– Мама, – произнесла Алина голосом тюремного надзирателя, – что случилось? Я привыкла праздновать свой день рождения у старого Хельмута. Мне нравится праздновать именно там. – Так, праздник у Хельмута состоится. Но без нашей семьи. В голосе Алины появились жалобные нотки, а на глазах выступили слезы. – Я хотела, чтобы на этом празднике были все. Все родные. И со стороны папы, и с твоей стороны. Дане стало жаль дочь, но она помнила, что хвост собаке лучше отрезать сразу, чем делать это по маленьким кусочкам. И поэтому сказала тоном безапелляционным и не терпящим возражений: – Увы, но на этот раз отпраздновать вместе не получится. – Почему? – почти выкрикнула Алина. Дана вздохнула. – Я поссорилась с папой. Алина перестала плакать и отерла глаза ладонью. «Вот в чем причина и мирры, и Гайдна», – говорил ее взгляд. – Когда, интересно, ты успела? Дана постаралась придать улыбке все признаки беззаботности и даже веселья. – Ну, это недолго. Особенно если учесть, что он обозвал меня упрямым поленом. Алина не смогла сдержать короткий смешок. – А ты его? – Тоже как-то назвала. – Дана пожала плечами. – Даже не помню, как именно. Алина тяжело вздохнула. Дана взглянула на дочь, но на лице Алины не отражалось никаких эмоций. «Неужели она считает меня виноватой во всех бедах? – мелькнула у нее в голове неожиданная мысль. – Неужели я в ее глазах исчадие ада и источник всех проблем, а ее папочка – несчастный ангел, обиженный злой женой? А что, если она, когда ей через три недели исполнится восемнадцать, вдруг заявит, что хочет жить с Габриэлем и переедет в Моца-Иллит?» От этой мысли Дане стало не по себе. Неужели она останется совсем одна с осознанием факта, что ее скверный характер отпугивает каждого, кто приближается к ней? Но она же была права в споре с Габриэлем. Обвинение на основании только косвенных улик – это типичное хамство. Это давление на людей, это нарушение всех правовых норм. Ну, пусть не правовых, но моральных и этических. – Алина! – Дана погладила дочь по голове. – Перестань расстраиваться. Ну, поссорились. И что? Бывает. Тем более что мы бывшие супруги и вместе уже не живем. Алина кивнула, но по ее щеке потекла слезинка. – Почему вы поссорились? – Неважно, – отмахнулась Дана, подняла глаза на Алину и сказала: – Не сошлись в оценке одного уголовного дела. – Из-за такой ерунды! – Алина села на диван. Ее сгорбленные плечи выражали искреннюю тоску и страдание. – Из-за какой-то оценки какого-то дела испортили мне день рождения. Дане стало жалко дочь. Конечно, их развод не прошел бесследно для Алины. Хоть они с Габриэлем и старались улыбаться, делая вид, будто ничего не произошло, говорили друг о друге с прежней теплотой, целовались при встрече и прощании, шутили и подтрунивали друг над другом, но Алина, конечно, все понимала. И прежде всего то, что жизнь уже не будет прежней. Ни у нее, ни у ее родителей. Да, ей скоро восемнадцать. Этот факт казался Дане решением всех проблем. Алина уже большая, она все понимает, она не переживает из-за того, что остается без опеки матери или без поддержки отца. Но сейчас она вдруг поняла, что Алина переживает. Так же, как переживала бы, будь ей пять или десять лет. Привычные устои рухнули. Но не сами. Они обрушили эти устои. Сначала они приучили Алину к мысли, что у нее есть дом, дружная семья и много народу вокруг. Теперь они же лишают ее всего этого. А тут еще этот день рождения… – Алиночка, ну перестань, прошу тебя. – Дана протянула руки к дочери, но та вскочила с кресла. – Ты прекрасно отпразднуешь день рождения. И даже дважды. – Я не хочу дважды. – Алина не выдержала, судорожно вздохнула, и по щекам потекли слезы. – Я хотела один раз, но так, чтобы были все. Дана поднялась, чтобы обнять дочь, но Алина не дала ей такой возможности. Она увернулась от объятий, громко всхлипнула и побежала в свою комнату. Хлопнула дверь, дважды повернулся ключ в замочной скважине. Дана вернулась к столу. Тяжело вздохнула и достала из портфеля толстую папку с копиями всех документов по делу, полученную от Рафи Битона. Вряд ли она обнаружит что-то новое в этой папке, но Дана привыкла выполнять свои обязанности точно и досконально. Она села за стол и открыла папку. Протокол осмотра места происшествия. Сухой канцелярский язык. «Осмотр производился при искусственном освещении». Так-так. Здесь ничего нового. План зала. Места, занимаемые зрителями, отмечены синими крестиками, а место, где нашли пистолет, – красным крестом. Протоколы первых бесед со зрителями лейтенанта Канца. Показания работников кинотеатра – двух билетерш и директора. Запись беседы с Олегом Михайловым. Данные наблюдения за Сабиной Пастер. Отчет о ее встречах с Еленой Михайловой. Протоколы баллистической экспертизы и проверки пистолета, подписанные Адиной Бар. Дана вчиталась в отпечатанные строки. «Предметом экспертизы стал пистолет системы Kolibri, обнаруженный на полу в зале номер три кинотеатра Cinemax, а также пуля, найденная в теле российского журналиста Антона Голованова…» Дана перевернула страницу. «Пуля, извлеченная из тела убитого, была выпущена из пистолета, представленного на экспертизу. Это следует из характерных следов, оставшихся на пуле…» Кто бы сомневался! «Выстрел был произведен с расстояния от двух до четырех метров. Стрелявший находился правее жертвы, пуля вошла в тело под углом в восемьдесят четыре градуса к поверхности тела убитого, что позволяет сделать вывод о том, что стрелявший находился чуть ниже жертвы. Исходя из ситуации в зале номер три, произвести выстрел могли зрители, занимавшие места справа от прохода (если стоять лицом ко входной двери в зал) в рядах от шестнадцатого до двадцатого». Дана сверилась с планом зала. Все так и есть. Либо Зак, либо Пастер. Остальные места были пусты. Улика, конечно, косвенная, но оспорить ее в зале суда будет нелегко. Дана отложила документ и взяла следующий. Экспертиза медицинского осмотра тела. «Смерть наступила мгновенно как следствие проникновения постороннего предмета (пули калибра 2,7 миллиметра) в сердечную мышцу, вызвавшее обильное внутреннее кровотечение из-за разрыва верхней полой вены. Кровь заполнила правое предсердие и привела…» Здесь все понятно. «Внешнее кровотечение незначительное из-за малого калибра пули. Кровь имеется только на одежде убитого в районе входного отверстия». С этим тоже нет никаких вопросов. Дальше – о разбитой губе. «Ранка расположена с правой стороны на нижней губе жертвы. По всей вероятности, получена в результате удара твердым предметом». Интересно, что это за «твердый предмет»? Кулак? Или, может быть, бита? Дана вернула документ в папку и достала конверт с надписью: «Фотографии с места преступления». Она открыла конверт и достала крупноформатные цветные снимки. Пистолет на полу под креслами. Снимок зала и входной двери, около которой еще заметен влажный след – следствие падения профессора Берга. Тело Антона Голованова в кресле последнего ряда. Голова на плече, красное пятно на груди. Дана собрала фотографии и вернула их в конверт. Все эти бумаги ей придется внимательно прочесть. Ведь в любой из них может оказаться та самая фраза, которая чудесным образом все объяснит. Дана откинулась на спинку кресла и задумалась. Что именно объяснит? И что это должна быть за фраза? Как ни крути, но Габриэль прав. У нее нет ни стройной версии, ни понимания того, что произошло в зале кинотеатра. Габриэль опирается на данные баллистической экспертизы. А на что опирается она? На представления о добре и зле, о том, что хорошие люди не станут совершать плохие поступки? На собственную интуицию? Да, действия Антона Голованова непонятны и нелогичны. Почему он пришел на фильм, который шел на непонятном языке? Кто напал на него после того, как он ушел от Михайлова? Кто отнял у него деньги, разбил губу и оторвал пуговицу с рукава пиджака? Ответов на эти вопросы нет. Но нужны ли они? Габриэль прав. Чтоб он пропал, этот чертовый Габриэль. Скандалист. Негодяй. Как он мог назвать ее поленом?! Но он прав. Все случилось в зале кинотеатра, и решения надо искать там. А поведение Сабины с этой женой Михайлова очень подозрительно. И их встречи подозрительны. И конверт. Расстроенная этими мыслями, Дана вновь перебрала документы. «Мне стало очень страшно. Я боялась, что убийца нас всех перестреляет». Это Далия Орлеви. «Пульса у него уже не было. Он был мертв, и мне это было совершенно ясно». Это профессор Берг. «Я очень испугалась, когда прозвучал выстрел. И я закричала». Это Сабина. «Мне было так жалко этого мужчину, который упал прямо у входа в зал и рассыпал свой попкорн». Это Клара Дворкин. Дана отложила бумаги и вновь взялась за пакет «Фотографии с места преступления». Внешний вид кинотеатра Cinemax. Это ей ничего не дает. Вид фойе и зала. Двадцать четыре ряда. В каждом ряду по тридцать мест. С первого по пятнадцатое с одной стороны прохода, с шестнадцатого по тридцатое – с другой. В последнем, двадцать четвертом ряду тридцать два места, не разделенные проходом. Но и это ей ничего не дает. Камера наружного наблюдения над входной дверью в зал. Убитый Антон Голованов в кресле. Носилки медиков «Скорой помощи». Пистолет. Влажный след у двери в зал. Стоп! Дана замерла с фотографией в руке. Что такое? Что ее остановило? Она увидела нечто такое, чего не могло быть. Но что именно? Дана еще раз перебрала все фотографии. Вид зала, дверь, влажное пятно, Голованов в кресле, пистолет, носилки. У нее перехватило дыхание. Дана выхватила из стопки снимок и впилась в него глазами. Это невозможно! Это просто немыслимо! Этого не может быть! Дрожащей рукой Дана положила фотографию на стол и нависла над ней всем телом. Что это значит? Что это значит, черт побери?! Это значит, все было не так, как думала она и офицеры Габриэля. Это значит, что ничего не было? Ни зала кинотеатра, ни выстрела, ни запаха пороха, ни фильма великого Рикафена. Не было встречи с Михайловым, Марины, нырнувшей в постель Голованова. Да и самого Голованова тоже? Нет, он был. Он как раз был. Вот он сидит убитый в кресле последнего ряда. Дана еще раз вгляделась в снимок. Думай! Думай! Что все это значит? И что произошло на самом деле в зале номер три кинотеатра Cinemax. Щелкнул замок, и Алина вышла в гостиную. – Мама, мне нужно с тобой поговорить. Я должна точно понять, кого, когда и куда приглашать. Я хочу… Дана кинулась к дочери и обняла ее. – Не сейчас, дорогая. Дай мне несколько дней. Я решу свои проблемы. А потом займемся твоими. И я отвечу на все твои вопросы. Поверь мне, все будет хорошо. Клянусь. Я сделаю все, чтобы ты у меня была счастливой. Только давай поговорим позже. Алина подняла глаза на мать. – Что с тобой? – Ничего. – Дана попыталась улыбнуться, но улыбка получилась неловкой. – Со мной все нормально. – Ты так переживаешь ссору с отцом? – Вот еще! – вспыхнула Дана. – Я и думать об этом забыла. Нет. У меня просто очень срочная работа. Алина странно взглянула на мать. Дескать, не рассказывай мне сказки про срочную работу. – Хорошо, давай поговорим позже. – Она дернула плечиком и пошла в свою комнату. Дана вернулась в гостиную, разложила перед собой фотографии. Налила крепкий кофе, бросила в чашку сразу две дольки лимона и села за стол. Глава 19 – Сабина! Услышав в трубке голос Даны, Сабина испугалась. В нем не было обычных теплых и приветливых ноток, которые она привыкла слышать в голосе давней подруги. «Что-то случилось, – мелькнуло у нее в голове. – Явно что-то плохое. Но что?» И вдруг ее пронзила мысль: полиция нашла свидетельства вины Пинхаса. Неужели? Но ведь это неправда, он никого не убивал. Он… – Сабина! – повторила Дана, и это вывело Сабину из ступора. – Что случилось? – пролепетала Сабина. – Ничего, – отрезала Дана. – Ты уже сказала Михайловой, что Пинхасу предъявили обвинение? – Кому? – Ты что, плохо слышишь? – рассердилась Дана. – Елене Михайловой! Твоей подружке. Жене Олега Михайлова. С которой ты расхаживаешь по гольф-клубам и обедаешь в кафе. – Нет, – голос Сабины по-прежнему трепетал, как раненая птица. – Я с Леной не виделась уже больше недели. И не говорила по телефону. Я ей ничего не сказала. – А сам Михайлов? Он знает о предъявлении обвинения? – Нет. Во всяком случае, от нас не знает. – Пинхас не говорил с ним? – Нет, конечно. Ты не думай, мы с Михайловыми не близкие люди и не перезваниваемся ежедневно. А что случилось? – Хорошо, – констатировала Дана и перевела дух. – Тогда слушай меня внимательно. Мне нужно встретиться с Еленой Михайловой… – С Леной? – Сабина насторожилась. – Зачем? – Нужно! – Дана не собиралась пускаться в долгие объяснения, но все же сказала: – Я действую в интересах Пинхаса и твоих. Это все, что ты должна знать. Эта фраза устранила все сомнения Сабины. – Конечно. Ты хочешь, чтобы я позвонила Лене? – Да. Но обо мне ничего не говори. Поболтай о всяких пустяках. Будь весела и раскованна. Если она задаст вопрос, как дела у Пинхаса, скажи, что все нормально и у полиции нет ничего, кроме косвенных улик. Потом предложи встретиться. Посидеть где-нибудь в кафе. – С тобой? – успела вставить Сабина. – Не перебивай, – вспылила Дана, но тут же успокоилась. – Обо мне ни слова. Назначь встречу на сегодня. В крайнем случае на завтра. А на встречу мы придем вдвоем.