— Спросил бы Крутоярова: где отец? Оставил бы свои координаты, передал бы: когда майор Орач появится, пусть обязательно... — Неприятный тип, — заключил Саня. — С ехидцей... Голос у Сани спокойный, ровный, его тональность не исказила даже досада, промелькнувшая в последних словах. Такова уж его манера: давать оценки людям точные и образные. Со стороны это порой коробило, но свои, близкие, знавшие щедрость его души, привыкли к внешней резкости и грубоватости. Саня был в своем обычном репертуаре, и это успокаивало отца. — Мы тут, — продолжал Саня, — два Александра, академик и Екатерина Ильинична под руководством Матрены Ивановны субботник по уборке территории организовали. Сад обрезали, прошлогодний мусор в террикон сгребли и сожгли. Клумбу обновили. «Традиционное предмайское мероприятие в большом хозяйстве Генераловых», — вспомнил Иван Иванович. И как это он сразу не догадался? Позвонить бы вечерком... Если Саня в эти весенние дни был в городе, он непременно принимал участие в субботнике. — Нам надо встретиться. — Я же тебе сказал, что еще с вечера... — Собирайся! Сергей подъедет. — Выхожу. Я уже умылся. Иван Иванович услыхал, как хозяйка запротестовала: — А завтракать? Мы с Матрешей пирожки наладили. Твои любимые. — Екатерина Ильинична! Пирожки! С мясом! И чтобы я упустил? За кого вы меня принимаете? Четыре штуки — с собой: по два отцу и сыну. Ивана Ивановича съедало нетерпение. Ждать, пока Сергей съездит к Генераловым и привезет Саню, было невмоготу. Он решил: поеду сам. Сидя в машине, вспоминал короткий разговор с сыном. «Мы тут, два Александра...» Кто же этот «второй» Александр? Майор милиции напрягал свою память, но вспомнить не мог. «Александр... Александр... Кто таков?» Со слов сына он знал все окружение академика. Но «второго» Александра припомнить не мог. И это его почему-то нервировало. Саня с Генераловой ждали машину возле ворот. Иван Иванович открыл переднюю дверцу, чтобы сесть на заднем сидении вместе с сыном. Генералова поздоровалась. Озорная, веселая. В глазах — смешливые чертики. Вся словно на пружинах: пританцовывает от внутреннего нетерпения. «Сколько же в ней пылу-жару!» — невольно подивился он. — Иван Иванович, — озоровала Екатерина Ильинична, взяла Саню за руку, как воспитатель детского сада перед тем, как перевести ребенка через опасный перекресток, — передаю вам из рук в руки! Но с возвратом. Александр, надеюсь, вам не надо напоминать о вежливости королей? — ...которые не опаздывают... Она привычно чмокнула его в щеку. Иван Иванович случайно перехватил взгляд сына, потупившего глаза в землю. Сколько в них было тайного страдания! Ему стало неудобно: подсмотрел чужую тайну. И в то же время по сердцу полоснула мужская обида за сына: если он до сих пор страдает, то «сестринский» поцелуй, словно ушат воды на пылающую нефть, лишь усиливает неудовлетворенную страсть. С умыслом или по привычке мучит опытная женщина привязанного к ней сердцем парня? — Екатерина Ильинична, верну. Непременно верну. Только когда — пока не знаю. Машина тронулась с места. Саня раскрыл «тормозок», переданный Екатериной Ильиничной: горячие, душистые пирожки. С ладонь каждый. — Угощайся! Матрена Ивановна сработала. Вкуснотища! Мясо с капустой. «И в самом деле...» Иван Иванович взял один. Печенюжка обжигала пальцы. Он почувствовал голод. Разломил пирожок и стал дуть на него. «Вот сейчас...» Должен был наконец состояться долгожданный разговор. — Ты знаешь, я во время ограбления был в мебельном, — начал Саня. Иван Иванович кивнул головой: «Знаю». Саня удивился: — Откуда? — Как же это все случилось? — Анекдот!.. — Саня не замечал тревоги отца, он был оживлен, даже, пожалуй, весел. — Екатерина Ильинична как-то выразила желание приобрести два поролоновых матраса для шезлонгов. Во дворе у них что-то вроде солярия. Ну, и шезлонги... Встречаю возле Центрального универмага мужичка — несет поролоновый матрас. «Где брал?» — «В мебельном, в «Акации». Я туда автобусом. На переезде затор. Водитель открывает двери: «Кому не терпится». Я решил: пешком — быстрее. Вышел из автобуса. Очередь из ожидающих машин — километра на два. А тепловозик освобождать переезд и не собирается. Иду я, иду и вдруг вижу знакомую физиономию: сквозной бригадир из «Три-Новой». — Лазня? — уточнил Иван Иванович. — Он, — подтвердил Саня, не очень удивленный осведомленностью отца. — Я думал, что найду «колеса» возле мебельного, в крайнем случае, отвезу матрасы трамваем. Нетяжелые. А тут — такой случай. Объясняю: «Так и так, для Екатерины Ильиничны». А для нее полшахты готовы в лепешку расшибиться, особенно из кадровых, из тех, кто с первых дней работает. Пока все, что рассказывал Саня, полностью совпадало с показаниями Лазни. Встреча случайная, на закрытом переезде. Иван Иванович уже прикидывал, что к чему, как проверить слова Сани. Первое: факт затора на переезде около шести часов. Стояло множество машин — найти водителей... Второе — факт поездки в автобусе. Шофер должен подтвердить: открывал двери, выпускал на переезде желающих. Машина застряла, а остановка — по ту сторону переезда. Он открыл дверцу: «Кому не терпится...» Иван Иванович не спускал с сына взгляда. Никакой тревоги в поведении Сани не проскальзывало. — Ты хорошо знаком с Лазней? — поинтересовался он. Саня не сразу сообразил, что ответить. — Я же тебе говорил: на одном участке работали. Полгода... Богдан — мужик оригинальный. Записывай все его словечки и мысли — на книгу наберется. — Мышек подкармливал в шахте — это он? — Ну да! — обрадовался Саня, что отец помнит его побасенки о друзьях-соратниках. — А кто кого «зацепил», увидел первым? — Я шел вдоль сплошного забора из машин. Чертыхался: так плотно стоят — не проскочишь на другую сторону. И где-то уже неподалеку от самого переезда вижу в «жигуленке» знакомую фигуру: молодую лысину на длинном тычке. Богдан свет Андреевич собственной персоной! И понял: проблема транспорта решена. Подошел. Стучу ладошкой по стеклу. Богдан открывает дверцу. Рот — до ушей, хоть завязочки пришей. «Садись, горный. Был бы из тебя добрый шахтер, да махнул стоящее дело на стул в кабинете. Оттарабаню куда прикажешь». Объясняю, мол, два поролоновых матраса для Екатерины Ильиничны. Он отвечает: «Слов нет... Правда, хотелось подзаправиться бензинчиком. Но перетерпим». — Значит, вы друг друга знаете хорошо? — попросил Иван Иванович еще раз уточнить важную деталь, с которой начиналось расхождение в показаниях Лазни и Сани. Сын удивился: — Папка, ты что? Я же только что... Положив руку на колено Сане, Иван Иванович сказал: — Твой папка — майор милиции, который расследует преступление. А ты был там рядом в самый кульминационный момент. Слоном, детали происшествия. Сын улыбнулся. Он все понял. А улыбался Саня редко. Вот хмурился часто. И тогда схлестывались густые брови, черным росчерком отсекая высокий ходановский лоб от остальной части лица. Это была характерная примета Александра Орача. Иван Иванович любил редкие мгновения просветления сына. — Детали... — Он продолжал улыбаться. — О матрасах я уже говорил. Отоварился и бросил покупку к Богдану на заднее сидение. Вернулся в магазин. — Зачем? — поинтересовался отец. — Есть там гостиный гарнитур египетской работы. Красивый, ничего не скажешь. Тридцать тысяч. Овальный стол. Причем не раздвижной. Махина! На двенадцать персон. Стулья. Два длинных бара-буфета и столик на колесиках. Все инкрустировано ценными породами дерева. Я подумал: кто его купит? В коммунальную квартиру такую громаду не втиснешь, для него нужен специальный зал. Спрашиваю продавщицу: «Кто у нас в стране, кроме подпольного миллионера Корейки, может купить такую вещь?» Она отвечает: «Кто именно, не интересовалась, но этот — шестой и последний, а пять уже продано». Тебя, майора милиции, такой факт не интересует? — спросил Саня. Вопрос смутил Ивана Ивановича своей неожиданностью. Магазин продает дорогую вещь... Вот если бы ее украли — тогда это было бы по его части. А купля-продажа, даже если она незаконная, это, скорее, по линии ОБХСС. Розыск занимается исчезнувшими преступниками. И только. Но отвечать сыну на вопрос надо. Что он может сказать? Со времен Остапа Бендера и Корейко подпольных миллионеров не убавилось — истина, требующая для своего подтверждения статистических данных. А таких в распоряжения майора милиции Орача не было. — Почему бы такую оригинальную вещь не приобрести, к примеру, академику Генералову? — предположил Иван Иванович. — Места для гарнитура достаточно, если объединить две смежные комнаты. Зарплата у академика вполне приличная. Кроме того, его монографии издаются за границей... — Только за такие издания советский ученый почти ничего не получает. — Ну хорошо, нет крупных гонораров — бывают заграничные командировки, — пытался Иван Иванович укрепить материальную базу Генераловых. — Есть, наконец, люди, которые годами работают за границей и прилично получают. — Начнем с того, товарищ майор милиции, что из заграничных турне денег не привозят, их предпочитают тратить там. А перепродавать шмотки академику не к лицу. И второе: для тех, кто долго работал за границей, есть специальные магазины типа «Березка», где товары отпускаются по чекам Внешторга. А обеденный стол египетской работы продается в «Акации» за обычные советские деньги. Согласись, что это не те, которые зарабатывают где-нибудь в Алжире или в Конго. — Соглашаюсь, — признал Иван Иванович правоту сына. — Но прошу учесть, что у Генераловых нет детей, как, например, у Лазни: трое. Каждому по фирменным джинсам — это уже разорение. — Ты о Богдане не беспокойся, у него заработок — на зависть министру. Но и у него в доме египетских гарнитуров стоимостью в тридцать тысяч нет. Наши девчонки с геологического, — продолжал возмущаться Саня, — ходят на практику в ювелирный магазин. Кристаллографию осваивают: бриллиантовая «двойка» — запонки и брошь для галстука — двадцать тысяч. Для кого это все? В романе грузинского писателя Нодара Думбадзе чайный король, который добавлял в чай всякую «травку» для вкуса, обещал секретарю райкома «за услуги» семьсот тысяч! Откуда у него такие деньги? Но если взятка почти миллион, то какой «навар» рассчитывает получить «заинтересованное лицо»? — требовал Александр Орач. — Приписки, завышение сортности. Государство платило за то, чего на самом деле не было, а мы покупали чай из мочалы. Сколько перепадало «заинтересованным лицам»? И сколько было этих «заинтересованных»? Орачу-старшему ответить нечего. Не читал он романа Думбадзе. Но сработал в нем профессиональный инстинкт самозащиты: — Роман — произведение художественное, автор имеет право на обобщения и гиперболизацию. — Любить человечество гораздо проще, чем одного конкретного человека, нуждающегося в помощи, осуждать преступность как таковую — тоже дело почетное. Но попробуй вскрыть причинные связи чайного короля, который давал взятку, с теми, кто ее брал. Кто помогал давать и брать? И откуда взялась наличность в миллион? Такая сумма не в каждом банке имеется! Найди ответы на эти и аналогичные вопросы — и некому будет покупать столики по тридцать тысяч и запонки по двадцать, незачем будет грабить мебельные магазины. Остап Бендер мучился, как израсходовать миллион, полученный от гражданина Корейко. Ох, трудное это было дело в ту пору. Или, к примеру, в кинофильме «Акселератка»: барышник, спекулировавший крадеными автомашинами, говорит: что нельзя купить за деньги, то можно купить за большие деньги. А что нельзя купить за большие деньги, можно приобрести за очень большие. Это сказано с телеэкрана на сто пятьдесят миллионов зрителей. И все понимают, что если за «очень большие» деньги можно купить недоступные простым смертным удовольствия, то обязательно найдутся такие, которые ради денег пойдут на все. Пока есть стимул — преступления не изживутся, их совершали и будут совершать. И никакая система наказаний не поможет. Чем выше искушение — тем изощреннее само преступление, ибо сладостен запретный плод. — С проблемами приписок и взяток я в своей практике розыскника не сталкивался, — вынужден был признаться Иван Иванович. Саня вновь ринулся в атаку: — Где могут спокойно процветать диспропорции между буквой и духом закона, там обязательно приживется «волевое решение», как принято у нас говорить, когда человек, отдающий обязательные для других приказы, не отвечает за экономические результаты своих распоряжений. Система хозяйственного механизма, в котором главным двигателем является неконтролируемое волевое решение чиновника любого ранга, ведет к диспропорциям в развитии народного хозяйства. На «волевом решении» живится система: «Я — вам, а вы, соответственно, мне». При таком психологическом климате взятки — вполне естественное состояние. Но где-то надо взять деньги на подношения, и в ход идут приписки. «Тысяча тонн чая сверх плана!» А за счет чего? Добавляют травы для «аромата», а на практике — мочала. И чем масштабнее такие приписки, тем внушительнее благодарность «нужным» людям. Таким образом должностное преступление получает статус «умелого руководства», и все майоры милиции оказываются перед этим бессильны. Понимая правоту сына, отец тем не менее не мог с ним согласиться.