Трубку подняла жена Аннушка. Она и должна была ее поднять: на ночь телефон ставился у изголовья кровати. — Але, — промямлила она спросонья. — Вас слушают. — Анюта, это я, — сказал Иван Иванович. — Я тут чуток подзадержался. — Хорош «чуток» — уже почти утро. — Дела. Как вы там? — Спим... — О Сане подумал. Защита диссертации на носу. Поздно вернулся? — Совсем не приходил, — с чувством растерянности ответила жена. — Ну хоть бы предупредил! А Марина пилит меня: «Чего опекаешь! У парня могут быть и мужские дела». Так-то оно так, но мыслимое ли это дело — по ночам! Институт — не милиция. — Тут Аннушка, видимо, очнулась ото сна, уловила в ночном звонке мужа какую-то тревогу. — А что случилось? — спросила она с беспокойством. Ивану Ивановичу довелось сделать над собой неимоверное усилие, чтобы как можно спокойнее ответить: — Да ничего... Это я так... Евгений Павлович уехал в район, я остался на хозяйстве. Что-то на сон клонит. Решил, дай позвоню домой... А на часы и не глянул. — Отец, — еще больше встревожилась Аннушка, — ты не умеешь врать. Что с Саней? — Выдумщица, досыпай! И, пожелав приятных сновидений, он поспешно положил трубку. Сына дома не было... Это Иван Иванович воспринял как косвенное подтверждение самого худшего. «А если бы был? Фотокарточки, выполненные роботом, перестали бы существовать?» Сестра Аннушки Марина, от которой у Сани не было секретов (чего не скажешь об отце с матерью), может быть, и права: у двадцатисемилетнего холостого парня, конечно же, могут быть чисто мужские дела. И плохо, если их нет. Но Саня никогда вот так бесследно не исчезает. По крайней мере, отец не мог припомнить подобный случай. Если что — позвонит, предупредит. Я там-то, не беспокойтесь... Объяснение игре в молчанку найти не сложно: где-то с друзьями. А телефона поблизости нет... Еще вчера такое объяснение было бы правомочным. А сегодня ему противоречили весьма веские факты: портрет бородача, выполненный со слов очевидцев фотороботом в трех измерениях... Шагая по длинному полутемному в такое время коридору к себе в кабинет, Иван Иванович почему-то подумал об офицерской чести. Он поверил: да, может наступить такой момент, когда весь смысл жизни будет заключаться в пуле, пущенной себе в висок. «Глупистика-ерундистика...» И тут он вдруг вспомнил. Иван Иванович предупредил Лазню, что теперь все будет зависеть от его откровенности, в какой мере он проявит желание помочь органам побыстрее задержать бородатого. И Лазня со скрытой угрозой ответил: «Заде́ржите. К утру». Почему именно к утру? Вспомнил и сопоставил факты: Саня работал с Лазней на одном участке полгода. И у них, если верить Сане, установились довольно дружеские отношения. В таком случае Лазня превосходно знал, кого везет к мебельному магазину. Знал! В бане, подсев к нему на лавку, Иван Иванович назвал свое звание и фамилию: «Майор милиции Орач». Естественно предположить, что Лазня понял: перед ним отец горного мастера Александра Орача. (Саня никогда не делал тайны из того, где работает его отец.) Так вот, давая детали для фоторобота, не мог ли Лазня умышленно завести следствие в тупик? Он вез в магазин совсем не того бородача, приметы которого описал при допросе. Это предположение было тем ключом, которое сразу связывало воедино все разрозненные противоречивые факты. Открыл дверь в кабинет и увидел Лазню, как-то уж очень безвинно дремавшего, сидя на стуле чуть поодаль от стола: склонил лобастую голову на плечо и мирно посапывает. «Он! Он должен дать подтверждение тому, что Саня к событиям в мебельном магазине не причастен...» Крутояров держал в руках телефонную трубку. — Товарищ майор, вас... Участковый Дробов. Требовал полковника Строкуна. Я объяснил, что вы на данный момент замещаете Евгения Павловича, который отбыл в срочную командировку. «Дробов... Дробов... А, это тот проворный старлей, который первым сообщил об ограблении...» Иван Иванович взял трубку. — Старший лейтенант, я вас слушаю. Дробов хотел сообщить полковнику Строкуну новые сведения, но если замнача нет, он доложит майору Орачу. — Я бы не стал тревожить, но полковник все время твердил: «Ищите машину». А тут прописались еще одни «Жигули»... Серого цвета. Их накануне видели дважды и во время ограбления тоже. Все в разных местах. К магазину впритык не подъезжали, паслись поодаль. «Конечно же, «Жигули» серого цвета!» Этот новый факт давал Ивану Ивановичу хоть какую-то, самую отдаленную надежду на то, что фоторобот ошибся. Если была еще одна машина, значит, в ней были какие-то люди... Не Лазня с Саней, а кто-то совсем другой... В Иване Ивановиче зародилась благодарность к въедливому участковому. Ему можно было бы спать спокойно — свое дело сделал, известил начальство, так сказать, передал «случай» по инстанции, в надежные руки. А он все ищет что-то и, самое удивительное, находит. Четвертый час ночи... — Где ваш свидетель? — Дома. Это тут неподалеку. Учитель на пенсии. Но дедуган из крепеньких, десять километров в день выхаживает, как спортсмен. Я бы его привез, да нечем. — Вы где? — У себя на участке. Выделили мне местечко в перекрытом подъезде. Жильцы ходят со двора, а у меня парадный подъезд — с улицы. Овнатаняна, девяносто семь. — Ждите. Выезжаю. Сна как не бывало. Сообщение участкового инспектора Дробова вернуло Ивану Ивановичу надежду. — Олег Савельевич, задержанного, — кивнул Иван Иванович на Лазню, — в изолятор. Я на свидание. Он поспешил во двор, где стояла машина. Может быть, следовало бы задать Богдану Андреевичу главный вопрос: «Вы знали, что я отец того бородача, которого вы якобы привезли к мебельному магазину за несколько минут до ограбления?» Интересно, что ответил бы Лазня. На эти вопросы времени уже не было. «Позже... Вот вернусь», — подумал он. Непростительное варварство Иван Иванович корил себя, что не удосужился задать Лазне, как теперь ему казалось, главный вопрос: «Вы не могли не знать человека, которого привезли к мебельному за несколько минут до ограбления. Почему вы до сих пор отрицаете этот факт?» Он его задаст. И этот вопрос, и другие, которые роились теперь в его голове. Похоже, перемудрил опытный розыскник, искал ответы на загадки за тридевять земель, а они лежат у него под ногами. Надо было только нагнуться. Иван Иванович попросил водителя Сергея дать ему возможность рассмотреть район, где находился мебельный магазин. Машина сбавила скорость. Новый жилой квартал застроен по модной ныне планировке — вразброс. Говорят, это способствует проветриванию. Донецк признан одним из самых благоустроенных и зеленых городов промышленной Европы, а может быть, и мира, что засвидетельствовано специальной грамотой. И все-таки он остается промышленным. Здесь предостаточно заводов, трубы которых порою «украшаются» радужными шлейфами дымов, в терриконах — складах пустой породы — перетлевает остаточный уголь и серный колчедан, источая вонючий газ-глазоедку. Правда, за последние лет десять терриконы выносят за городскую черту. Но остались старые. Впрочем, большинство из них уже отчадили свое — перегорели и лишь красуются египетскими пирамидами на радость местным поэтам, которых почему-то это исчадие вдохновляет на стихи: В синей дымке терриконов... И даже такое: ...девичьи груди, как терриконы. Как бы там ни было, но новый стиль в архитектурной планировке нередко придает своеобразные оттенки оперативной обстановке, с которой вынуждены считаться работники милиции. Разыскать дом № 97, где, по словам Дробова, размещалась контора участкового, было не так-то просто. За «спиной» дома № 87 — соседнего с магазином «Акация» — стоял дом № 33. А ниже его — двухэтажное здание без номера (столовая). Затем пошли по убывающей дома с номерами 90 и 88. А где же 89 и 86? Не по душе Ивану Ивановичу такая чехарда. Он не мог взять в толк, по какому принципу создавалась чересполосица. Ищет Сергей лучом фар номер дома, а майор милиции Орач ворчит. Архитектурная аритмия пытается создать проветривание даже в застойные летние дни. Против самой идеи возражать глупо. Но почему все одиннадцатиэтажки, находящиеся в середине квартала, приписаны к улице Октябрьской, а соседствующие с ними пятиэтажки числятся за улицей Энтузиастов, хотя их надежно прикрыло собою, отгородив от этой улицы, огромное, смахивающее на недописанную цифру «5» здание кардиологического центра. И, наконец, почему нумерация домов, приписанных к Октябрьской улице, в рамках того же квартала, убывает по направлению к центру Пролетарского района, а нумерация домов, приписанных к улице Энтузиастов, в этом же направлении возрастает. Местные жители, возможно, привыкли к подобной несуразице, приспособились к ней. А как ориентироваться в административных джунглях постороннему, да еще в ночное время? Заместитель начальника областного уголовного розыска на машине, и то, если бы участковый Дробов не вышел ему навстречу с фонарем, заблудился бы, как новичок в тайге. — У нас тут порою и «скорая помощь» не может сориентироваться, — пояснил участковый. — Уж я им специальную схему составил, пользуйтесь, особенно в ночное время. Но как только шофер из новеньких, так и недоразумение. А путаница вся оттого, что мой участок — исторически сложившийся факт. — Как так? — не понял Иван Иванович.