— Спасибо, что поговорила со мной. — Мирта наклоняется и быстро обнимает меня, а когда разжимает руки, я проверяю, не осталось ли на ее шикарном платье грязных и жирных пятен от моего передника. — Спасибо, — снова шепчет она. — И удачи. Пусть у тебя и твоего малыша все будет хорошо. — И тебе того же. Я еще немного медлю, пытаясь найти для нее нужные слова, но ничего не приходит в голову. Ощущать беспомощность тяжелее всего — осознание того, что ты в ловушке у жизни, у обстоятельств, и от тебя ничего не зависит, изматывает. Изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год. От этого хочется бежать прочь со всех ног и без оглядки. От этого хочется ругаться на чем свет стоит. Я вижу это в ее глазах — искорку, вспышку гнева, яростного и внезапного, преображающего ее в совершенно другого человека. В человека, которого я знаю. Я улыбаюсь ей в ответ. * * * — Еще одна, — говорит мне Руби, когда я возвращаюсь в ресторан. Новая посетительница молоденькая и хорошенькая. На первый взгляд у нее отличный наряд, но в том, как этот наряд сидит на ней, есть что-то странное, точно он был сшит на юную девочку, до того, как ее формы стали более женственными. Подол платья короче, чем требует мода, и в талии, подчеркнутой пояском, оно ей тесно, несмотря на стройную фигуру. Впрочем, на шее прелестный кулон, который придает лоск всему образу — в наших краях это редко увидишь. Ясно, что она нездешняя. Возле ног на полу саквояж — когда-то он выглядел шикарно, но уже пообтрепался. — Беглянка, — высказывает предположение Руби. — Для беглянки одежда слишком хорошая. — У богатеньких детишек тоже бывают трудности, — фыркает Руби. Возможно, но когда твои собственные проблемы так или иначе связаны с деньгами, другое объяснение представляется с трудом. — Похоже, у нее неприятности, — бормочу я. — Или она приехала сюда, чтобы от них избавиться, — Руби обводит взглядом ресторан. — Жаль, если ураган доберется сюда, их планы на отдых полетят ко всем чертям. Больше она ничего не говорит, но я слышу в ее голосе невысказанное беспокойство — если ударит ураган, ресторан понесет убытки, а сейчас нам, как никогда, нужна работа. Я подхожу к столику приезжей. — Добрый день. Добро пожаловать в кафе «У Руби». Что будете заказывать? — Кофе, пожалуйста. Черный. — Что-нибудь еще? Девушка медлит с ответом, прикусывает нижнюю губу. — Нет, спасибо. Я вношу коррективы в первоначальную оценку. Возможно, когда-то она была богатой — ее наряд и модный саквояж явно это доказывают, но сейчас она выглядит голодной и испуганной. — Сейчас принесу. Я наливаю кофе и прихватываю из кухни кусок лаймового пирога. Руби качает головой, когда я иду с тарелкой мимо нее. — Ты, Хелен, добрая душа. — Она совсем ребенок. — А у тебя свой на подходе. И, судя по тому, как за последнюю неделю опустился живот, ждать уже недолго. — Вот если мой малыш когда-нибудь будет голоден, одинок или испуган, кто-нибудь ему поможет. — Запишу на твой счет, — вздыхает она. Том спросит, почему я меньше заработала на этой неделе, но с этим мы потом разберемся. Я направляюсь к столу, по пути принимаю еще один заказ и ставлю перед девушкой кофе и тарелку с фирменным лаймовым пирогом. У нее округляются глаза. — Это ошибка. Я пирог не заказывала. Только кофе. — За счет заведения, — отвечаю я и, замечая в ее взгляде решительный блеск и уязвленную гордость, прибегаю ко лжи: — Его никто не заказывает, и в конце дня придется его выбросить. Сделаете одолжение, честное слово. Меня от его запаха мутит. На дух его не выношу. Верит ли она мне или слишком голодна, только она берет вилку, поддевает кусочек и, прикрыв глаза, проглатывает его. Она так красиво ест, с таким изяществом, что я снова укрепляюсь в мысли, что ее учили принимать пищу на званом обеде, сидя прямо и грациозно. По тому, как человек ест, можно многое о нем понять. — Ну как, вкусно? Ее лицо озаряется сияющей улыбкой. — Да. Спасибо. — Что-нибудь еще для вас? — Вообще-то я кое-кого ищу. — Рано или поздно «У Руби» бывают практически все в Ки-Уэст. — Лучший лаймовый пирог в городе, — бормочет она себе под нос. — Это действительно так, — усмехаюсь я. — И кого вы разыскиваете? — Полагаю, он приехал сюда работать. В этом-то вся проблема. Я точно не знаю. Она достает из сумочки письмо в потрепанном конверте. Почерк размашистый, мужской. Скорее всего, от молодого человека. Меня так и подмывает сказать, что лично мне еще не встречался в жизни мужчина, за которым стоит мчаться на край света, но я надеюсь, что ее случай исключительный. Она протягивает мне конверт, и я принимаюсь его разглядывать. Почтовый штемпель Ки-Уэст, адресовано мисс Элизабет Престон, обратный адрес отсутствует. — И где он работает? — спрашиваю я. — Понятия не имею, чем он занимается. Он воевал. Я только знаю, что он поехал сюда с другими военными. Я возвращаю ей письмо и быстрым взглядом окидываю ресторан, стараясь разглядеть кого-нибудь из солдат. — Они работают на строительстве к северу отсюда. По выходным любят приезжать в Ки-Уэст, выпустить пар, и ваш возлюбленный, должно быть, отправил письмо, когда был тут, а живут они на Лоуэр-Мэткемб и Уиндли-Ки. У нее на лбу проступает морщинка. — Мэткемб. Кажется, я видела эту остановку, когда ехала на поезде. — Туда попасть можно двумя способами — по железной дороге и паромом. К парому надо ехать по дороге до Ноу-Нейм-Ки. Оттуда он отправляется и за несколько часов доплывает до Лоуэр-Мэткемб. Он непредсказуем — то не ходит, то опаздывает, но с Божьей помощью, глядишь, довезет. С ее губ срывается ругательство, совсем неподобающее леди. — Так далеко? Приезжие не вполне понимают, как мы тут живем, пока не сталкиваются с этим лично. Острова соединяются между собой, точно жемчужины, неплотно нанизанные на нитку, — чтобы перебраться с одного на другой, нужно преодолеть водные преграды, плохие участки дороги и необжитые места. Железная дорога, само собой, упростила задачу, а когда достроят шоссе, станет еще лучше, но капризы матушки-природы и ограниченные человеческие возможности останутся. — К сожалению, да. В детстве я ездила туда летом в гости к тете. Мне кажется, на Лоуэр-Мэткемб два лагеря. Их построили в прошлом году. И один на Уиндли. Те, кто приезжает сюда, не сказать чтобы были очень доброжелательны по отношению к местным. Они в основном держатся особняком. Она засовывает письмо обратно в сумочку — страницы потрепанные и замусоленные, точно их читали и перечитывали. Видимо, такая преданность, что и разубеждать не стоит. — Спасибо, — говорит она. — Вы мне очень помогли. Я понимаю, что разговор окончен, но топчусь на месте — у нее подрагивает нижняя губа и сгорблены плечи, и это придает мне решимости.