Настроение и самочувствие было такое, что даже мертвецы вечного поля битвы не позавидуют. Как говорит одна маленькая гениальная малютка: «полный шлак». Даже излюбленная пасмурная летняя погода не доставляла никакого удовольствия. Но огорчал еще и тот момент, что почти часовая поездка рядом с Машей никак мне не помогла. Более того, чувствовать я стал себя еще хуже. Жжение чуть ниже груди уже превратилось в настоящее неугасающее пламя. И не было никаких мыслей, как можно было его остановить, поэтому приходилось лишь терпеть и уповать на то, что это прекратится. Но когда полыхающий пожар хоть на мгновение утихал, жутко хотелось спать. Сформировалось прямо-таки настоящее противоречие в собственном организме. Поэтому в зону распределения я входил просто с прескверным и раздраженным настроем, а руки так и чесались кого-нибудь придушить и укокошить. Жеребьёвка так вообще для меня прошла как в тумане, лишь смутно запомнил свой номер. Третий. Далее же не обращал внимания ни на раздражительные голоса, ни на возгласы зрителей, ни на остальных пятнадцать счастливчиков из категории не ограненных, ведь часть из них после вчерашнего шарахались от меня как от прокаженного. Но были и особенные взгляды. Враждебные? Им же хуже… Вернувшись после жеребьёвки на своё излюбленное место, продолжил терпеть дальше и, прикрыв веки, попытался абстрагироваться от всего, погружаясь в реанорскую медитацию. Вдруг поможет. С эфиром помогало часто, но не всегда. Впервые я заглушил все свои чувства Реанора, а после стихло всё. Громкий голос диктора, ликующе возгласы толпы, вспышки фотокамер, воинственные вопли воителей на арене, которые остервенело пытались добраться до мягкой плоти своего противника. Да и наблюдать за боями я перестал еще вчера, ведь ничего нового я для себя там не почерпну. А значит, если я ничему не научусь, какой смысл тратить своё время на это? Даже пришлось углубиться внутрь самого себя и вновь обследовать искореженное вместилище и очаг, но там всё также царила полная разруха. Как бы я ни старался, всю эту мимолётную исцеляющую тишину испепеляло своим трескучим и щелкающим звуком, то самое жжение в солнечном сплетении. Но с каждым мгновением звук его менялся, превращаясь в нечто странное, будто огненно-болезненный и гнойный нарыв, готовый разорваться в любую секунду. А затем борьбу против неизвестности прервал громкий голос распорядителя. Похоже, моё время пришло, ведь в медитативном состоянии оно движется гораздо быстрее: — Лазарев и Никишин! Ко мне! Ваш черед! Хм, надо же, по фамилии называют. Растем, однако. — Правила вы оба знаете, — начал говорить уже знакомый администратор с едва заметными залысинами. — А теперь марш на арену! Покажите справный бой! До арены было метров шестьдесят, но этот путь давался мне с превеликим трудом, да и каждый шаг, отдавался опаляющими искрами в груди. — Неважно выглядишь, чернь! — бросил с явным презрением мой противник, поигрывая парой легких секир, когда мы уже оба были на канвасе, точнее он пружинисто запрыгнул, а я перевалил свою тушку абы как. — Говорят, ты позволил себе лишнего и теперь тебя требуется наказать. Что? Чего этот уродливый выкормыш могильного шакала там бормочет? Лишь через пару мгновений до меня дошло, о чем он там лопочет. Хм… Неужели мне попался тот самый подставной боец? Значит, прикончу ублюдка… — Поверь мне, недоумок ты тупоголовый, кто бы тебя сюда ни прислал, против меня ты не более чем червь… — с трудом выговаривая слова и с легким хрипом заключил я. — И в какой бы скверной форме я ни был, отрежу твою одутловатую голову и сделаю из неё подставку для чайника. — Попробуй, мелкий сученыш! — прошипел насмешливо он, а по его пальцам и частично по секире заплясали слабые огненные искры. От такой демонстрации чуть не расхохотался, забыв на мгновение про жжение в грудине. Передо мной решил хвастаться своей силой жалкий ведун. А затем в уши ворвался воодушевленный голос диктора: — Дамы и господа! Их сиятельства и благородия! Впервые в своей жизни я прошу вас обратить внимание на не ограненных! Ведь на арене наш кровожадный и беспощадный юнец, которого взрастило третье кольцо! Ииииии… В БОЙ!!! — Слышишь его? — едко усмехнулся я, делая шаг вперед, преодолевая огонь в теле. — Слышишь их крики? — очередной шаг навстречу противнику. — Слышу-слышу! — ощерился тот, вставая в оборонительную стойку и направляя на меня секиры. — Так вот… — осклабился я, и сделал третий шаг. — Больше ты не услышишь ничего… Плевать было на всё и вся! Это жжение, раздражение, злость на самого себя и своё бессилие застила глаза, а его речь была последней каплей и, не сдержавшись, я черпанул толику бесконтрольного эфира на «поток» и «лезвия». Перед глазами до сих пор стоял его нелепый и испуганный взгляд, а за моей спиной на залитом кровью канвасе уже распласталось рассеченное до неузнаваемости и обезглавленное тело нерадивого воителя. Туша воителя за пару секунд превратилась в кусок изуродованного мяса. Ведь мои джады не режут, а кромсают. Зал на миг погрузился в тишину, но затем просто взревел с нескончаемой и безумной силой, а диктор вновь взялся за старое: — ПРЕСВЯТАЯ МАТЕРЬ БОЖЬЯ! Наш не ограненный вновь это сделал! Мгновенная смерть! Что за кровожадность, что за беспощадность! Ни тени сомнения! А далее произошло то, чего боялся больше всего. Успел лишь сделать всего пару шагов и даже пнуть в сторону голову этого подставного вояки, как жжение стало настолько мощным и острым, что я не выдержал и повалился на колени, прямо на краю арены. Руки вцепились в гладкий канвас, и непонятным мне образом стали погружаться прямо в него, словно тот был сделан из ваты. — Сука!..Трепещи… Ракуима! Что за бред?! Что за позор… А далее тот самый огненный и болезненный нарыв в грудине, который не давал мне покоя несколько дней, протяжно скрипнул, затрещал и дал первую трещину… * * * — А-ха-ха-ха!!! — протяжно засмеялся Тулаев, наблюдая за очередной мгновенной смертью. — Ай да парень! Что за талант! Опять победил! Правда ведь он хорош?! — спросил тот громко у всех, но больше обращался к кислым рожам Аскарханова, Ветвицкого и Грановского. — Нет, не талант! Талантище просто! — не унимался тот. В то время как гвалт дворян превратился в радостные визги тех, кто поставил на не ограненного, с другой стороны происходил совсем иной разговор: — Дедуль, как он тебе? — тихо поинтересовалась Трубецкая у деда, повернув к нему сразу голову, но уже в следующий миг не могла узнать старика, тот с ошеломленным и даже ошалелым видом не сводил пристального взгляда с покачивающегося парня. А затем произошло нечто более странное, старик резко заозирался по сторонам и обнаружил в толпе рядом с жандармом точно такого озадаченного увиденным светлого князя. — Потёмкин, старый пройдоха!!! — вдруг грубо и с неким остервенением рявкнул он, обращаясь к тому и выводя советника из слабого ступора. — Даже не думай сцапать пацана! Тебе ясно?! Твой род только загубит его невероятный талант! — Дедуль, гляди! Это ведь оно! То самое! — вдруг запищала ни с того, ни с сего Алина, пальцем указывая на арену и от нетерпения подпрыгивая на месте, как маленькая девочка. Лазарев, не дойдя до края арены, вдруг рухнул как подкошенный тополь, упершись руками в канвас, а по телу парня медленно стала распространяться искрящаяся ярко-алая дымка. Вначале она поглотила грудь, после плечи, а под конец поглотило всего не ограненного. Тишина стояла не только в вип-ложе, но и во всем аренарии. Такого никто не мог предположить. — Ежов! — вдруг громко и с некой долей радости гаркнул Трубецкой, от неверия запустив в волосы пятерню, настолько всё казалось нереальным. — Вызывай бригаду своих ребят из Плеяды! В пацане сила духа пробуждается… Глава 8. Споры, пробуждение и помощь… — Ежов! — вдруг громко и с некой радостью гаркнул Трубецкой, от неверия запустив в волосы пятерню, настолько всё казалось нереальным. — Вызывай бригаду своих ребят из Плеяды! В пацане сила духа пробуждается… — Уже вызвал, — бросил быстро тот, расстёгивая пуговицы на мундире Плеяды и засучивая рукава. — Они не успеют, сам помогу! Спонтанное пробуждение самое опасное. Мы своим эликсиры даём, чтобы облегчить боль! И неизвестно, сколько он его сдерживал. Эта хреновина открывается? — рявкнул грозно семижил указав на тёмное стекло ложи. — Д-да! Конечно… — болванчиком закивал распорядитель и сделал пару движений на планшете, отчего окно стало быстро отворяться. Стоило тому открыться, как в мгновение ока в него протиснулась могучая фигура воителя, и тот с тридцатиметровой высоты просто спрыгнул вниз, но еще в полёте тело Ежова покрыла ярко-красная аура. — Вот ведь глупый мальчишка! И ни кому не сказал, деревенский сукин сын! — ругнулся счастливо Михаил, глядя на семижила и корчащегося в муках парня. — Это сколько же дней он терпел? Пацан кремень!!! Вот на что третье кольцо способно! — неистово продолжал он, с яростью и насмешкой глядя на присутствующих аристократов. — А вы своих детей, небось, в задницу целуете, да? И мечтаете, чтобы после такого отношения в них одарённость пробудилась или на крайний случай сила духа?! Как же, дворянчики! А вот хрен вам всем! — и без какого-либо стеснения показал кукиш присутствующим. — Смотрите вниз! Вот где куются воины для защиты родины! Кровью, потом, болью и смертью! Будь сейчас на месте Трубецкого местечковый, либо провинциальный граф, того бы давно уже вызвали на дуэль, но именно таким неудержимым, прямолинейным поведением и склочным нравом славился Михаил Валерьевич Трубецкой, Архимагистр второй степени стихии воды. И связываться в такие моменты с ним не стоило, само собой, если тебе дорога жизнь. — Хватит тебе людей пугать понапрасну, — решил утихомирить того с веселой ухмылкой Потёмкин, выныривая из тени рядом со стариком и мимолётно коснувшись карманных часов, после чего обоих тотчас поглотил полог тишины. — Чего скажешь? Овчинка стоит выделки? — Ты руки-то убери, тень костлявая, — отмахнулся от светлого князя Трубецкой и вновь бросил взгляд вниз туда, где Ежов помогал справиться парню с пробуждением, а затем, обернувшись к своему собеседнику, махнул рукой в сторону Решетникова. — Мне внучка сказала, что твой цепной пёс запретил говорить ей с этим мальчишкой. Твоих рук дело? — Хм, вот значит как? — хмыкнул после пары секунд раздумий Александр, а после с такой же улыбкой отрицательно покачал головой. — Нет, Мишенька, тут вопрос в другом. Сереженька действовал по моему поручению, признаю, но дела тут совсем иные. Государственные дела, государственные… — Тебе соврать, что высморкаться! — припечатал нещадно тот. Светлый князь после спича Трубецкого невольно закатил глаза, а после, тяжело вздохнув, добавил: — Про монументал слыхал недавно? — и после утвердительного, но подозрительного кивка Михаила, он продолжил. — Так вот, Сереженька здесь по этой самой причине. А парень, скажем так, нам не зная того помогает проучить зажравшуюся шваль. — Опять свои интриги плетешь и людей используешь почем зря, тень костлявая! — вспыхнул праведным гневом архимагистр. — Парню ничего не угрожало, за ним присматривали… Не дураки же мои люди, — хохотнул с довольством Потёмкин. — Так что скажешь про мальчика? Сильный потенциал? — Сильный потенциал? Ох! Насмешил, — вдруг рассмеялся громко старик. — Будь моя воля я прямо сейчас бы его забрал и начал тренировать. Своими силами пробудить силу духа на третьем кольце без чьей-либо помощи и стимулирующих эликсиров. Ты как думаешь? Наши-то сопляки и соплячки понятно, лет в пятнадцать-шестнадцать это сделать могут, если повезет, ими с детства занимаются, а тут… — старик внезапно обернулся и снова посмотрел на еще пышущий туман силы Лазарева. — Тут совсем другой случай. Это что-то экстраординарное. Я молчу о том, что пацан частично техники использует. Не зря их называют не ограненными, ведь после огранки может получиться как труха, так и бриллиант. Боюсь, что он уже где-то на ранге витязя. Вот ведь чудеса, а ведь восемнадцать лет, — хохотнув с сияющей улыбкой, искоса зыркнул Трубецкой на светлого князя. — Так понятнее? — Значит, будет толк. Предлагаешь на поруки взять? — с лукавым видом сделал вывод Александр. — А ведь простолюдин… — Плевать откуда он, что-нибудь придумаю, такие на дороге не валяются. И ты руки свои попридержи, а то отрублю… — осёк того зло архимагистр. — А то разбежался уже, смотрю. Глазки забегали. В магии ты мастак, спору нет, но как воителей из людей делать ты ни черта не смыслишь… — Ты говори, да не заговаривайся! — возмутился светлый князь, а после указал на Прасковью, которая не сводила заинтересованного взгляда с арены. — Смотри, какую валькирию взрастил! Любому рога поотшибает! — Вот! — язвительно заметил Трубецкой, тряся пальцем перед носом Потёмкина. — Сам признался, что валькирия! Война — мужское дело. Девушки должны быть как моя Алиша. Умные, нежные, обходительные. Лишь в редких случаях способная постоять за себя, причем должна находиться под мужским крылом. Ведь что это за мужик, который не может защитить собственную женщину? А твоя только крушить горазда!