— Одиноко, — признался тот. — Я всегда с тобой, — тихо ответил Саня. И тут же, словно застеснявшись, перевел разговор на другое. — А мы тут все тебя вспоминаем. — Ругаете? — Ну что ты! Даже Матрена Ивановна — и та в тебя влюблена. Иван Иванович положил трубку на рычаг. Может быть, и в самом деле он со своей хлопотной службой еще кому-то нужен? Поцеловал Аннушку в щеку: — Давай, мать, ужинать. А Марина никуда не денется: подалась в Волноваху на пасху. Хочет на кладбище сходить. И нам бы надо проведать родные могилы. Вот вернусь из Краснодара... Аннушка уже давно перестала верить в его обещания. Две воли — две доли Первомай был хмурым; срывался снежок, правда, упав на землю, мелкие снежинки тут же превращались в капли и застывали бусинками на покрывшихся первой листвой деревьях, на изумрудной траве, поднявшейся мягкой, шелковистой щеточкой на газонах. Приятно поваляться с утра, в постели понежиться. И на работу идти не надо... Кому — праздник, а для милиции и «скорой помощи» — это напряженные трудовые будни. Аннушка уже заступила на свою вахту на кухне, что-то жарила, варила, по квартире гуляли вкусные, вызывающие аппетит запахи. Иван Иванович вспомнил вчерашний разговор с Тюльпановой. Показать бы ей портрет Кузьмакова без бороды... Авось признает? Такое признание теперь нужно было не столько для розыска, сколько для самой Алевтины Кузьминичны: решался вопрос, верить ее показаниям (тогда можно отпустить ее под расписку о невыезде) или отвергнуть их как ложные и требовать санкции прокурора на ее арест. — Съезжу на часок в управление, — сказал жене Иван Иванович. — Но генерал приказал тебе отдыхать до самого рейса, — опечалилась Аннушка. И нежным голосом заключила: — Неугомонный ты у меня. Когда уезжаешь в отпуск, как-то же без тебя обходятся. — К тому времени я подгоняю все дела. Но разве не случалось, что отзывали? В отпуск они всегда ездили вместе: единственная возможность побыть вдвоем. Аннушка безнадежно махнула рукой: если уже приспичило — поезжай. Была половина восьмого, когда Иван Иванович добрался до управления. В это время вся милиция, включая генерала, уже вышла на свои посты. Естественно, Строкуна на месте не оказалось. Иван Иванович позвонил в следственный изолятор, попросил предупредить Тюльпанову, что он через несколько минут проведает ее. Приказал Сергею готовиться в дорогу и взял из дела двадцатилетней давности портреты «бородатой троицы», — фотографии молоденького, тощего, как Кащей Бессмертный, Кузьмакова, кучерявого красавца Дорошенко и «папы Юли». Лаборатория по заданию генерала пересняла эти фотографии. Уложив их в папку, он подумал, в какой последовательности лучше предъявить их для опознания Тюльпановой. И решил: начнем с «папы Юли». Пора! Окинул прощальным взглядом кабинет. Иван Иванович не признавал фетишизма, не обожествлял окружающие его предметы, он не говорил столу «прощай, мой верный друг» или телефонному аппарату «не скучай тут без меня», но в его душе возникло какое-то грустное чувство. Вроде бы и уезжает не впервые. Вся его служба — сплошные командировки в неизвестное. Так почему сегодня он волнуется больше обычного? Может, оттого, что улетает, можно сказать, за тридевять земель — в другую республику. Конечно, все это чисто условно, однако границы между республиками существуют. Если надо срочно позвонить, к услугам розыскника — специальная служба связи «ВЧ». Но только в пределах своей республики. А в Краснодар — только через Киев, с разрешения столицы. На выезд за пределы республики — нужно «добро» свыше. Тюльпанова встретила его, как заждавшаяся невеста своего суженого. — С праздником, Иван Иванович! Пусть к вам придет удача во всем, особенно в личной жизни. — Почему «особенно в личной»? — удивился он. — Да потому, что нет у вас никакой личной жизни. Я же вижу, как вы отдаетесь службе: и днем, и ночью... Вы добрый и хороший, как мой Саша. Только он весь — в геологии, а вы — в розыске. Она смотрела на него такими глазами, что ему стало не по себе. И улыбка на спелых губах — такая же загадочная, как у знаменитой Джоконды. «Так, поди, «подыграла» и Крутоярову», — сработала у него интуиция самозащиты. — Алевтина Кузьминична, я хотел бы поздравить и вас с Первомаем, да только в нынешних условиях эти слова прозвучат неестественно. Так что давайте перейдем к делу. — Не век же будут продолжаться нынешние условия. Вот тогда и поздравите меня с праздником. Договорились? Она была оптимисткой, верила, что для нее все закончится благополучно, и заражала этим Ивана Ивановича. Он положил перед ней портрет, на котором, по убеждению Марины, был изображен Григорий Ходан. Тюльпанова восприняла его равнодушно. — Какое-то мурло. Карабас-Барабас с подстриженной бородой, — заключила она. На портрет Дорошенко она прореагировала иначе: — Похож на детский рисунок: «Точка, точка. Два кружочка. Палка, палка. Огуречик. И готовый человечек». Где вы их таких понабирали? Увидев бородатого Кузьмакова, насторожилась: — Ну и гляделки! — Выставила «вилкой» два пальца и ткнула ими в фотографию: — У-у! — И проговорила: — Есть что-то в этих глазах. — Знакомое? — Не знаю. Тревожное. Злое и упрямое. А вот и четвертый портрет: Кузьмаков без бороды. Растерялась. — Иван Иванович, кабы помоложе лет на пятнадцать, да подобрее, сказала бы, что тот. Орач молча положил рядом фотографию молодого Кузьмакова. Тюльпанова от удивления всплеснула руками: — Он! Только еще сосунок. Посадить этого щеночка на цепь — со временем из него такой волкодав выгавкается! — Так что, Алевтина Кузьминична, так в протокол и запишем? — Пишите, — вздохнула она. — Только если я им когда-нибудь попадусь на глаза, они из меня рыбную котлету сделают. Расстрелять вы их не расстреляете, а все сроки рано или поздно кончаются. Явятся они ко мне: «Ну, голубушка!» — и вцепятся в горло. — Надеюсь, вы до этого не допустите! Одного — под дыхало, другого — стулом по голове. — Если стул окажется под рукой, — ответила она в тон Орачу, понимая, что он намекает на случай с Крутояровым. Наконец Иван Иванович выложил перед ней свой последний козырь: фотографию чубатого Дорошенко. — Лихой казак! — удивилась Тюльпанова. — Сколько за свою грешную жизнь девок перепортил, сколько дурочек с ума свел. Жаль, на меня не нарвался, уж я бы заставила его землю жрать, — со злостью процедила Алевтина Кузьминична. Иван Иванович положил рядом с фотографией Дорошенко портрет бородатого. Он ничего не говорил, он ждал реакции Тюльпановой. Она покачала головой. — Хотите сказать, что это один и тот же тип? Нет, Иван Иванович, ничего общего. — Ну что ж, и на том спасибо, — подытожил он. Алевтина Кузьминична легонько прикоснулась к его руке. Ивана Ивановича пронизала насквозь дрожь, будто он случайно прикоснулся к оголенному электрическому проводу. Пальчики у Алевтины Кузьминичны были нежные, ласковые. Они чуть подрагивали, словно о чем-то шептали. Без слов было понятно, что это чувство признательности. Не такое ли волшебное прикосновение ее пальчиков взволновало когда-то и Александра Тюльпанова, после чего он неожиданно для себя влюбился. — Иван Иванович, — доверительно проговорила женщина, — не держите на меня зла из-за Крутоярова. Дурак он, хотя и майор. Скажите ему при случае, что Алевтина еще никогда никого за решетку не отправляла, расправлялась с обидчиками сама. Получил — и этого ему хватит на всю оставшуюся жизнь. Прополоскают его на суде офицерской чести, да еще жена подсинит за то, что позарился на другую... Женщины — ужасные собственницы. Не поверите, даже я, в своем пиковом положении, ревную Сашу к Генераловой. Ничего у них не было и быть не может, Катенька по-собачьи предана своему академику, а поди ж ты, как только вспомню, что они ездили вдвоем в Сочи, так и начинают скрести на сердце кошки. Все-таки удивительное создание женщина! Если верить Библии, то мужчину сотворили из глины, использовали, так сказать, то, что оказалось под рукой. Женщину же мастер вытачивал из кости. Сказка сказкой, но за каждой легендой стоит жизненное наблюдение. Почему же две неделимые половины человечества нужно было создавать из двух столь разных материалов? Глина — вещество неорганическое, а кость — порождение живой природы. Нет, не дано Адаму до конца познать свою Еву, ибо они из двух разных миров. Тюльпанова опознала Кузьмакова — это уже кое-что. Вне сомнения, машину вел на таран он, а стрелял в постового ГАИ — второй. К сожалению, о нем пока ничего не известно. Ивану Ивановичу хотелось поделиться своей новостью со Строкуном. Он позвонил из приемной следственного изолятора. Дежурная телефонистка ответила, что полковник сегодня на связи еще не появлялся.