас оживленнее, чем обычно, — нескончаемым потоком тянутся местные, туристы и военные, гуляющие на широкую ногу, отвлекая меня от недомоганий, связанных с беременностью. В бестолковый промежуток между обедом и ужином толпа посетителей редеет — я вперевалку выхожу наружу и сажусь на одну из деревянных скамеек перед рестораном. Неподалеку припаркован сияющий автомобиль. Возле него стоит молодая женщина, которую я недавно обслуживала, ее мужа нигде не видно. — Все в порядке? — спрашиваю я. — Колесо спустилось, — отвечает она с легким акцентом, который мне знаком от кубинцев, часто наведывающихся в Ки-Уэст — здесь очень близко, и между островами ходит паром. — Муж пошел искать механика. Лично я никогда не бывала на Кубе. Когда мы только поженились, Том постоянно твердил, что мы съездим. Сам он часто оказывался на острове по промысловому делу, порой пропадал неделями, а по возвращении от него пахло ромом, сигарами и немножко женскими духами. В конце концов обещания сошли на нет, и я совсем отказалась от этой идеи, когда поняла, что мне, пожалуй, лучше не знать, как он там проводит время. Переднее правое колесо элегантного автомобиля действительно спущено из-за заметной пробоины. — Вы что, в аварию попали? Тут сильный порез. — Нет. — Выходит, колесо спустилось, пока вы были в закусочной? — Возможно. Мы точно не знаем, но ничего такого не замечали, пока не собрались уезжать. Когда автомобиль сгружали с парома, этого точно не было. — Неласково вас встретили, мне жаль. Честно говоря, тут не лучший район. Полным-полно дебоширов, наклюкавшихся в барах на Дювал-стрит. Такой автомобиль привлекает внимание, — я указываю на закусочную у себя за спиной. — Если хотите, можете подождать внутри. Не стоит кормить москитов. — Спасибо, но мне и тут отлично. Хочу побыть на свежем воздухе после целого дня на пароме. — Вы останетесь в Ки-Уэст? Многие здесь лишь проездом, и я обожаю узнавать, куда они направляются. Иногда я ищу эти места на карте в публичной библиотеке и представляю, как поехала бы туда сама. Так я уже объехала весь мир. Если место на карте западает мне в память, я прошу у библиотекарши книгу о нем. Когда Тома нет дома, я читаю часы напролет и чувствую себя невероятно счастливой. Когда он дома, книги лежат в тайнике. Том говорит, что женщине вредно читать слишком много, а точнее, вообще вредно читать. — Мы направляемся в Айламораду, — отвечает она. — У нас медовый месяц. А потом в Нью-Йорк. Айламорада как-то не вяжется с образом такой шикарной дамы — впрочем, если они в свой медовый месяц ищут уединения, тогда это правильный выбор. Она переводит взгляд на мой живот. — Сколько еще? — Пару недель. У меня это первый, — добавляю я, предугадывая возможный вопрос о других детях. Подобная невинная беседа может затронуть очень больную тему. Ее взгляд останавливается на простом оловянном колечке на моем безымянном пальце. — Должно быть, вы с мужем очень счастливы. Я кладу руку себе на живот. — Мне всегда хотелось стать мамой, — просто говорю я. Эта перемена в жизни меня страшит, и будущее сулит неопределенность, но любовь к моему малышу — это единственное, в чем я не сомневаюсь. Я не рассказываю ей о предыдущих выкидышах, случившихся то ли из-за кулаков Тома, то ли по вине моего собственного тела, о том, как отчаянно я молилась об этом младенце, пусть даже с моей стороны это было сущим эгоизмом, учитывая, какую жизнь я могу предложить своему ребенку. Услышав мой ответ, она морщит лоб, и в ее лице проступает что-то… — Вы в порядке? — снова спрашиваю я. Ее глаза наполняются слезами. — Кажется, это от нервов. Со всеми новобрачными так бывает? — Не знаю, — честно говорю я, удивленная ее откровенностью, ее манерой держаться, которая совсем не согласуется с ее безупречной внешностью. Когда я в шестнадцать лет выходила за Тома, я с радостью неслась к алтарю, и вот где в итоге оказалась. — А ваш муж, он хороший человек? — спрашиваю я. — Добрый? В ресторане он показался мне довольно вежливым — обычно люди, общаясь с теми, кто их обслуживает, показывают свое истинное лицо, и мне, конечно, попадались экземпляры погрубее, но я уже перестала подходить к людям с абсолютной меркой. Люди такие, какими их делают обстоятельства. — Мы быстро поженились и толком не успели узнать друг друга. Мой взгляд непроизвольно опускается ниже ее талии. Она краснеет. — Мои родные хотели, чтобы мы поженились. — Тогда желаю вам удачи. — Я умолкаю. Обычно я не пускаюсь в откровения с незнакомыми, да и ни с кем вообще, но, несмотря на очевидную разницу между нами, что-то знакомое в ней угадывается. Что-то довольно знакомое мне — чувство одиночества. — Брак — сложная штука. Связать свою жизнь с другим человеком непросто: твое настроение будет зависеть от его настроения, твои потребности — следовать за его потребностями, а ты — подчиняться его воле. Это выматывает, — признаюсь я. — Не сомневаюсь. Меня зовут Мирта, — после паузы говорит она. — Я Хелен, — я пытаюсь улыбнуться. — Надеюсь, у тебя все по-другому. — Мне жаль, что у тебя иначе, — она сглатывает. — Так было всегда? Я мысленно возвращаюсь к началу — девять лет брака затмевают воспоминания о том времени, когда мы были молоды и Том навещал меня у Руби. Он возвращался с моря, и от него пахло солью, рыбой, солнцем и свободой, а мне только и было надо, что уткнуться лицом ему в ключицу, тесно-тесно обхватить его руками, ощущая его силу, которую я считала надежным заслоном от мирских напастей. Счастливое ли то было время? Пожалуй. Сейчас все стерлось, позабылось, точно это происходило с другим человеком, точно я — другой человек, но когда-то ведь это действительно было. Каким-то образом эти моменты отошли в прошлое быстрее, чем я успела понять, и другие составляющие нашего брака, прежде сопряженные с потрясением и страхом, стали повседневным явлением. — Нет, не всегда, — отвечаю я. — Когда мы поженились, все было по-другому. Конечно, мы были бедны, но это была другая бедность. До того как все пошло наперекосяк, мы неплохо ладили. У нас был маленький домик и, возможно, родился бы малыш, и мы строили планы. Тогда мы жили надеждой. Даже когда все пошло наперекосяк, у Тома была лодка. Он часто повторял, что тот, кто готов трудиться, может горы свернуть. Но, как выяснилось, одной лодки было недостаточно. Он умел ловить рыбу, но в ней мало толку, когда у людей нет денег, чтобы заплатить за нее. — Он изменился, — подытоживаю я. — Или жизнь изменила нас. Но ведь в этом мире есть много хороших мужчин, которые, подобно остальным, все потеряли, но не колотят своих жен и не пропивают остатки выручки. Может быть, эти склонности были у Тома всегда, а я просто не замечала их? — И как это понять? — спрашивает Мирта. Она побледнела и широко раскрыла глаза. Такая молодая. — Как понять, что ты вышла замуж за мужчину, который изменится? — заканчиваю я за нее. Она кивает. — Не думаю, что это можно понять. Ты хотела выйти за него? Неужели она, подобно мне, повелась на широкие плечи? Воображала океанский воздух и ветер, играющий в волосах? Мечтала о приключениях? Влюбилась настолько безоглядно, что слушала только собственное сердце, а его сердце не слышала? — Не знаю. Я хотела стать женой. Иметь семью. Ничего лучше в голову не приходит. Мне хочется сделать и сказать что-то более стоящее. Хотя у нас с ней ситуации разные, но я помню, каково это — быть молодой женой, пытаться создать семью и дом почти без всякой помощи. Я, по крайней мере, когда вышла замуж, стала жить неподалеку от родителей. Не могу представить, каково это — переезжать в другую страну с супругом, которого почти не знаешь. За моей спиной слышится шум — Руби зовет меня. — Вот и перерыв закончился. Надо возвращаться к работе.