— Мне жаль Мюррея и мне жаль Робина, — Диане показалось, что эти слова прозвучали так, как если бы их клещами вытаскивали у ее золовки, словно ее губам было больно их произносить, но, тем не менее, они были сказаны, — Я оставлю тебя. Диана отвернулась к окну. Горе, как очень плотный туман, снова объяло ее, стиснуло сильно. В следующее мгновение она услышала, как снова открылась и закрылась дверь. — Вечер добрый, миссис Саймондс, — сказала мисс Аддертон, когда часы в коридоре пробили пол-восьмого. Кухаркаиха всегда приносила поднос с едой столь регулярно, и для Дианы это стало столь привычным, что раньше она едва бы заметила ее приход, но в этот раз она не никак могла выбросить из памяти те слова Синтии, они неумолчным эхом звучали в ее голове. Эгоистка. — Благодарю. Она обернулась как раз вовремя, чтобы заметить, как напряглись плечи у мисс Аддертон под ее синим платьем. Диана сообразила, что, вероятно, впервые за много недель заговорила с кухаркаихой. мисс Аддертон сложила руки за спиной и затем повернулась к хозяйке, на лице она сумела изобразить улыбку, довольно милую, но в уголках губ пряталась боль. — На ужин медальон из свинины со свеклой и картофелем, — сказала мисс Аддертон. Диане дела не было до ужина. Она кашлянула, прочищая пересохшее горло: — Как Ваш племянник? Кухаркаиха немедленно уставилась в пол: — Бобби чувствует себя хорошо, настолько, насколько этого можно ожидать. — Принимая во внимание все то, что ему пришлось пережить, я бы предположила, что это означает, что ему вовсе не хорошо, — сказала она. — Он плохо спит. Его часто мучают кошмары, — призналась мисс Аддертон. — Понимаю. Кухаркаиха помялась, но затем сказала: — Он теперь снова стал очень тихий. Таким же, как тогда, когда только приехал, до того, как начал играть с…. Сердце Дианы сжалось, когда мисс Аддертон резко умолкла. До того, как он начал играть с Робином. Эта женщина смотрела на нее, ожидая, что она что-нибудь скажет в ответ. Она знала, что ей следует что-то ответить. Это был тот случай, когда предполагалось, что настоящая леди произнесет какую-нибудь банальность. Но Диана не смогла придумать ни одной банальности — она больше не в силах была сохранять приличествовавшее леди достоинство. Вместо этого она проговорила: — Благодарю вас, мисс Аддертон. Можете идти. Кухаркаиха кивнула, а когда дверь за ней тихо закрылась, Диана заплакала. Винсента Вероятно, октябрь Хайбери Хаус Я не знаю, какой сегодня день недели, не знаю и какое сегодня число — Мне это больше не важно. Я не делала записей в дневнике много дней — да и как можно записать самый худший день в жизни? Я знала, что мое время в Хайбери Хаус подходит к концу. Особенно остро я это почувствовала, когда стояла на земле, влажной от росы, и беседовала с мистером Хиллоком, планируя, какие растения высадить сейчас, чтобы они взошли следующей весной, — дни стали короче. — Нарциссы будут подготовлены к посадке на следующей неделе, если мы получим эту партию вовремя, — сказал он. — Я выслала письмо брату четыре недели назад, спросила его про луковицы нарциссов. Сегодня я снова напишу ему и узнаю, почему возникла эта задержка с их отправкой, — пообещала я. — Этим утром О’Мэлли доложил мне, что для Зимнего сада земля подготовлена, — сказал он. Я помню, что затем я вздохнула: — Я подготовлю наброски этого сада для вас вскоре. Мистер Хиллок поглядел не меня, прищурившись: — Вы уж не серчайте на меня, мисс Смит, за то, что я сейчас скажу — но, сдается мне, над этим садом работать вы не хотите. — Вздор, — сказала я, хотя прекрасно знала, что он прав. Это был последний изо всех садов, который я должна была посадить, а я прямо-таки пристрастилась чуть ли не каждый день его то подправлять, то вовсе переделывать. Он должен был стать моим последним «прощай», но прощаться с Хайбери Хаус я была еще не готова. Мы разошлись и я отправилась в Садик для детей — уже давно я стала проводить в нем большую часть своего времени. Я полола и прибиралась там, как могла, зачастую стоя на карачках. Становилось все труднее и труднее находить в себе силы, чтобы справляться с таким садом, как этот. Вот и в этот раз, когда я встала на карачки, опустившись для этого на колени, а затем опершись на руки, моя поясница заныла, словно протестуя. Однако, некоторое время спустя, я все же вынула секатор и принялась обрезать стебли буддлеи. Я ухватила тоненькую веточку этого серебристо-зеленого растения, намереваясь срезать ее около самого основания, но успела сделать лишь один надрез. Боль пронзила мою спину — я сделала судорожный вдох, зашипев от боли. Но работать я не прекратила. Вместо того, чтобы остановиться, я порубала эту ветку буддлеи на три части, которые аккуратно сложила в большой парусиновый мешок, который позже один из садовников вынесет на торфо-компостную кучу. Несколько минут я упорно работала, обрезая у этого куста все нижние веточки, одну за одной, начиная от самой земли и примерно до половины высоты растения. Когда я потянулась за какой-то более толстой веткой, мою спину вновь свело судорогой, в этот раз еще сильнее. Я уронила секатор и схватилась за спину, впившись пальцами в жесткую ткань моего корсета. Еще один приступ боли охватил меня, но теперь боль шла откуда-то глубоко изнутри. Я поняла, что-то пошло не так. Мне надо было сесть. Отдышаться. Подумать. Я приподняла свои юбки, чтобы осторожно переступить через гауру и астры, и тогда увидела это — из моей туфли на землю, словно змейка, стекала струйка свежей крови. Ребенка своего я потеряла — дочь, проинформировал меня доктор Ирвинг, хотя я его об этом не спрашивала, и знать пол ребенка не хотела. Прошло уже несколько часов с начала тех первых болей, когда меня нашел зашедший в Садик для детей сын старшего садовника Молодой Джон — я лежала на земле, скорчившись, руками обхватив живот, а моя юбка промокла от крови. Я попыталась, было, остановить его, но он помчался прямиком к миссис Крисли. Она и мистер Хиллок, поддерживая меня с двух сторон, помогли мне добраться до коттеджа. Затем она послала за доктором Ирвингом. А затем она отправилась к Мелькортам и рассказала им все. С того момента, как меня уложили на кровать, я не видела никого, кроме доктора, и это было проявлением милосердия. К полуночи все было кончено. Доктор Ирвинг, казалось, целую вечность, вытирая свои инструменты и моя свои руки. Когда, в конце концов, он все это доделал, то откашлялся, прочищая горло: — Мисс Смит, мне очень жаль… Я не ответила. Мне не нужна была ни его симпатия, ни его жалость. — Вы сможете иметь других детей, родить вы сможете, если захотите, в будущем. Я крепко зажмурилась. Я потеряла мою дочь и меня потрясло то горе, которое я сейчас испытывала. Вплоть до самого этого момента, я полагала, что сумею оставаться бесстрастной. Но теперь я ясно видела, что все те бессчетные часы, которые я проводила, строя планы на будущее, я переживала не только за себя, но и за нее. Я хотела дать ей жизнь и устроить ее жизнь самым лучшим образом — настолько, насколько могла. Но она была не только моей дочерью, но также и дочерью Мэттью, и это будет только вопросом времени, прежде чем об этом узнают все остальные. Так что оплакивала я не только лишь ее, но и мою жизнь, такую, какой она была раньше, до произошедшего. Оплакивала мою разрушенную профессиональную репутацию и тот позор, которым отныне меня заклеймит общество. Оплакивала потерю моего заработка и моей независимости. Оплакивала и то, что Мэттью теперь я тоже потеряла. Теперь не осталось никакой причины нам жениться. Меня принудят покинуть Хайбери, а жизнь Мэттью станет такой же, как раньше. — Благодарю вас за вашу помощь, Доктор, — сказала я, изо всех сил стараясь унять дрожь в голосе. Доктор Ирвинг замялся, но затем кивнул. Прежде чем открыть дверь и уйти, он отвесил мне короткий поклон: — Попытайтесь отдохнуть. Это лучшее из возможного. Оставшись в одиночестве, я отвернулась от двери. Я знала, что сегодня мне не уснуть. Вместо этого, я стала думать: об Адаме и о том маленьком домике, которым я владела и который любила. Думать о моем собственном прекрасном садике, на который изливала я всю мою любовь в те дни, когда жила дома, а не в чужих людях. Думала про то, каким простым казалось все тогда, когда мне не о чем было переживать, кроме как о каком-нибудь предстоящем проекте да о том, можно ли рассчитывать на то, что взойдут семена, заказанные по тому или по иному каталогу. Так многое изменилось с той поры, как я приехала в Хайбери Хаус. Так многое изменила я сама. Так сильно изменилась я сама. Я услыхала чьи-то далекие крики, доносившиеся откуда-то снаружи коттеджа. Я приподнялась на локтях, вздрогнув от той боли, что гнездилась в глубине моего тела. — Будь благоразумен! — это вскричал мистер Мелькорт, я узнала его по голосу. Кто-то очень сильно ударил во входную дверь и она распахнулась: — Винсента! Винсента! — Мэттью, — прошептала я, упав обратно на подушки, вся сжимаясь и подтягивая покрывало к груди. Секунду спустя, в двери моей спальни ворвался Мэттью и рухнул на колени возле моей кровати: — Моя дорогая, что случилось? В чем дело? — спрашивал он, сжимая мои руки. Следом за ним в комнату ворвались его сестра и ее муж, оба задыхались от быстрого бега. Они преследовали его всю дорогу, от самого особняка до коттеджа, отчаянно пытаясь удержать его, не дать ему увидеться мной. — Мэттью Годдард, о чем ты думаешь, врываясь в коттедж мисс Смит подобным образом? Это крайне неприлично. — Винсента, что с тобой? — спросил он, не обращая ни малейшего внимания на свою сестру. Я кинула свирепый взгляд на нее и ее мужа: — Разве вы ему не сказали? — Не сказали мне что? — спросил Мэттью. — Это не твоя забота, Мэттью, — чопорно произнесла миссис Мелькорт. — Винсента, в чем дело? Мне передали весточку от миссис Крисли, мол, тебе стал плохо и послали за доктором, — сказал он. У меня ком к горлу подкатил, в тот момент я испытывала странное чувство — смесь ненависти и благодарности — по отношению к экономке за то, что она вмешалась. Он имел право знать. Он был отцом. Он крепче стиснул мои руки: — С младенцем все хорошо? Я расслышала, как его сестра сделала судорожный вдох и как мистер Мелькорт промолвил: — А я говорил. Но мне не было до них дела. — Нет. Его пальцы разжались, безвольно соскользнули, он выпустил мои руки из своих рук. Я его потеряла. — Мэттью, это высшей степени неприлично. Я должна настаивать на том, чтобы ты немедленно покинул этот дом, — сказала миссис Мелькорт тонким от волнения голосом. Она знала, я могла поклясться, что она знала, это было ясно по тому, как она глядела на меня, но она доблестно старалась делать вид, что не знает. — Это отнюдь не твое дело, Хелен, — сказал он.